СЕМЕН ДЕЖНЕВ - Л. Демин

А.В. Ефимов убежденно утверждает, что «карты Сибири XVII-XVIII веков, составленные иностранцами, являются по существу русскими, так как воспроизводят данные карт России. Редкое исключение представляют такие карты, как карта Виллема Баренца 1596 г., составленная на основе личных наблюдений, а также сведений, полученных от русских поморов».

Впрочем, находились и скептики, которые не считали существование пролива между Азией и Америкой доказанным, а утверждения на сей счет голландского географа Витсена оценивали как неубедительные, надуманные. К числу таких скептиков относился и известный ученый Лейбниц, который внушал Петру I мысль о необходимости выяснить - действительно ли Азия и Америка разъединены проливом или соединяются сушей. Независимо от советов Лейбница Петр I организовал экспедицию Витуса Беринга, перед которой были поставлены более широкие исследовательские задачи. Отправляясь в далекую экспедицию, Беринг был убежден в том, что пролив между материками существует. Летом 1725 года он писал из Енисейска в Петербург: «Если б определено было итти с устья Колымы до Анадыра, где пройти всемерно возможно, о чем новые Азийские карты свидетельствуют, что прежь сего сим путем хаживали, то могло б быть исполнено желаемое…»

Среди образованных русских людей конца XVII века, знакомых с географией, зарождалась мысль о близости Америки с восточной оконечностью Азии. Среди таких людей можно назвать окольничьего Ивана Алексеевича Мусина-Пушкина. В 1686 году он встречался и беседовал с посетившим Москву иезуитом Филиппом Аврилем, оставившим интересные записки, которые были изданы в Париже. Иван Алексеевич рассказывал ученому иезуиту о Сибири, об охоте на моржа на северо-востоке. Авриль никогда не слышал о таком животном и ошибочно называет моржа «бегемотом». Местные жители, отправляясь на морской промысел, могли быть занесены на льдинах на северный берег Америки. По утверждению Мусина-Пушкина, американцы, обитавшие по берегам, близким к Азиатскому материку, напоминают по своему облику тех жителей Северо-Восточной Азии, которые ходят на моржовый промысел. На американском берегу водятся всякие животные, которые встречаются и в восточной Московии. К таким животным можно отнести, например, бобра.

Высказывал ли Мусин-Пушкин, которого Авриль характеризует как одного из умнейших людей, виденных им, свою гипотезу или делился достоверной информацией? Такую информацию окольничий мог получить в Сибирском приказе или же непосредственно из уст людей, которые время от времени наезжали в Москву из Восточной Сибири. Не лежали ли в ее основе те отрывочные сведения, которые сообщили дежневцам «зубатые люди», обитавшие на побережье Берингова пролива и его островах и посещавшие время от времени аляскинский берег? Или же речь шла о личных впечатлениях русских первопроходцев, не нашедших отражения в дежневскнх отписках? Не свидетельство ли это того, что экспедиция Алексеева - Дежнева посетила аляскинский берег? Пока на эти любопытные вопросы ответить с полной убежденностью трудно. Но они содержат пишу для серьезных размышлений.

Итак, сведения об экспедиции отважных сибирских мореходов привлекали не только русских образованных людей, но и иностранцев, становились известными в Европе. Они находили отражение в трудах географов, путешественников, составителей географических карт. Открытия Алексеева и Дежнева приобретают общеевропейское значение. При этом имена первооткрывателей не фиксировались, забывались.

А скромный герой, участник беспримерно героической эпопеи, Великих географических открытий века, упорно добивался справедливого решения своего дела, ждал выплаты причитавшегося ему за долгие годы тяжкой службы жалованья. 23 сентября 1664 года Дежнев подает вторую челобитную о «заслуженном жаловании». Это была, по всей вероятности, не первая его московская челобитная. Обычно служилые люди по приезде в Москву тотчас подавали челобитную с просьбой о выдаче им «выходного жалования», своего рода подъемного пособия на благоустройство в столичном городе (оплату жилья, покупку подобающего платья взамен износившегося в дороге и пр.), а также «поденного корма» или суточных на повседневное пропитание. Такая челобитная нигде не была обнаружена, но, видимо, согласно заведенному порядку, Дежнев и его товарищи получили и «выходное жалование» и «поденный корм».

В челобитной от 23 сентября Семен Иванович вновь просил выплатить ему жалованье за службу с 1643 по 1661 год, то есть за девятнадцать лет. «И будучи на твоей, великого государя, службе, поднимаючи(сь) собою и служа тебе, великому государю, многое время без твоего, великого государя, жалованья, нмаючи иноземцов в аманаты, голову свою складывал, раны великие принимал и кровь свою проливал, холод и голод великий терпел, и помирал голодною смертью, и на той службе будучи и от морского разбою обнищал и обдолжал великими покупными долги и в конец погибаю!» За девятнадцать лет службы Дежнева государство задолжало ему 126 рублей 20/2 копеек. Сумма эта была не такой уж большой, если сопоставить ее с той огромной прибылью, которую принес он государству. Вся добытая его трудами моржовая кость (лично им и его товарищами) оценивалась на сумму 17340 рублей.

Завертелась бюрократическая машина. Сперва слезную просьбу Дежнева рассматривали приказные, рылись в своих бумагах, ведомостях, воеводских отписках. Не прибавил ли Семейка годы неоплаченной службы? Лишь через четыре месяца после подачи челобитной начальник Сибирского приказа Стрешнев дал дальнейший ход делу. Его рассматривала боярская дума. Она и вынесла окончательное решение: «за ту ево, Сенькину, многую службу и за терпение пожаловал великий государь самодержец, велел ему на те прошлые годы выдать из Сибирского приказу треть деньгами, а за две доли сукнами». Согласно этому решению, Дежнев получил всего лишь 38 рублей 67/2 копеек деньгами, сумму малую, и 97 аршин сукна, частью темно-вишневого и частью светло-зеленого. Сукно оценивалось по 20 алтын за аршин. Почему казна не сочла возможным сполна расплатиться деньгами? Ведь речь шла о незначительной, ничтожно малой для тогдашнего государственного бюджета сумме, а заслуги Дежнева перед государством были бесспорны. Напрашивается элементарный ответ. В казне скопились запасы залежалого сукна, и его надлежало сбыть. И вот представился удобный для этого случай.

"Мы не знаем, как поступил Семен Иванович с тюками сукна, ставшими внезапно его собственностью. Один из авторов по этому поводу иронизировал - этого количества хватило бы, чтобы одеть весь Анадырский острог! Скорее всего поступил Дежнев с сукном так же, как с выданной ему в Якутске солью. Оставил, быть может, кусок на подарки близким, а остальное уступил с убытком для себя купцам, тому же Усову. Не тащить же такой груз через всю Сибирь на Лену. Он, Семейка, служилый и промышленный человек, а не торговый. Кому что дано.

Якутскому воеводе Ивану Большому Голенищеву-Кутузову Сибирский приказ направил грамоту, в которой сообщил о выдаче Дежневу в Москве жалованья и предписывал выдачу эту «под именем ево подписать в ленских росходных книгах». За лично добытые им моржовые клыки (31 пуд 39 фунтов) он получил пятьсот рублей. В.Ю. Визе считает, что эта сумма составляла примерно третью часть действительной стоимости.

13 февраля 1665 года Дежнев подал новую челобитную на имя царя Алексея Михайловича. В ней он рассказывает о своей продолжительной службе, упоминает о том, что он не раз служил «приказным человеком вместо атамана», и просит «за ту мою службу, и за кровь, и за раны, и за ясачную прибыль… поверстать в сотники». Звание сотника означало бы заметную надбавку к жалованью. Далее челобитная содержала просьбу Дежнева разрешить ему ежегодно покупать в Якутске «про свой обиход», то есть на свои нужды, по 300 пудов хлебных запасов. Обращаясь с такой просьбой, Семен Иванович, по-видимому, собирался выступить организатором промысловых экспедиций и нанимателем покручеников и поэтому нуждался в собственных хлебных запасах.

Рассматривая челобитную Дежнева, чиновные люди Сибирского приказа изучили «именные книги» Якутского острога и убедились в том, что по штатному расписанию на воеводство полагалось три стрелецких и казачьих сотника. Все эти вакантные должности были уже заняты. Одну из них занимал Амос Михайлов, не доехавший до Анадыря. Но оказался свободным оклад атамана, который по своему рангу считался не ниже сотника.

В конце февраля согласно царскому решению Дежнев был произведен в казачьи атаманы с годовым окладом в 9 рублей, 7 четвертей ржи, 4 четверти овса и 2 1/2 пуда соли. Якутскому воеводе Сибирским приказом была направлена царская грамота о назначении Семена Ивановича атаманом. Какова была реакция властей относительно просьбы Дежнева разрешить ему покупать хлебные запасы - не ясно. По-видимому, просьба эта осталась без ответа.