Собрание сочинений в 10 томах. Том 9. Пылающие скалы. Проснись, Фамагуста - Еремей Парнов

— С утра был, — заученно отреагировал Малик. — Найти?

— Уж окажите милость… К Лупкину-Пупкину ездили?

— Он Пулкин, Евгений Владимирович.

— Вы усматриваете существенную разницу? Я — нет. И что же он вам сказал, этот Пупкин? Да вы садитесь, Марлен Борисович, нечего топтаться у стола!

— Разговор получился довольно своеобразный, — принялся рассказывать Малик, беря стул. — Сначала он встретил меня в штыки…

— Кто, Пупкин? — уточнил Доровский, упрямо осклабясь.

— Он, Евгений Владимирович, он… Едва я назвался, как он сразу полез на стенку. «Ничего не боюсь! — орет. — Я здесь ко всему привык, и вам меня не сдвинуть!» Представляете?

— М-да, — хмыкнул Доровский. — А вы, конечно, кинулись в драку?

— Совсем напротив! Я…

— Ну, если не вы, то, значит, Ланской?

— Так его вообще там не было! — удивленно опешил Марлен. Определенно шеф настроился сегодня на агрессивный лад. Даже рта не дает раскрыть.

— И где же он изволил прохлаждаться? Разве я не говорил, чтобы вы съездили вместе.

— Говорили, Евгений Владимирович, но Кира был в тот день очень занят, и я решил…

— Догадываюсь, чем он занимался, но об этом позже, а пока продолжайте, Марлен Борисович, прошу.

— Короче говоря, он сразу расставил все точки над «i». Дескать, запугать его невозможно ни тюрьмой, ни высокими инстанциями, ни даже физической расправой.

— Он именно так и сказал? — Доровский улыбнулся, постепенно оттаивая.

— Даже хуже! Он употребил термин «рукоприкладство».

— Какая прелесть. А вы в ответ?

— Я робко попросил его обратиться к сути. Но товарищ Пулкин заявил, что ни на какие устные переговоры он не пойдет, а будет вести лишь официальную переписку. «Если вы не согласны с нашим решением, — изрек сей муж, — а вы не согласны, иначе бы не прибежали скандалить, направьте обоснованное возражение». Я пообещал так и сделать, но спросил, что, по мнению товарища Пулкина… Пупкина то есть, нас ожидает в дальнейшем? Пупкин не скрыл, что переправит нашу цидулу товарищу Громкову, и все вернется на круги своя.

— Кто сказал «цидулу» — он или вы?

— Я сказал «цидулу».

— Впредь попрошу вас строже придерживаться лексических особенностей первоисточника. Ваша отсебятина у меня давно поперек горла стоит.

— Есть, Евгений Владимирович. — Малик засмеялся. — Будем придерживаться… На мой вопрос о смысле подобной затеи первоисточник с неподражаемой прямотой заявил, что ИМЕП — головное учреждение, а товарищ Громков — монополист в данной области, и он обязан прислушиваться только к его руководящему мнению.

— «Руководящее мнение» и «монополист» — это его или ваше?

— «Мнение» — мое, «монополист» — Пупкина.

— Спасибо за разъяснение. Дальше.

— Собственно, на этом мы с ним и расстались. О чем было еще говорить, Евгений Владимирович?

— Правильно сделали. Хвалю, Марлен Борисович, за проявленную выдержку… Пожалуй, даже лучше, что вы не взяли с собой Ланского. Он бы обязательно полез в драку. Или стал бы угрожать «рукоприкладством». — Доровский выдавил скупую улыбку. — А как насчет возражения? Написали?

— Уже отослано, Евгений Владимирович, я вам еще по телефону докладывал.

— Да, помню… Кто писал?

— Конечно, Кира!

— Удивляюсь, как он время нашел для подобной малости, — едко заметил Доровский, вновь помрачнев.

— Он с утра до ночи вкалывает, — обиделся за друга Марлен. — Мы столько сделали за этот месяц, а вы придираетесь к нам, Евгений Владимирович.

— Ну-ка зовите его сюда, — властно распорядился шеф. — А там поглядим, сколько и чего, — акцентировал он, — вы, голубчики, сделали.

Кирилл, на счастье, сидел в лаборатории, отбирая для Лебедевой оттиски и вторые экземпляры еще не отосланных в журналы статей.

— На ковер к шефу, — мотнул головой Малик. — Лют, привередлив. — И полез за рулоном заводских чертежей.

Евгений Владимирович с подчеркнутой вежливостью, но молча пожал Кириллу руку и предложил сесть.

— Что ж, устраивайтесь, ребята, давайте поговорим втроем, — начал он несколько загадочно, безуспешно пытаясь пригладить торчащий на макушке седенький хохолок. — Как успехи?

— Пока все нормально, — откликнулся Кирилл, взглянув на сидевшего с отсутствующим видом Малика.

— Нормально, считаете? Так-так. — Доровский побарабанил пальцами по столу. — Мне говорили, Кирилл, что вы идете к Анастасии Михайловне? Это верно?

— Ничего еще не решено, Евгений Владимирович, — вздрогнув от неожиданности, пролепетал Кирилл и подумал: «Вот оно! И как скоро…»

— Ничего не решено. Отлично! Выходит, самое время сейчас решать. Со мной, например, учителем и, как почему-то думалось до сих пор, другом. С ближайшим, так сказать, однокашником и единомышленником… Вы знаете, Малик, что Кирилл Ионович намерены покинуть нас?

— Да, Евгений Владимирович, Кира мне говорил, — переживая за всех, отозвался Марлен и вытер вспотевший лоб.

— Значит, вам говорил? А мне, представьте себе, нет. Я почему-то должен узнавать подобные новости от совершенно посторонних людей… Давно вы знаете вашу работодательницу, Кира?

— Нет, — уронил Кирилл односложно. «Не хватает еще Володю сюда приплести», — угрюмо подумал он.

— Так почему вы все-таки не могли прийти ко мне и обо всем по-дружески переговорить? Разве я плохо к вам относился?

— Вы же на отдыхе.

— Но Марлен Борисович почему-то находит возможность меня навещать? Звонить по крайней мере.

— Извините, Евгений Владимирович, но я, право, не хотел вас преждевременно беспокоить. Ведь действительно еще ничего не решено.

— Однако я поставлен перед фактом, пусть пока не свершившимся.

— Сожалею, что так вышло.

— Я не думал, что вы столь легко сможете бросить дело, друга, разом оборвать нить доверия.

— Бросить? — вспыхнул Кирилл, потеряв терпение. — Я бы не стал на вашем месте прибегать к таким рискованным высказываниям, Евгений Владимирович! Я — то есть мы с Маликом ведь тоже оказались перед лицом факта, причем свершившегося, и весьма для нас неожиданно! Разве не так?

Малик испуганно привстал, готовый провалиться сквозь землю, только бы не видеть продолжения тягостной сцены.

— Кира, Евгений Владимирович, — взмолился он, но онемел, наткнувшись на яростный взгляд Кирилла.

Шеф сидел красный, всклокоченный, не глядя ни на кого.

— Неужели нельзя было подождать. — Он внезапно нарушил напряженную, угрожающе нависшую тишину. — У меня же были в отношении вас планы! — пожаловался тоскливо.