Императрица - Перл Бак

Дурная слава о караване достигла севера и ушей принца Гуна. Обобранные чиновники посылали тайные донесения ему, зная, как императрица благоволит к евнухам. Доносами не гнушались и некоторые евнухи, ненавидевшие Ань Дэхая. Обиженные или несправедливо наказанные, они отсылали доносы Цыань, Вдовствующей императрице. Цыань, обдумав положение, послала за принцем Гуном, а когда тот пришел к ней, вздохнув, промолвила:

— Я редко восстаю против того, что делает кузина, она — большое яркое солнце, а я рядом с ней — бледная луна. Однако я всегда сожалела, что она благоволит к евнухам, в особенности к этому Ань Дэхаю.

Принц Гун понял, что до нее дошли слухи о бесчинствах главного евнуха. Он смело заявил:

— Пришло время, ваше величество, преподать императрице урок. С вашего позволения я арестую этого мерзкого Ань Дэхая и прикажу обезглавить его. Когда его голова покатится в пыль, обсуждать его поведение будет бессмысленно.

Вдовствующая императрица слабо вскрикнула и прижала руки ко рту, изображая ужас.

— Я не хочу убийства, — проговорила она слабым и прерывистым голосом.

— Только так можно избавить двор от фаворита, так всегда было в истории, — убеждал ее принц Гун. Она поразилась его спокойствию и уверенности.

— К тому же, — продолжал он, — Ань Дэхай совратил два поколения императоров. Наш покойный император был развращен этим самым евнухом еще в юности. А теперь я слышу — нет, вижу собственными глазами, что нашего молодого императора ведут по тому же порочному пути. Шутовски переодетого, его водят ночью по улицам, в публичные дома и непристойные театры.

Вдовствующая императрица вздохнула и пробормотала, что это не ее ума дело, после чего принц Гун задал смелый вопрос:

— Если, ваше величество, я подготовлю указ, подпишете ли вы его и приложите вашу собственную императорскую печать?

Она вздрогнула, ее хрупкое тело затрепетало.

— Как?.. А что скажет кузина, — прохныкала Цыань.

— Что она может сделать вам, ваше величество? — убеждал ее принц Гун. — Весь двор, вся страна не поймет ее, если она притронется к вам или скажет слово в осуждение.

Убежденная принцем, Цыань подписала указ, незамедлительно отправленный с курьером.

К этому времени Ань Дэхай уже миновал Нанкин и достиг небесного города Чанчжоу. Там он поселился в огромном доме богатого торговца и начал требовать дань с жителей города, прося деньги, сокровища и красивых девушек. Жители пришли в ярость, однако никто не смел отказать евнуху, поскольку с ним были шесть сотен вооруженных людей. Только городской голова осмелился пожаловаться. Он послал тайный донос принцу Гуну, в котором описал оргии и злодейства высокомерного евнуха. Именно этому чиновнику принц Гун направил тайный указ о смерти Ань Дэхая.

Городской голова пригласил Ань Дэхая на роскошный пир, где, как он сказал, будут самые красивые невесты города. Главный евнух с нетерпением стал готовиться к этому пиршеству. Как только он вошел в зал дворца городского головы, его окружили вооруженные люди, схватили и поставили на колени… Евнухи и стражники были задержаны во внешнем дворе. Городской голова показал ему указ о смерти, объявив, что исполнит его немедленно. Ань Дэхай завизжал, что на указе стоит печать только Вдовствующей императрицы, а не Матери императрицы, настоящей правительницы. Но городской голова ответил:

— По закону обе едины, и я не признаю одну из них выше другой.

С этими словами он поднял руку и ткнул вниз большим пальцем сжатого кулака. По этому знаку палач шагнул вперед и отрубил голову Ань Дэхаю одним взмахом палаша. Голова тяжело упала на пол, череп треснул, а мозги выплеснулись.

Когда до императрицы дошла страшная весть о смерти верного слуги, она впала в такую ярость, что проболела четыре дня. Она не спала и не ела, ее сжигала ненависть к кузине, а еще больше к принцу Гуну.

— Только он мог сделать львицу из этой мыши! — кричала она своему евнуху, собираясь обезглавить самого принца Гуна.

Ли Ляньинь, перепугавшись, тайно отправился к Жун Лу.

Опять Жун Лу без промедления и церемоний пришел во дворец и встал в дверях спальни, где Цыси металась на кровати. Их разделяла занавеска. Он заговорил, и его голос был холоден и спокоен:

— Если вы цените свое положение, то не будете ничего предпринимать. Встаньте, приведите себя в порядок и как ни вчем не бывало покажитесь двору. Действительно, главный евнух был источником величайшего зла, а вы покровительствовали ему. Правда и то, что вы нарушили закон и обычай, дав ему позволение выехать из столицы.

Она молча слушала его рассудительный голос, затем заговорила, умоляя понять ее:

— Ты знаешь, почему я подкупаю евнухов. Я одна в этих дворцах… одинокая женщина.

На это он сказал только одно слово:

— Высочайшая…

Она ждала, но больше не услышала ничего. Жун Лу ушел.

Тогда она, наконец, поднялась, позволила омыть и обрядить себя, немного поела. Ее дамы молчали, никто не осмеливался заговорить, но она, казалось, не замечала их. Затем императрица пошла в библиотеку и в течение многих часов читала донесения, разложенные на столе. Когда с этим было покончено, она послала за Ли Ляньинем и сказала ему:

— С сегодняшнего дня ты главный евнух. Но твоя жизнь зависит от твоей верности мне и только мне одной.

Тот был вне себя от радости и, подняв голову от пола, где он почтительно стоял на коленях, поклялся в верности.

Но императрица не успокоилась. Ее ненависть к принцу Гуну росла. Он продолжал нести службу, но она не выносила его и выжидала момент, когда сможет нанести удар.

Дела делами, однако Цыси не забыла совет Жун Лу обручить поскорее молодого императора. Она долго обдумывала предложение своего родича. Оно ей все больше нравилось по одной тайной причине, которую знала лишь она одна. Ее сын, прекрасный и гордый мальчик, глубоко ранил ее сердце. Но об этой боли она ни с кем не могла говорить, даже с Жун Лу. А дело было в том, что сын с детства предпочитал дворец Сакоты, Вдовствующей императрицы, дворцу своей матери. Когда он был еще ребенком, он каждую свободную минуту убегал из своего дворца к Вдовствующей императрице. Теперь он вырос, но все равно много раз она или посылала за ним, или сама шла к нему, а он оказывался во дворце Сакоты.

Слишком гордая, чтобы показать недовольство, Цыси никогда не упрекала сына, но в душе горевала, что сын предпочитает ей другую. Она любила его яростным чувством собственницы. Ей так хотелось расспросить его, но она боялась услышать правду. Цыси не решалась посоветоваться даже с Жун Лу. Да и о чем советоваться, она и так понимала, почему ее сын часто уходил в другой дворец и оставался там подолгу, а к ней приходил лишь по вызову и старался не задерживаться. Детская жестокость! Она, его мать, вынуждена была часто идти против его воли, она должна учить его и готовить к будущему, должна создать императора и мужчину из пока еще сырой глины, а он сопротивлялся. А его приемная мать, эта мягкая Сакота, принимала и любила его. Таким образом он был веселым ребенком, безалаберным мальчиком, задиристым юношей. Она уступала любому его капризу, потому что не несла за него ответственность.

Ревнивый гнев бушевал в душе императрицы. Может быть, Сакота и купила ему ту игрушку, иностранную повозку, и спрятала ее в своих комнатах, где он мог играть с ней тайно. Было ли так на самом деле? Несомненно, ибо сегодня утром после аудиенции сыну не терпелось оставить ее, он торопился покончить со своими обязанностями. Однако она заставила его остаться и устроила ему форменный допрос, пытаясь узнать, слушал ли он донесения, представленные в тот день. Конечно, он не слушал их и на ее вопросы, полные упрека, отвечал противным голосом:

— Неужели я каждый день должен выслушивать и запоминать, что бормочет сквозь бороду какой-нибудь старик?

Этот дерзкий ответ разгневал Цыси, кровь бросилась ей в голову, и она отвесила сыну пощечину. Он не двинулся и не сказал ни слова, но с яростью в упор посмотрел на нее. На щеке появилось красное пятно. Затем молча он неловко поклонился, повернулся и ушел. Несомненно, он сразу отправился к своей приемной матери. Несомненно, Сакота утешала и ублажала его, говорила, что у его матери крутой нрав, вспоминала, что Ехонала часто била ее в детстве, потому что Сакота была слабее.

При этой мысли гордая Цыси внезапно зарыдала. Если сердце сына принадлежит другой, то что же есть на этом свете у нее? А ведь ради него она пожертвовала своей жизнью, сберегла для него страну, удержала для него Трон.

Горькие слезы безудержно струились по щекам. Цыси несколько раз вздохнула, высушила слезы платком, прикрепленным к дорогой пуговице на платье, и принялась раздумывать, как вернуть сына. Сакоту надо заменить другой женщиной, молодой и прекрасной, женой, которая приворожит мужчину, уже просыпавшегося в сыне — юноше. Да, совет Жун Лу мудр и хорош. Она обручит сына, но не из-за евнухов. Она должна отнять сына у мягкой молчаливой женщины, ее кузины.