Скажи изюм - Василий Аксенов

– Мйльком, – поправил товарища Сканщин.

– Спасибо, Вова за поправку. Запомню. Ну, в общем, усики наклею, надену темные очки…

– Побереги себя, Николай, – мягко сказал тут Сканщин. – Неужели тебе пули захотелось?

Слязгин даже рот открыл. Да как же?… Вова!… Неужто на «железы» руку поднимет?… Все ж в СССР же родился ж, а?… Вова, ты думаешь, шмальнет Огород?

– Не сомневаюсь. – Сканщин положил руку товарищу на плечо. – Как твою рожу в очках увидит, Слязгин, так и шмальнет!

Два фотоведа в штатском допивали свой кофе, глядя друг другу в глаза нехорошими взглядами.

II

В вестибюле «Росфото» столкнулись двое «О» – Огородников и Охотников.

Последний только что выскочил из секретариата, где его обрабатывали трое «К» – Клезмецов, Куненко и Кобяев. Требовали, конечно, сведений, как «Изюм» на Запад ушел. Угрожали – пойдешь на вернисаж в пельменную «Континент», из Союза фотографов вылетишь! Удивлялись – как это поморский сын в еврейской лавочке оказался. Сулили – приноси Куненке свое ненапечатанное, напечатаем. Олеха тогда поинтересовался: а какое отношение товарищ Куненко имеет к фото-графии? Ну, идите, Охотников, сказали ему тогда. Кажется, мы нас недооценивали.

Поднимаясь в лифте, Огородников еще раз проверил в зеркале свой туалет. Все паршивое, старое и затертое, и только лишь длиннейший трехцветнейший, как докатастрофный русский флаг, шарф окружает небритую шею и ниспадает двумя концами в область промежности.

Все три секретарши, Ниночка, Симочка и Алевтина Макаровна, бросили стучать на машинках, когда он вошел в приемную. Ой, Макс, ну как же ты одет, ужаснулась Ниночка. Одет гармонично, как в Европе, возразила Симочка. Алевтина Макаровна с шиком закурила и предложила присесть. Дамы помнили еще либеральные времена, сочувствовали тем, кого все еще по старой привычке называли «молодыми», и, конечно, презирали всех этих куненко и кобяевых как людей «стопроцентно нетворческих».

Ровно в два часа от Клезмецова выскочил Куненко и, не глядя на Огородникова, но покрываясь красными пятнами, прошел к дверям своего кабинета.

– Куненко, – сказал ему вслед Огородников. – Не надо путать вернисаж с вермишелью.

Ответсек застыл в дверях. Услышал, вот и прекрасно. Пусть знают ублюдки, как мы презираем их, пожравших нашу родину, засравших уже и соседние родины, забрасывающих уже свое говно и в отдаленные родины!

– От Мешмурашина приносили экспликацию? – спросил Куненко. не оборачиваясь.

– Куненко путает экспликацию с канализацией, – свистящим шепотом произнес Огородников.

Ниночка и Симочка прыснули, Алевтина Макаровна оповестила начальство, что от Мешмурашина еще не приходили, дверь закрылась.

Недавно назначенный в союз Куненко являл собой законченный портрет «охотнорядца»: наглый и сумрачный, краснорожий жулик. Не исключено, что и происходил-то от мясных рядов, этот нынешний кандидат общественных наук, недавно защитивший диссертацию на тему «Партийное руководство театральным процессом». Хорошо работалось Куненке с театрами в Краснопресненском районе столицы, да вот случился «прокол». Отоварился он в театре имени Менжинского лесоматериалом за счет реквизита, а там на премьере «Кремлевских курантов» рухнуло… ну… то самое, что не должно никогда… Тогда перебросили Куненку к фотографам. Сначала скучал театровед, а потом, как открылись перед ним щедрые глубины Фотофонда, повеселел. Стала созревать в башке тема докторской диссертации. Вот и жизнь, как всегда, материальчик подбрасывает, боевая началась партийная работа по разгрому провокационной группировки «Скажи изюм!».

Едва Куненко исчез, как открылась дверь главного кабинета и появился слегка усталый от государственных-дел-поважнее Фотий Феклович Клезмецов. Пригласил мирно: заходи, Максим.

Никого, кроме них, в кабинете не было, если не считать портретов Брежнева и Андропова. Как живешь, вообще-то, Макс? – рутинным тоном поинтересовался Клезмецов, усаживаясь за свой стол. Усевшись, странновато как-то сполз правым плечом вниз, будто в штанах наводил порядок. Говорят, ты недавно из поездки вернулся? Между прочим, Абракадин этот, посол в ГДР, прямо взбесился, на самый высокий уровень полез по твою душу. Правая рука персека все еще возилась под столом. Ох, ретрограды! Нелегко нам с ними… Что-то все-таки не получалось под столом, и Клезмецов по неопытности постыдно все это обнаруживал.

Не стучась, вошел Куненко, красных пятен на морде еще прибавилось. Устремился к столу. Извини, Фотий Феклович, с утра тут без тебя работал, одну штуку забыл… Не уточняя, запустил руку под стол.

– Пистолет, наверное, забыли, Куненко? -любезно спросил Огородников.

Начальники захохотали, выставив рожи вперед, правые руки под столом. Остроумно про пистолет, очень остроумно! Убьют не задумываясь, подумал Огородников. Нелимитированная жестокость. Лицо бывшего товарища ничем не отличается от уголовной ряшки. Раздвоение вражеского лица.

Наконец возня закончилась, Куненко ушел, и Клезмецов развернулся в кресле, чтобы начать беседу. Тон теперь уже пошел совсем другой, протокольный.

– Расскажите-ка, Максим Петрович, что за подпольное издание вы затеяли?

– Ого! – сказал Ого. – Начинается свистопляска!

– Выбирайте выражения! – рявкнул вождь.

– Это я и делаю.

– Сколько экземпляров «Скажи изюм!» вы изготовили?

Огородников молча показал две пятерни. Клезмецов по-следовательски сощурился.

– А Охотников сказал, что двенадцать.

Огородников пожал плечами. Клезмецов склонился, странно как-то засвистел, будто самолет.

– А сколько?… – Нарастающий реактивный свист. – Сколько за границу отправили?! – Бум, переход звукового порога.

Огородников сложил два пальца и показал ноль.

– Ну что это за детская игра? – хохотнул тут Фотий Феклович. – Ведь ты же хитер, силен, плетешь сложный рисунок… Зря дурачишься. Все, все, Максим Петрович, выяснится. Все тайное станет явным.

– Хорошо, что ты это понимаешь, – сказал Огородников.

Внутри у Фотия Фекловича тут что-то екнуло. Он так смотрит на меня, будто знает про Кочергу. Неужели? Неприятная эта мысль сбила с нужного тона. Пошло нечто другое, уже как бы не от «фишки», а от СФ, то есть вроде бы коллегиальное, хоть и с иронией.

– Ну и каковы же у гениев планы?

– План уже выполнен, – сказал Огородников. – Первый в истории нецензурированный фотоальбом издан.

– Ага-ага, – задумчиво покивал Клезмецов. – Значит, историей озабочены? Ну а массовое издание где пойдет – в «Фонтане» или в «Фараоне»?

– Лучше бы всего в издательстве «Советский фотограф», – сказал Максим. – Сними трубочку, позвони. Пусть издадут хоть малым тиражом, и делу конец. Конец идеологической диверсии.

– Неплохая идея, Макс. – Клезмецов был теперь осторожен, будто боялся спугнуть зайца. – Только о чем звонить-то? Я ведь еще ничего и не видел. Вот принесите альбом в секретариат, мы тут и разберемся, и обсудим, может, вы действительно шедевр создали… Тащите! У нас в секретариате сейчас ретроградов нет.

– Хорошо, – сказал Огородников. – Притащим. Клезмецов от неожиданной покладистости злодея даже растерялся. Вот так и принесете? Огородников мирно покивал. А почему же нет, если вы даже того экземпляра не видели, что у Михайлы Каледина был выкран. Персек тут пехнул, бухнул пухлым по столу. Да как ты смеешь?! На что намекаешь?! Огородников привстал с повернутой к персеку ладонью. Фотик, не волнуйся! Принесем вам «Изюм»!

– Все экземпляры принесете?

Огородников отрицательно покачал головой.

– Сколько же?

Огородников молча показал один палец.

– Один, значит? Скажи, один?

Огородников кивнул. Думаю, что наши авторы согласятся предоставить секретариату для ознакомления… Снова был экспонирован один указательный. Клезмецов от злости зашелся. Ты что, сказать не можешь? Огородников снова приподнялся в кресле и приблизил свой грешный указательный к секретарю. Я же ясно показываю. Клезмецов опять бухнул пухлым.

– Ты показываешь один, но не говоришь! Один, что ли? Скажи, да или нет?

– Или да, или нет? – спросил Огородников.

– Да! – сказал Клезмецов.

– В каком смысле? – спросил Огородников.

– Как в каком смысле? – спросил Клезмецов.

– Ну, если да, то… – экспонируется указательный, – а если нет, то… – демонстрируется колечко. – Я правильно понял?

Клезмецов встал и отошел к окну, похрустел там всем десятком своих пальцев. Ионеско тут решили устроить? С огнем играете, Огородников. Не получается у нас с вами разговора. Огородников, как бы перебарывая тошноту, пошел к выходу. Выключай магнитофон, такова была последняя фраза аудиенции.

Ниночка и Симочка, которые, конечно же, подслушивали, молча качались, раздув щеки, боясь взорваться от хохота. Алевтина Макаровна подкрашивала губы.

III

К концу дня в «охотниковщине» собрались все злоумышленники плюс жены и подруги плюс мужья и друзья Эммы, Стеллы и Агриппины, сопровождавшие злокозненных фотографинь. Возникла атмосфера вагона метро в час пик. На огонек заглянул и Вадим Раскладушкин. Его не без труда, но тоже втиснули.