Любовное состязание - Валери Кинг

Эммелайн смахнула слезу тыльной стороной ладони. Если всему этому суждено произойти в ближайшие три недели — что ей тогда делать? Оставалось лишь молить Бога, чтобы Конистан продолжал упорствовать в своем жестоком и бездушном вмешательстве в сердечные дела Дункана. Если же он когда-нибудь признает свою не правоту и переменит свои привычки, для нее это будет означать гибель! Нет, этого допустить никак нельзя!

Обратившись к сгоравшей от смущения Китти Мортон с просьбой подарить ему талисман для скачек, Конистан невольно вспомнил некоторые критические замечания Эммелайн, высказанные за последние несколько месяцев, и вынужден был признать их справедливость. Китти покраснела до корней волос, и его охватило незнакомое ему ранее чувство сострадания. Ему вдруг пришло в голову, что если бы подобный разговор происходил между ними несколько недель назад, он холодно и нетерпеливо потребовал бы у нее платок, не скрывая, что это нужно ей гораздо больше, чем ему самому. Но теперь Конистан почувствовал жалость к молоденькой девушке, вчерашней школьнице, которой пренебрегли все остальные участники скачки.

— Мисс Мортон! — воскликнул он, пересекая гостиную, в противоположном конце которой она сидела в кругу других дам. — Наконец-то я вас нашел! Где вы прятались все это время? Вы должны меня выручить, в вас моя единственная надежда! Честно говоря, я собирался заручиться вашим согласием еще в понедельник, но эти проклятые молокососы отняли у меня куда больше времени, чем я рассчитывал, и теперь мне остается лишь молить Бога, что еще не слишком поздно! Ради всего святого, скажите мне, что вы еще не отдали свой талисман кому-то другому!

— Сэр, — пролепетала она в ответ, — вы, должно быть, ошиблись… Вы хотите сказать… вы просите мой платок?

— Вот именно! — подтвердил Конистан. — Еще вчера, когда мы с вами танцевали кадриль, я собирался об этом попросить, но не успел и рта раскрыть, как Брант Девок увел вас у меня из-под носа!

Китти обвела глазами гостиную. Все дамы замерли в изумлении, словно не веря, что виконт Конистан мог обратиться за талисманом к какой-то там мисс Мортон. Она прикусила губу, а потом улыбнулась.

— Конечно, я отдам вам свой платок, — ответила Китти, овладев собой. Ее первоначальная застенчивость сменилась твердой решимостью извлечь все, что можно, из проявленного им внимания. — Но вам придется подождать, я должна сходить за ним в спальню.

С этими словами она поднялась со стула и величественным шагом вышла из комнаты, кивнув на ходу Джейн Тиндейл и Оливии Брэмптон, с изумлением глядевшим ей вслед.

Позже, когда каждая из дам напутствовала своего рыцаря перед началом скачки, Китти отвела Конистана в сторонку. Он заметил, что она дрожит.

— Я просто хотела, чтоб вы знали, — воскликнула она, глядя на него сияющим взглядом, — что я… это было так мило с вашей стороны — разыграть спектакль из-за моего платка! Вы просто не представляете, до чего Оливия Брэмптон любит позлорадствовать! Я знаю, про вас говорят, будто вы перед всеми задираете нос, но для меня вы навсегда останетесь лучшим из гребцов в этой лодке!

Китти запечатлела невинный поцелуй у него на щеке и убежала.

— Какое очаровательное дитя! — пробормотал Конистан, внезапно осознав со странным волнением в сердце, что ему нравится быть предметом восторженного обожания молоденькой девушки.

— Интересно, что за чудо вы совершили, чтобы заслужить такую благодарность? — раздался у него за спиной шепот Эммелайн.

Глубоко взволнованный только что произошедшей сценой, виконт обернулся. Эммелайн выглядела великолепно в белом муслиновом платье, коротком спенсере из синей шелковой саржи и шляпке с полями козырьком, украшенной букетиком засушенных цветов. Он долго смотрел на нее пристальным взглядом прежде, чем ответить.

— Я лишь стараюсь соответствовать вашим высоким требованиям.

В ее зеленых глазах отразилось удивление, и Конистан догадался, что в такую минуту она может оказаться, как никогда, восприимчивой к его ухаживаниям. Если бы только им удалось остаться наедине, он сказал бы ей, что она с самого начала была права, что ему следовало раньше понять, какой волшебной властью наделяют своего обладателя столь простые средства, как доброта и любезность. Но прежде, чем он успел вымолвить хоть слово, Эммелайн, покраснев, отвернулась и отправилась на поиски Соуэрби.

28

Дункан подался вперед, склонившись над шеей своего вороного мерина. Ветер, вызванный стремительным галопом скакуна, обжигал ему щеки. Он оказался зажатым в середине группы из двенадцати всадников, с бешеной скоростью гнавших лошадей к низкой каменной стенке позади сарая Конистана. За стенкой дорога становилась значительно уже, и каждому было ясно, что только тот, кто сумеет вырваться вперед, может рассчитывать на победу.

Дункану очень хотелось победить, но Чарльз Силлот, Конистан и Соуэрби шли впереди него, и каждый из них был в избытке наделен качеством, которого ему самому, как ему казалось, недостает: целеустремленностью. Что бы ни случилось с ними перед скачкой, сейчас все посторонние соображения были отброшены ради выполнения одной-единственной задачи. Он читал это в их глазах, в напрягшихся на старте руках и плечах, в том, что ни один из них ни разу не взглянул ни на кого из соседей после начала скачки.

Сам же Дункан, к сожалению, был совершенно не в состоянии сосредоточиться. Его преследовало воспоминание о том, как Чарльз Силлот невыносимо медленно склоняется над затянутой в перчатку рукой Грэйс, да еще смеет бесконечно долго прижимать ее к груди! Это воспоминание жгло его и в ту минуту, когда он заставил беспокойного мерина взять препятствие. Все трое сильнейших соперников по-прежнему были впереди.

Он попытался выбросить из головы образ Грэйс, улыбающейся в лицо Чарльзу, и следующие две мили старался сосредоточиться на своей основной задаче. Приближаясь к дальнему берегу озера, группа всадников промчалась по небольшому участку, заросшему хвойным лесом, затем по широкому полю, покрытому мхами и травами, и наконец, мимо цыганского табора, где юное поколение, в полном составе высыпавшее из шатров и рассевшееся на низкой каменной ограде, приветствовало участников скачки громкими криками. Когда они миновали цыганское становище, им пришлось взять еще три препятствия в виде каменной стенки и двух полос живой изгороди. Потревоженные топотом копыт, пронзительно закрякали утки. Дункан так и не сумел привести свои мысли в единое русло. Это стало совершенно невозможным, когда он поравнялся с Чарльзом Силлотом и увидел угрюмо сжатый в тонкую линию рот соперника. Этот рот, эти губы коснулись руки Грэйс! Разрази его гром, он готов был шею свернуть этому ублюдку за такую неслыханную дерзость! Вообще-то Дункан и сам поцеловал пальцы Грэйс в минувшую субботу, но то было совсем другое дело: как-никак они вместе выиграли скачку!