Прусское наследство - Герман Иванович Романов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
За месяц Петр Александрович дивизию свою собрал, полевые батальоны с артиллерией морем перевезены прямо в Кенигсберг, и вот сейчас «запасная» бригада прибыла, укачанная на волнах. Пока досюда дошли маршем — всего то полсотни верст — некоторые чухонцы ухитрились ноги сбить, их подгоняли русские унтер-офицеры, среди которых остзейских немцев хватало. Драгуны маршем налегке вышли, за две недели добрались, и спины лошадям не сбили. Так что сражение принимать можно, в его Эстляндской дивизии сейчас вместе с обозниками без малого десять тысяч едоков. Три других дивизии — Прусская, Курлядская и Лифляндская — также полнокровные. Да дивизия кавалерии подошла — шесть полков со стрелковым батальоном и дивизионом конной артиллерии.
На помощь московских войск рассчитывать пока не приходилось — у царя два десятка дивизий, вот только когда их соберут, одному богу известно. Сейчас воюют с поляками, что отхлынули от Инфлянтов и Курляндии, и тем помощь оказали. Но так у царя Алексея Петровича новый враг появился — османы выступили, а их побаивались. Так что воевать самим придется, у шведов в Померании только двадцать тысяч пехоты и конницы.
Всего под Гросс-Егерсдорфом, на южном берегу реки Прегель, на самой границе с Прусским королевством собралась пятидесятитысячная ливонская армия в почти полном составе, за исключением Померанской дивизии генерала Фермора, что вместе со шведами едва отбивалась от бранденбуржцев под Кольбергом и Штеттином.
Война началась плохо — прусский король с главными силами разгромил саксонцев наголову, и нанес жестокое поражение австрийскому корпусу в Силезии, да такое, что те стали отступать в Богемию. Но своим отчаянным сопротивлением имперцы дали время «ливонцам» полностью отмобилизовать и собрать армию в единый кулак. И скоро грянет генеральная баталия — позавчера стало известно, что прусский король, имея под рукою семьдесят тысяч отборного войска, двинулся ускоренным маршем на Кенигсберг, желая вернуть себе «прусское наследство»…
Выдающийся полководец П. А. Румянцев по «глухим» отзывам современником являлся бастардом самого Петра Великого, который частенько «пользовался» женами своих приближенных. Но Александр Румянцев боготворил «герра Петера», и жену ни в чем не упрекал, а родившегося мальчика считал своим сыном…
Глава 48
— Нам нужно еще три месяца, Катенька, чтобы укомплектовать всю армию запасными. Будь настоящие железные дороги с паровозами, то проблем бы не было — времени на порядок меньше требуется, чем для конки. Зато пароходы есть, пусть небольшие — для рек этого вполне достаточно.
— Сетовать не нужно, Алешенька, и так посмотри, сколько всего сделали. Сам же не раз говорил, что наша держава к войнам никогда не готова, хотя приготовлениями всегда занималась.
— А я и не сетую, любимая, это первый блин, а он всегда комом…
Алексей усмехнулся, искоса посмотрел на женушку — без малого сорок лет вместе прожили, душа в душу, разом и состарились. В делах ему дочь и внучка всесильных Ромодановских всегда первой помощницей являлась, и фот уже полтора десятка лет сама на Москве князем-кесарем стала, причем без всяких шуток. Не стоит женщин недооценивать — все в столице прекрасно помнили царевну Софью, тетку Алексея, и как она за власть боролась. Да и сам он по истории знал, какую роль сыграл «бабий век», когда мужчины на престоле не задерживались (оба Петра, что под вторым и третьим номерами и малолетний Иван Антонович, которого свергли еще младенцем), и вся власть была у императриц, вернее их фаворитов.
Хватка у царицы Екатерины Ивановны жесткой оказалась — бояре по струнке перед ней хаживали, с патриархом взаимопонимание наладила. Вся система образования и медицины под ее контролем находилась, и спуска нерадивым государыня не давала, и если он еще мог смилостивиться, то супруга без всякой жалости обходилась. И под ее рукой Первопрестольная потихоньку преображалась — деревянные строения потихоньку уступили место каменным палатам, улицы становились куда шире, превращаясь в проспекты, по которым пролегали линии конки.
Пожаров от той пресловутой копеечной свечи можно не опасаться — строить из бревен хоть что-то категорически запрещалось. В городе повсеместно появились лечебницы и богадельни, школы при каждой церкви, пожарные участки и самая натуральная полиция, правда, под «скромной» вывеской «Благочинного Приказа», с городовыми «служителями». Вполне достойная замена прежним ужасающим любого названиям «Разбойного» или «Сыскного» Приказов, ведь власть внешне должна казаться «мягкой», чтобы никто не мог осознать ее железную хватку.
Из Москвы все нововведения по губерниям и уездам расходились, и можно было не сомневаться, что через полвека вся страна преобразится. Но то произойдет только с наступлением «эпохи пара», когда задымят трубами многие сотни паровозов и пароходов. Сейчас только подготовительные мероприятия проводились — на конной тяге железнодорожные линии тянули на два пути, с насыпями, на которых укладывались шпалы с рельсами, да мосты через все речушки и речки перебрасывались, что способны были выдержать состав из небольших двуосных вагонов и платформ. И уже приступили к строительству мостов через водные «магистрали», такие как Волга и Днепр, а в Сибири пока только через Тобол и Иртыш — туда тоже потянули линию железной дороги, понимая, что освоение пустынного края необходимо в интересах государственных. И на Урале уже ходили первые паровозы — туда просто иностранцев не допускали, стремясь подольше сберечь в тайне это изобретение, как и действующие на заводах, шахтах и мануфактурах паровые машины, что вовсю использовали вот уже десять лет.
А раз серийное производство «паровиков», пусть небольшой мощности наладили только за десять лет непрерывной работы, то теперь от них уже пошла отдача, с каждым годом становившаяся все более существенной. А железнодорожные линии строили непрерывно, пути, как лучи звезды расходились от Москвы во все стороны. На строительстве тысячи крестьян трудились, «отхожие промыслы» позволяли им заработать и
