Тайна графа Эдельмута - Анжелина Мелкумова

Он хотел сказать, что в ближайшие дни покончит с этим, что найдет в лесу чудовище и один на один — у чудовища зубы, у него кинжал… Но вдруг вздрогнул и повернулся к девочке.

— Как?.. Как ты меня назвала?

— Бартоломеус, — повторила Эвелина, улыбаясь в темноту.

— Милостивая государыня, что это значит? — воззрился он на нее. Но лицо Эвелины было трудно разглядеть в темноте.

— А разве это не твое имя? — продолжая улыбаться, сказала она.

— Гм… Интересно, — только и смог вымолвить он. — По каким же признакам вы сделали такой… странный вывод?

Эвелина пожала плечом.

— Так, просто… — И произнесла чьи-то очень знакомые слова: — Какую бы голову ты ни надевал, есть одна субстанция, которая всегда остается с тобой. Твоя душа…

В кустах запел соловей. Вышла из-за туч луна. Бартоломеус долго обдумывал услышанное. «Ты что же — видишь мою душу?» — хотел спросить он.

Но вместо этого строго сказал:

— Уж если вы столь догадливы, сударыня, то, надеюсь, все же столь умны, что сохраните — хотя бы до приезда вашего батюшки — свои догадки при себе!

Получилось несколько грубо. Бартоломеус прикусил язык.

Но вместо того, чтобы обидеться, Эвелина весело улыбнулась:

— Я замерзла.

Обрадовавшись возможности закончить разговор, он с готовностью вскочил на ноги:

— Сейчас принесу плед!

…Он поднялся по высокой деревянной лесенке и исчез в покоях. А Эвелина осталась ждать. Было и вправду холодно. Ведь на дворе стоял ноябрь. И хоть высокая стена защищала от ветра, девочка сильно озябла. Спрятав руки в длинные рукава куртки на заячьем меху — подарок принцессы Розалии, — она вылезла из беседки и стала прыгать, согреваясь. Свет факела с беседки отбрасывал длинные тени, тянувшиеся через клумбы и дорожки до самой крепостной стены.

Эвелина прыгала, и вместе с нею прыгала ее тень — по клумбам, по кустам, по серым булыжникам стены. И прыгали звезды, и луна… Казалось, по стене мечется живое существо — быстро-быстро: вверх-вниз, вверх-вниз…

Живое существо?..

Эвелина вдруг остановилась.

Кусты у стены шевелились. Сами по себе. Не так, как от ветра. А так, как если бы в них кто-то пробирался.

Вот треснула ветка…

Тяп, тяп… Тяп, тяп, тяп… — прошлепало что-то в темноте. — Тяп, тяп… — прямо к Эвелине.

Ахнув, девочка бросилась было к высокой лесенке, ведшей в покои… Но упала, споткнувшись во тьме о торчавшую из земли ветку.

За спиной затрещали кусты.

Не в силах от ужаса сдвинуться с места, она зажмурилась и пронзительно закричала.

Глава 5

Про страшное чудовище, кровавые пятна и руку, что тянется к мечу

В короткое время замковый садик заполнился таким количеством народу, какого не бывало здесь, наверное, за все сто лет существования замка. Метались факелы, трещали ветви. Крепостные с топорами прочесывали куст за кустом.

— Осторожность! Соблюдать крайнюю осторожность! — кричал Бартоломеус, бегая — в одной руке плед, в другой кинжал. — Чудовище очень опасно!

— По рогам его! — вопили мужики, размахивая топорами. — По рогам!

— И ноги рубить! — горланили другие. — Все восемь! Без ног не убежит!

А принцесса Розалия, подхватив юбки, в волнении бегала и кричала:

— Не режьте ему глотку! Только не режьте ему глотку! Я сделаю это сама!

Запыхавшись, Бартоломеус остановился. Создавалось впечатление, что всем ненавистному Шлавино удрать не удастся: слишком сильна была ярость крепостных — суть бывших тараканов, козлов, ишаков…

— Вот он! — потащили кого-то волоком из кустов.

— Ишь, вырывается!

Чудовище завыло:

— И-и-и-и-и!

Заругалось:

— Подите вы прочь!

Запричитало:

— Спаси, Пресвятая Дева!

— Не будет тебе спасения! — поднялись топоры.

Чудовище заплакало жалобно тоненьким голосом.

— Стойте! — бешено дернулся Бартоломеус в толпу слуг. — Стойте! Руки прочь!

— Руки прочь… — Протолкавшись к пойманному, он остановился.

Впрочем, топоры и сами опустились. Поняв свою ошибку, мужики недоуменно глядели на двух бедолаг, лежавших на земле.

С исцарапанными лицами, одежда изорвана в клочья, закрывшись руками — из-за голого локтя испуганно мигают голубые глаза — смотрели на толпу окруживших их разъяренных людей малые парнишка и девчонка.

— Пресвятая Дева!., — таращась в ужасе, прошептала девчонка с перепачканным лицом. — Спаси нас и помилуй!

— Господи… Марион! — Одним движением поднял Бартоломеус девочку с земли. — Что вы тут делаете?

— С-с… с-спасаем вас… — Заикаясь, девочка оглянулась на толпу с топорами и, споткнувшись, чуть не упала обратно на Пауля.

— М-мы… э-э… — Поднявшись с земли, Пауль подобрал свой кинжал. — В общем… от злого графа Шлавино… решили с-спасти… — Он бросил взгляд на факелы и мужиков, почесал затылок. — Думаем: как же без нас? Ну, и…

— Как же вы попали сюда, — улыбнулся Бартоломеус, — спасатели?

— А вот! — протянула Марион тонкую, как палка, руку На ладони лежал ключ. Тот самый — от потайной дверки, что пряталась в стене замкового садика за густыми кустами.

Укрыв обоих пледом, Бартоломеус потащил пойманное «чудовище» по лесенке наверх в покои.

Двое спасателей были голодны, как волки. Марион одна умяла весь яблочный пирог. Пауль долго и с остервенением вгрызался в телячью лопатку, пока не отполировал ее зубами до блеска. Счастливая Эвелина суетилась вокруг, потчуя друзей засахаренными орешками, хлебом с вареньем и рассказами о происшедшем.

И только когда движение челюстей Марион замедлилось, а Пауль откинулся на спинку стула с мучительным вздохом «О-о-о, не могу больше»… Вот тогда только, позакрывав все двери, Бартоломеус задал давно вертевшийся у него на языке вопрос:

— А где граф Эдельмут?

— В Альтбурге, — отмахнулся Пауль, держась за живот, — у горшечника Ханса.

— Сними ты эту голову, Бартоломеус, — взмолилась Марион. — Надень свою старую.

Брови Бартоломеуса поползли вверх.

— А ну-ка, рассказывайте, — встряхнул он «спасателей», заметив, что оба собираются заснуть тут же за столом.

— Рассказывать-то почти нечего, — зевнул Пауль, уютно сворачиваясь калачиком на стуле. Но все же рассказал.

Похоже, граф Эдельмут родился под злосчастной звездой. Едва он приехал в Шлосбург, начался рыцарский турнир. Весь город был украшен флагами, разноцветными знаменами достойных господ, решивших померяться ловкостью и силой. То там, то сям разряженными толпами расхаживали слуги рыцарей, съехавшихся на турнир. За городом, окружая ровное поле, пестрели палатки господ участников. Пели виолы, звенели арфы, ходили на головах раскрашенные акробаты. В общем, было более чем увлекательно.

В первый день после приезда герцог фон Бёзе принять Эдельмута не смог. На второй день аудиенция ему была обещана твердо — сразу же после турнира, на котором сражался герцог.

Всю ночь до утра граф учил проникновенную речь, в которой рассказывал о трудной жизни орла в темнице, напоминал его светлости о счастливых днях детства, проведенных вместе, о первом бою, в котором отец его светлости посвятил графа в рыцари, о своих планах в отношении колдуна Шлавино… По мере приближения утра в душе нарастала спокойная уверенность в том, что все образуется. Завтра, завтра…

Назавтра на турнире герцог был убит.

Цветные флаги в городе сменились на черные, и с утра до вечера по улицам ходили толпами слуги в траурных одеждах, музыканты пели о доблестной жизни и славном конце храброго рыцаря фон Бёзе. На графа Эдельмута никто даже не взглянул. С почетом отвезли тело герцога домой, в родной замок Средьлугов, чтобы похоронить в фамильном склепе.

Сам не свой от горя, Эдельмут возвратился в свое графство. Теперь ничего не оставалось, как попытаться самому выдворить проклятого Шлавино из его замка и вообще с этого света. Едва Пауль и Марион вызвались сбегать на разведку, им было дано на то величайшее сиятельное согласие.

Примяв худые бока старенького ишачка, которого им одолжил горшечник Ханс, не евши и не пивши, дети ехали весь день. Только к вечеру достигли они замка Наводе. Усталые и голодные, проникли они через потайную дверку-и вот теперь…

Хррр… Хррр… — похрапывали оба рассказчика на стуле.

Перетащив обоих на кровать и укрыв пледами, Бартоломеус направился в конюшню.

— Куда ты? — испугалась Эвелина.

— Ничего страшного, всего только в Альтбург. Вернусь завтра с его сиятельством.

День выдался солнечный. По берегу озера, а затем по длинному мосту, соединявшему берег с замком, ехали два всадника. Один — уже знакомый всем граф Эдельмут, доблестный рыцарь, прогнавший из замка колдуна и вернувший несчастным его жертвам прежний облик. Другой — неизвестный никому блондин с горбатым носом и голубыми навыкате глазами.