В городе Сочи темные ночи (сборник) - Мария Хмелик

Боря тоже сел за столик рядом с Жанной.

— Погоди, Марусь… — сказал Степаныч.

— Я звоню, звоню, тебя дома нет… Я уж подумала, что номер неправильно записала!..

— Как вас зовут? — спросил Боря Жанну.

— Жанна, — она насмешливо рассматривала Марусю.

— Муж меня забодал! Говорит, найди его! Из-под земли достань!.. Сейчас приведу, пускай убедится — живой ты!

— Не надо, — сказал Степаныч.

— Вас нанимали не для того, чтоб вы прятались!

У столика покачивался Губанищев, тыча в Борю пальцем. Он был сильно пьян и не помнил ни Жанны, ни Степаныча.

— Мы вам деньги платим, чтоб вы фотографировали!..

Боря поднял на него усталые глаза и спросил:

— Дорогой, ты сок манго пил?

Жанна захихикала.

— Что? — не понял Губанищев.

— Сок манго пил?

— Не понял, — сказал Губанищев.

Маруся тянула Степаныча за рукав, уговаривая пойти проведать мужа. Степаныч упирался.

— Господи!.. Она ж не отвяжется! — не выдержала Жанна.

Степаныч вздохнул, поднялся. Посмотрел на Борю.

Боря покосился на Жанну, незаметно показал отцу большой палец и опять обратился к Губанищеву с вопросом про сок.

— Не пил, — наконец сознался Губанищев.

— Тогда сходи попей, — посоветовал Боря.

— Не понял…

Степаныч с Марусей стояли возле мужчины, который спал, уткнувшись носом в тарелку с салатом.

— Петя! Петя! — звала Маруся. — Смотри, кто пришел!

Петя не просыпался.

— Петя, как не стыдно!..

Мимо них несколько бодрых молодых людей тащили в сторону туалета упирающегося Губанищева. Следом шла плачущая невеста и швыряла в них кофейные чашки, которые брала с попадавшихся по пути столов.

— Я пойду, — сказал Степаныч, оставив Марусю трясти мужа.

Он вернулся за свой столик и внимательно стал следить, как танцуют Боря с Жанной. По губам он понял, что они молчат. Ему стало немного спокойней, он поел, но тут опять явилась Маруся:

— Ну что там с нашей "Волгой" слышно?

— Накрылась.

— Как?!

— Медным тазом.

— Шутишь все?

— Нет… "Волгу" сейчас недостать.

Маруся переварила эту новость и спросила:

— А деньги?

— И денег нет.

— Соображаешь, что говоришь-то?.. У нас расписка твоя! Мы же в суд подадим!

— Маруся, ты кем работаешь, подруга моя?

Маруся промолчала. Она работала в продуктовом магазине товароведом. И зарплаты ее на автомашину "Волгу" явно не хватило бы…

— Ну вот, — сказал Степаныч, — откуда у тебя двадцать тысяч?..

— А у меня муж таксист!

— Откуда у мужа-таксиста двадцать тысяч?.. И еще "мерседес" в гараже стоит… Марусь, я же к стенке тебя не прижимал, пистолетом не угрожал, денег не требовал… Ты же меня упрашивала: "Возьми! Возьми!" Ты не в суд обращайся! Ты сразу в народный контроль иди!

— "Мерседес" не трогай! Его Петя с зятем своими руками собрали! Он списанный, тридцать второго года!

Жанна танцевала с Борей.

— Ты очень красивая, знаешь? — прошептал он ей на ухо.

— Ой-ей-ей!

— Знаешь… Но все равно приятно слышать, правда?.. Танцуешь хорошо…

— Ты тоже неплохо.

— Я тебя как увидел — со мной прямо что-то произошло…

— Неужели?!

— Честное слово… Как мне найти тебя, Жанна?..

Маруся, расстроенная, даже зарумянившаяся от переживаний, задумчиво вертела в руках вилку. Рубли с каждым днем все больше и больше обесценивались, и ей казалось, что она нашла удачный выход превратить деньги в вещь. Но вещь, к сожалению, очень трудно достать, вот и приходится прибегать к услугам всяких Степанычей, у которых будто бы везде есть связи… Рискованно, конечно, но что поделаешь… У него везде свои люди, он знает, кому взятку дать, чтобы продали машину без очереди.

— Что же делать, Степаныч? — Маруся решила его разжалобить, даже всплакнуть попыталась. Кто его знает, может, донесет куда-нибудь, и начнутся выяснения, что за деньги, откуда столько…

— Эх ты, Маруся, судом меня пугаешь? — вздохнул ок. — В Моссовете сессия была. Они решили пока "Волга" в продажу не пускать. "Жигули" есть, десятая модель… Надо тебе?

Маруся опять задумалась. Степаныч не торопил.

— Надо, наверное, — решила она.

В зале опять появился Губанищев. Он влез на стол и, приставив к штанам бутылку шампанского, с усилием вытащил пробку и стал поливать вином всех присутствующих.

Музыка стихла. Маруся бросилась спасать от струй шампанского своего мужа.

— Вот вам ваша внучка, дедушка! Целенькая! — привел Жанну Боря. — Не скучали без нас?

— Уйди, а? — устало попросил Степаныч.

— Ладно! Все в порядке! — улыбнулся Боря.

Он подмигнул отцу и ушел. Жанна долго смотрела ему вслед.

— О чем говорили? — спросил Степаныч.

— Да так… — рассеянно ответила Жанна.

Несмотря на холод и довольно поздний час, по замерзшей, занесенной снегом реке размашисто скользили человек тридцать лыжников. Они молча шли друг за другом, только слышалось их прерывистое дыхание да скрип снега под лыжами.

Лыжники быстро обогнали и оставили далеко позади на скользкой набережной Лену и Зарамушкина, провожавшего ее в гостиницу.

Около приземистых побеленных зданий с деревянными крышами Зарамушкин остановился.

— Знаете, я здесь живу недалеко… Хотите чайку?

— Спасибо, не надо.

Лена шла, сунув руки в карманы, глядя под ноги.

— А вот это, между прочим, — Зарамушкин указал на здания, — палаты, восемнадцатый век… У купцов здесь склад был. Добро свое хранили…

— Угу, — сказала Лена.

— А я в театре полгода всего. Раньше был директором в школе… У меня на очень высоком уровне была самодеятельность, вот горком и доверил мне драмтеатр… Знаете, Лена, я ничего не боюсь. Я двумя руками за эксперимент! Не привык прятаться за чужие спины… Дальше школы меня не сошлют…

Послышался женский визг.

— Что это? — спросила Лена.

— С пляжа, — сказал Зарамушкин.

— Помогите! — кричала женщина. — Люди!

И вой.

— Милицию надо вызвать, — сказал Зарамушкин.

— Ее же зарежут, пока мы ходить будем!.. Мы здесь!

— Скорей! Убивают! — безнадежно звал кто-то.

Неподалеку был спуск на пляж, и Лена побежала к нему.

— Лена, не надо… У нас такой город, такое бывает… Не надо бежать туда! — предостерегал Зарамушкин.

Лена увидела, что внизу кто-то барахтался в сугробе. Два человека.

— Вон! Вижу! — Лена бросилась к ним, схватила мужчину, что лежал сверху, за воротник, стала тянуть на себя. Воротник оторвался. Лена упала.

Подбежал Зарамушкин.

Визжала женщина.

Мужик мычал.

Зарамушкин заломил ему руку, отодрал от женщины, поставил на ноги. С мужика упали штаны. Он вырывался и выл.

— Стой! Стой, гад! — повторял Зарамушкин, выворачивая ему руку.

Женщина поднялась, всхлипывая, поправила одежду и вцепилась мужику в волосы.

— Шоколадку обещал! Где шоколадка? Мразь! До дому не дошли, а он повалил! Гнида!

Она мотала его голову из стороны в сторону.

— Ты что? — удивилась Лена и попыталась оттолкнуть ее.

Женщина изо всех сил пихнула Лену ногой.

— Уйди, сволочь!

Лена упала в сугроб. Зарамушкин выпустил мужика и бросился к Лене. Обретя свободу, мужик опять повалил женщину. И все началось сначала: мычание, вой и крики с ругательствами…

В отделении милиции в эту ночь дежурил старший лейтенант Кондаков. Не спеша он составил протокол, распихал хорошо знакомых ему и мужика и женщину по разным камерам и обратился к усталой, сонной Лене:

— Очень приятно было с вами познакомиться, Елена Игоревна! — Он крепко пожал ей руку. — Хорошие гости приезжают к нам из Москвы! Правда?

Он повернулся к Зарамушкину, который через силу улыбнулся.

— Вы меня не помните? — спросил лейтенант.

Зарамушкин удивленно смотрел на него и молчал.

— Вы нам историю преподавали в школе… Я у вас про культ личности все спрашивал…

— Как фамилия?

— Моя?.. Кондаков!

Лейтенант улыбнулся Лене.

Кондаков плохо учился в школе. Некоторые невнимательные учителя считали его тупым. Внимательные, их было немного, видели, что парень придуривается, а сам живым насмешливым глазом наблюдает за жизнью.

Повседневная жизнь интересовала его намного больше, чем устройство парламента в буржуазной Англии прошлого века. Предки Кондакова были крестьяне, и его практичный ум анализировал то, что видели глаза.

Анализировать он начал очень рано.

"Почему мы сами не можем управлять своей жизнью?" — размышлял он. Кажется, вот человек все просчитал и продумал. Отсек возможные помехи. Идет по знакомой улице к намеченной цели, в магазин к примеру. А тут к нему пристает какой-нибудь полупьяный друг детства, и, прежде чем человек успевает опомниться, он оказывается на чужой лестничной клетке со стаканом водки в руках. Потом из подъезда выбегает девушка в разорванном платье и мчится прямиком к Кондакову в отделение с воплями, что ее изнасиловали. А кто уж там ее изнасиловал и кому она понадобилась такая страшная и худая, понять невозможно…