Атаман Войска Донского Платов - Андрей Венков

Приказал Платов: прежде времени об отставке прошений не принимать и к награждению представлять не по старшинству, а по личным заслугам. Еще приказал: чтоб не являлись к нему с просьбами о производстве в урядники. Верным же ребятам сказал: «Чьим детям надо, я сам дам».

Для черкасни это комариный укус.

Хорошо. Запретил вместо себя на службу наемников посылать — а то одни богатеют, а другие разоряются. Царь утвердил и благодарность прислал: «Из всех поступков ваших с удовольствием вижу старание и рвение, вами прилагаемые, для устройства и блага Войска, вам вверенного, доказывающие известное мне всегда усердие ваше к службе».

Окрыленный Платов попытался черкасню с землей прижать. Решила Войсковая Канцелярия оставить войсковые земли «на том самом основании, какое от древности существует», поселки с господскими крестьянами, что самовольно выстроены, смести, а землю станицам отдать. Тут ему в первый раз напомнили, кто на Дону хозяин, пришлось дать отбой. Решила Канцелярия повторно: помещичьи усадьбы на войсковой земле не трогать, но могут оные помещики продавать и закладывать землю только между своими же.

Еще одна попытка. Донес Платов царю, что в Черкасске и в четырех богатых станицах ниже города есть богатые казаки, человек 300, которые торгуют на крупные суммы, а вместо себя на службу людей нанимали, платили тем рублей по 200. Теперь, когда наемники запрещены, предлагал хитрый Платов брать с тех богачей по 100 рублей, а от службы их освобождать, деньги же Канцелярия истратит на снаряжение на службу обедневших, кто сам не в силах купить коня и снаряжение.

Царь передал платовский рапорт военному министру, тот посоветовал выяснить на Дону всех, кто вообще торгует, и выделить их в особое сословие, освобожденное от службы.

Потом уже стало до черкасни доходить, особенно для богатых, что с выделением в особое сословие отрывает их Платов от питательной казачьей среды, раскалывает сплоченную общину.

Естественно, собирал Платов в кучу верных ему казаков, на кого в трудную минуту опереться. Был ему для этого положен особый Атаманский полк в тысячу сабель, вдвое больше обычного. Подбирал верных в учрежденную в Черкасске полицию. Но это заведение с Атаманским полком, конечно же, не сравнится.

И еще одно придумал хитрый Платов и отправился в столицу пробивать свою задумку.

В Петербурге за прошедшие два года улеглась та вспышка «вольностей», которая возникла после смерти Павла Петровича. Прически «а ля Титус» выходили из моды, круглые шляпы и панталоны с сапогами — тоже[90]. Вновь отращивались косички, сгоряча отрезанные в то страшное и радостное мартовское утро. Букли, правда, так и не появились. Спокойно разъезжали русские экипажи, отмененные покойным Императором, и на крики их никто не обращал внимания.

Александр Павлович не боялся никаких заговоров, гулял по утрам по Фонтанке. Народ обожал его, его летящую походку…

Императрица Мария Федоровна, возраст которой приближался к сорока пяти годам, полностью оправилась после обрушившегося на нее удара. Она заказала свой портрет в глубоком трауре и раздала всем копии, но от мира не удалилась. Дня нее не составляли особого двора, и фрейлины, а также придворные дамы, носили портрет и шифр[91] обеих императриц — Марии Федоровны и Елизаветы Алексеевны, супруги Александра.

В мае она обычно отправлялась в Павловск, оставленный ей, как и Гатчина, по завещанию Павла Петровича. Там она вела рассеянный образ жизни, более блестящий, чем при покойном супруге. Она давала большие приемы, разбивала сады, вела строительство и вмешивалась в государственные дела.

Матвей Иванович, прибыв в столицу, испросил аудиенцию для вручения подарков Ее Величеству и был очень хорошо принят.

— Я усерднейше благодарю вас за подарки, — сказала Мария Федоровна. — Надеюсь, дела, которые вас привели в столицу, разрешатся благоприятно для вас, генерал. Жизнь провинции всегда возбуждала мое любопытство. Расскажите мне как-нибудь о ваших казаках.

— Почту за честь, Ваше Величество, — склонил голову Платов. — Хотя мы люди скромные, рассказывать особо нечего. Живем по старинке…

— Однако ж князь Таврический много рассказывал о самых диковинных вещах, которые встречаются в вашем краю. Покойник был блестящий рассказчик… Мы все с удовольствием послушаем вас, генерал. Завтра в Павловске мы устраиваем конную прогулку, если погода будет хорошая, — она оглянулась на окно, задержала на нем взгляд, как будто потеряла нить разговора и вспоминала что-то, потом подняла глаза на высокого Платова и с самой наивной улыбкой спросила:

— Вы ездите верхом, генерал?

— О, матушка!.. — только и сказал Матвей Иванович.

Долго прожил Платов в Петербурге, чуть ли не год. Сказочный год. Иногда он даже забывал о цели своего приезда. Обворожительно-женственная и вместе с тем властная Императрица милостиво позволяла служить себе. Она видела в нем какого-то «паладина», грубого, неотесанного, но благородного и верного рыцаря, явно отличала его, и все знали это, и смотрели как на должное, потому что ее воля была в этом кругу непререкаемым законом. Зато она позволяла ему говорить о самом личном, самом сокровенном и выслушивала, как выслушивала бы равного. И вот это ее сочувственное молчание, взгляд в землю, пока он говорил, мягкие замечания и искренние, серьезные советы Платов ценил выше всего, иногда ему казалось, что дороже жизни.

Император Александр заметил это и, заехав как-то к матери, спросил ее:

— Не кажется ли вам, матушка, что атаман Платов стал совсем петербуржец? Еще немного, и он потеряет свое обаяние казака и станет обычным генералом вашей свиты, матушка.

— Ах, он так забавен. А как ездит верхом! Вы бы видели, что он делает в седле, это что-то вроде итальянского акробата, но гораздо благороднее, и, заметьте, в его возрасте это просто удивительно.

В это время объявили, что атаман Платов просит доложить о себе Ее Величеству.

— Да, конечно. Я хочу его видеть, — сказала Мария Федоровна и, пока атаман не появился, заметила сыну: — Мне кажется, что этому казаку лучше быть здесь, у нас, а не среди верного ему народа.

— «Верного ему народа»? Льщу себя надеждой, что казаки прежде всего верны России, а не Платову. Впрочем, вы преувеличиваете, матушка. Если б все было так, как вам видится, я велел бы посадить его в крепость.

— Он уже сидел в крепости, и тем не менее именно его рекомендовали вам как самого верного из всех казаков.

— Я достаточно вознаградил его, — суховато сказал Александр.

— Никто и никогда не считает себя вознагражденным достаточно… А вот и наш атаман, здравствуйте, Матвей Иванович! — прервала она разговор с сыном, увидев входившего Платова.