Московские встречи - Иван Рахилло

Она напомнила о школьном вечере.

— Не забудь, дети будут ждать… Ты скоро вернешься?

В её голосе затаённая тревога. Обычное дело. Он поцеловал её, успокаивая:

— Часа через три буду дома.

Уже усевшись в машину, ожидавшую у ворот, увидел в глубине двора дочку, румяную, закутанную по самые брови. Помахал ей рукой.

— Поехали, Филипп Иванович!

Улицы Москвы были затянуты голубым туманом, но заснеженные крыши домов горели, позолоченные зимним солнцем. Над трубами недвижно стояли тёмно-лиловые столбы дыма. Чкалов молча поглядывал на чистое, безоблачное небо, упорно думая о полёте.

Шофер попытался развлечь его разговором:

— Весна уже не за горами, Валерий Павлович…

— Значит, поедем на охоту, — оживился Чкалов. — В Василёво поедем. Возьмём ружья. Побродим по лесам и болотам. Хорошо весной на природе…

Шлагбаум у железнодорожного переезда был опущен: товарный состав проводил манёвры. Чкалов вылез из машины.

— Длинная это песня. Поезжай-ка, Филипп Иванович, в гараж. А я пройдусь пешком. Тут рукой подать. Сразу после полёта поедем к скульптору…

Шагая вразвалку мимо ангаров, он ещё издалека увидел на снегу в окружении людей машину, окрашенную в цвет пламени. Механик прогревал мотор: свирепый рёв заполнял весь аэродром. Чкалов озабоченно вслушивался в упругий, напряжённый голос мотора: он был ровен и однообразен.

Поздоровавшись со всеми собравшимися, Валерий Павлович направился в лётную комнату, где хранились его комбинезон, шлем и парашют.

— Одевайтесь потеплее. Морозище сегодня зубастый, — посоветовал ему старый моторист, потирая у раскрытой печи свои багровые, распухшие руки.

— Ничего, брат. Как говорили деды: в зимний холод всякий молод!

Чкалов и действительно не ощущал мороза. Всё на нём было пригнано и плотно облегало его широкоплечую коренастую фигуру. Он будто рожден был для этой профессии: кожаный шлем и очки придавали его лицу выражение стремительности и спокойной отваги.

Он ещё раз обошел машину кругом: ему нравились её хищные обтекаемые формы, её разумная и подчёркнутая подобранность. Однако его тревожило отсутствие утепляющих шторок на моторе. Он подробно расспросил конструктора о предполагаемых полётных режимах. Наконец механик с раскалённым от жестокой стужи лицом доложил о готовности машины к вылету.

— Дело-то не очень ладно, Валерий Павлович, — предупредил он, — из-за низкой температуры мотор быстро стынет.

Одну минуту Чкалов постоял в раздумье, собираясь, видно, отложить полёт, но, увидев огорчённого конструктора и насупленные брови директора завода, озябших рабочих, пришедших проводить его в воздух, — они ободряюще улыбались ему, — он заколебался. А тут диспетчер как раз вручил ему полётный лист с заданием. Полётный лист — это приказ для летчика. Приказ получен, и Чкалов без всяких слов занял своё боевое место в кабине истребителя.

«Пройду круг над аэродромом, и на первый раз хватит», — решил он.

Закрыв над головой прозрачный фонарь, Валерий Павлович внимательно оглядел приборы, ощупал рычаги и краники. Всё было в порядке.

Теперь любопытно, как поведёт себя машина на взлёте. Не свалится ли она на своё короткое крыло? Не появится ли вдруг в полете опасная вибрация из-за какой-либо непредусмотренной детали? Бывали случаи, когда из-за этого самолет рассыпался в воздухе на куски. Но самое главное — мотор. На малых оборотах он работает нормально. А как будет там, в воздухе?

Дав газ, он отпустил тормоза, и освобождённый самолет, как выпущенный в степь скакун, нетерпеливо помчался по белому полю.

Чкалов опробовал эффективность рулей на земле. Рули действовали безотказно. Он вернулся на старт. Все же отсутствие шторок тревожило. На сердце было неспокойно. Кажется, впервые он поступился своим правилом: лететь, когда твёрдо уверен в машине.

Взвихрив за собой клубящийся шквал снежной пыли, новый быстроходный истребитель, набрав над землей скорость, взвился в небо.

Все внимание Чкалова было сосредоточено на приборах, контролирующих работу мотора. На высоте он медленно покачал самолёт с крыла на крыло: элероны послушно выполнили каждое движение руки пилота. Теперь лёгкий крен — и нос самолёта, окружённый прозрачной радугой незримого винта, медленно и ровно поплыл по горизонту.

Повеселевшими глазами следил Чкалов за стрелкой указателя скорости. Самолёт стремительно шел вперед, но лётчик ощущал в моторе ещё огромный запас неизрасходованной мощности. Скорость, о которой он мечтал, достигнута! Вот оно, счастье…

В сверкающем серебре проплывала внизу разнаряженная морозом Москва. С невиданной быстротой пронзал своими острыми крыльями скоростной истребитель голубой простор неба над заснеженной столицей.

Убавив газ, Чкалов начал планировать на аэродром. Но он слишком рано потерял высоту. Рука двинула вперед сектор газа, однако мотор не забрал.

Что это?.. Почему падает температура двигателя? Радость Чкалова сразу померкла. Он поглядел вниз: аэродром косо поворачивался под левым крылом. С мотором началось что-то неладное: он уже работал с перебоями. Из патрубков повалили густые хлопья чёрного дыма. Неужели переохладился? Так оно и было: холодные потоки встречного воздуха быстро остудили незащищённый мотор. Вот к чему привела его маленькая уступка!

Короткие крылья плохо поддерживали машину, она с пугающей стремительностью шла к земле. Пульсирующая стрелка высотомера нервно цеплялась за цифру четыре. Четыреста метров… Самолет пересёк железную дорогу и над кладбищем развернулся в сторону бегов. Высота падает с каждой секундой. Вот уже осталось триста метров… двести… Чкалов прикинул на глаз расстояние: дотянет ли?

До аэродрома оставалось не больше двух километров — всего несколько секунд полета. Машина дымной ракетой неслась прямо на жилые бараки рабочего городка. Решительным движением Чкалов положил самолет в левый вираж и навсегда отвернул в сторону от родного аэродрома. Он увидел впереди заваленный снегом пустырь, свободный от построек. Туда! Но в эти сотые секунды, когда обыкновенный человеческий ум не в состоянии даже постичь той чудовищной скорости, на какой он неотвратимо мчался к земле, Чкалов вдруг с чёткой, впечатляющей ясностью увидел на снегу маленькую девочку в вишнёвом пальтишке, стоявшую с саночками на горке, — яркую капельку на снежной скатерти белого простора. Пустырь был последним шансом на спасение, но при посадке девочка будет убита. Чкалов старался спасти ценный опытный самолет. Резкий поворот вправо, и машина брошена в сторону, туда, где за домами вспыхивали синие звёзды электросварочных огней. И тут лётчик понял, что попался в ловушку: многие здания были уже выше линии его полета. Прыгать с этой высоты бессмысленно. Обессиленный мотор уже не мог перетянуть через преграду темнеющих со всех сторон каменных кварталов.