Чужое тело, или Паззл президента - Зиновий Юрьев

— Да и делать ничего не надо. Не знаю еще как работает наш российский ГЛОНАСС, но с ДжиПиЭс сталкивался. Очень точная система, между прочим, местонахождение объекта определяется с точностью до метра-двух.

— Ты не совсем понимаешь, о чем я говорю. Если дело дойдет до того, что наш уважаемый акционер господин Фэн захочет побеседовать со Свистуном в укромном местечке, допустим, где-нибудь на даче, его помощники — надо думать, не совсем уж круглые лопухи — вполне могут захотеть проверить, нет ли на нем спрятанного диктофона или чего-нибудь еще подозрительного. В том числе и маячка. Противника лучше переоценить, чем недооценить. Я это еще в Чечне хорошо усвоил. Сколько там наших ребят полегло от того, что не все это помнили… Да что б эти бородачи что-нибудь соображали в боевых действиях? Да никогда. Это тебе не зад кверху задирать, молясь Аллаху. А соображали. Да еще как. И бесстрашны так, что никак мы не могли понять, откуда это у них, от ненависти к нам или от стремления побыстрее попасть в свой мусульманский рай.

— Значит, ты хочешь, чтобы мы переделали маячок так, чтобы хотя бы при поверхностном осмотре его нельзя было обнаружить?

— Именно.

— Надо посмотреть. Костя. Думаю, что-нибудь можно попробовать сделать.

— С богом, Вундеркинд.

— Скажи, Костя, — задумчиво спросил Яша, — а Свистуну опасность не будет угрожать?

— Не боись. Для того-то и нужен маячок, чтобы мы всё время были около места встречи. Если место встречи изменить нельзя, то уж контролировать его мы просто обязаны.

12

Свистун подошел к Анне Николаевне. И чего я, дурак, никогда в самодеятельности не участвовал, думал он, знал бы сейчас, как изображать испуг. Он на всякий случай шмыгнул носом и попытался пригладить ладонью вихры волос.

— Анна Николаевна, как там президент? — испуганно спросил он. — А то вы вчера звонили, что он вызывает меня к десяти.

— Вообще-то озабоченный какой-то, Олег Игнатьевич. Я как всегда ему кофе заварила, он утром любит кофе покрепче, Петр Григорьевич тоже любил. Принесла, а он даже не посмотрел в мою сторону, спасибо не сказал. Сейчас я спрошу, можно ли вам зайти. — Она щелкнула тумблером внутренней связи и спросила: — Евгений Викторович, к вам Свистунов из лаборатории.

— Пусть зайдет, — рявкнул президент так, что Анна Николаевна вздрогнула и испуганно откинулась на спинку своего вращающегося креслица. Она с сочувствием посмотрела на посетителя, вздохнула и едва заметно пожала плечами, ну что тут сделаешь, сам видишь, в каком он настроении.

Свистунов робко, бочком, вошел в кабинет.

— Евгений Викторович, доброе утро, вы меня вызывали?

— А, борец за гражданские свободы, — хмуро сказал президент, поднял глаза от бумаг, которые лежали на столе, посмотрел на Свистунова и вдруг хитро подмигнул ему. Свистунову сразу стало легко и весело, и предстоявшая сцена уже не казалась тягостной, а наоборот забавляла его. — Рассказывай, — загремел президент, — чем же тебя так оскорбил обыкновенный детектор лжи? А? А может, дело вовсе не в твоей аллергии, черт тебя возьми, на нарушения каких-то там прав, а в том, что ты просто боишься проверки? Я вообще заметил, что люди особенно цепляются за высокие принципы, когда совесть не чиста и есть, чего скрывать. Чего ты молчишь? Может, тебе действительно есть чего бояться? Ну! Выкладывай, что ты так уперся!

— Да нет, Евгений Викторович… я… я, Евгений Викторович, хотел…

— Я догадываюсь, что я Евгений Викторович. Ты мне все-таки объясни, почему ты отказался от испытаний! Ты же знаешь, что компьютер почти готов, что кое-кто за него не только какими-то паршивыми и придуманными правами пожертвовал бы, мешок бабла выложил бы. А ты вдруг со своими правами! Никого проверка на полиграфе не ущемляет ни в каких правах, а у него, видите ли, аллергия на них! — Евгений Викторович снова подмигнул Свистунову. — Ну, долго будем в молчанку играть, а? Эх, старого доброго КГБ на вас нет, они бы вам быстро разъяснили, где у кого какие права. Съездил бы следователь разок-другой по морде, и ты, выплевывая выбитые зубы, сразу увидел бы, у кого какие права. Идите, Свистунов, и подумайте еще раз. Или вы пройдете проверку, или мы вынуждены будем просто уволить вас. Сидеть и думать, что у вас там действительно на уме — это, простите, не наша забота. Да и времени на детсадовские уговоры у нас уже нет. Всё. Идите.

Свистунов вышел из кабинета. Раздраженный голос Евгения Викторовича скомандовал из динамика внутренней связи:

— Анна Николаевна, сделайте мне, пожалуйста, кофе.

Анна Николаевна сочувственно посмотрела на Свистунова, который совсем по-детски тер скатанным в комок платком глаза, и он понял, что связь, наверное, и не выключалась, и Анна Николаевна слышала всю сцену в кабинете. Он горестно вздохнул и, опустив голову, побрел к выходу. Ну и Свистун, думал он о себе, изо всех сил стараясь не расплыться в гордой улыбке, кто бы подумал, что у тебя еще и актерский талант прорежется. Ну, в Художественный, может, и не взяли бы, но в любом сериале уж точно бы сыграл.

— Юрочка, — позвонила во время обеденного перерыва Анна Николаевна Юрию Степановичу, — может быть, ты зайдешь ко мне вечерком?

— Аня, — раздраженно ответил он, — я же просил тебя не звонить мне в офис даже по мобильному. По-моему, я это доходчиво объяснил.

— Я знаю, знаю, мой милый, но мне что-то нужно тебе срочно рассказать…

— Что? Что ты соскучилась?

— Не шути так. Нет, сегодня шеф устроил настоящую взбучку Свистунову… Ну, этому полненькому из лаборатории… Интересен не факт взбучки, на то и начальство, чтобы давать взбучку, а вот из-за чего…

— Хорошо, Анюта, — сказал Юрий Степанович внезапно потеплевшим голосом. — Часов в семь или в половине восьмого.

— Хорошо, Юрочка. А может быть, ты останешься… Я приготовила твои любимые картофельные драники со сметаной.

— Я бы с удовольствием… но… жена, ты же понимаешь, мы сто раз обсуждали всё это с тобой. Вот когда…

— Я понимаю, милый.

Юрий Степанович снял пальто, и Анна Николаевна, даже не подставив привычно щеку для поцелуя, тут же аккуратно повесила его на плечики. Господи, подумал Юрий Степанович, какое счастье, что у него хватает ума успешно защищаться от Аниных картофельных драников и неукротимой страсти к плечикам и пластиковым мешкам на молниях, в которых все ее вещи висели в шкафу. Иногда ему казалось, что останься он у нее на день, она, нафаршировав его драниками, засунула бы его в большой пластмассовый мешок и повесила на прочных деревянных плечиках в шкаф.