Саратовские игрушечники с 18 века по наши дни - Пётр Петрович Африкантов

– А что, если и у «жжёнки» залить ямочки разными красками? – спросил я Африкантова.

– Мы, Евгений, в этом случае больше потеряем, чем получим.

– Что же потеряется?

– Историчность. Вот у бежевой «сушки» тоже заливали ямки одним цветом, подгоняя её под «жжёнку», а наоборот никак. Иерархия, дорогой Евгений, иерархия… Ты к ним приглядись, к обеим…

Я так и сделал, отметив: «жжёнка», имея не меньшую непосредственность, по декоративным свойствам была на порядок выше, однако и что-то теряла, если рядом не было «сушки».

– Взаимодополнение? – выговорил я, догадавшись, к чему меня выводил мастер.

– Вот именно, – обрадовался Пётр Петрович. – Ты зайди в цветочный ряд, где стоят одни гладиолусы… понравится? Вот тебе и ответ, цветоводы-дизайнеры это хорошо понимают. Понимали и наши предки, выставляя на прилавок игрушки разного плана…

– А с чего вы начинали – со «жженки» или с «сушки»? Когда уже всерьез-то за дело взялись…

Африкантов даже просиял – так ему нравилась наша беседа.

– С самого трудного, со «жжёнки»! Оглядываясь назад, скажу: сейчас бы, наверное, не взялся за это дело, делал бы одну «сушку»…

Он взял паузу, как бы собираясь с мыслями.

– Когда укоренилась во мне эта мысль – о воссоздании саратовской глиняной игрушки, посоветовался я с сестрой. Оказалось, она тоже отлично помнит ту игрушку, даже в деталях. У неё даже и сама игрушка такая была, с тех самых времен осталась, только куда-то задевала она её. Я поначалу долго примеривался: дело-то не простое, историческое. Новодел, конечно, лепить сподручнее, тут история за шиворот не держит. Но я так не хотел… Подготовительный этап длился года два. В основном, он был технологический: надо было найти глину в окрестностях города, ведь местные игрушечники за тридевять земель за глиной не ездили. Пришлось закинуть рюкзак на спину, в руки лопату взять – и

пойти по оврагам и овражкам. Много расспрашивал местных жителей. Те старались помочь, делились воспоминаниями. Эти разговоры многое дали. Саратовские старожилы мне даже показывали некоторые старые игрушки, но они были как-то не к душе. В памяти моей стояла игрушка, в которую я в детстве играл, и эта память оказалась ревнивой. Я играл вот в какую: в золотисто-коричневую, с подпалинами, терракотовую игрушку с вмятинками и штришками. Но к тому времени, как уже опытный гончар, я знал, что такой цвет получить довольно сложно. Нужно было найти глину, дающую после обжига точно такой цвет… Был и другой путь, более сложный: можно было добиться такого цвета, смешивая разные глины, одна из которых обязательно должна быть светложгущаяся, то есть принимающая после обжига белый или беловатый оттенок. Такой глины я тоже не находил. Товарищи мне говорили: делай «крашенку», она тоже в Саратове прежде в ходу была… Крашенка – это когда игрушку полностью красителем покрывали и расписывали… А я – нет, и всё. Кроме той, которая в глазах стоит, никакую другую делать не буду! Буду делать ту, которую хорошо помню, на которой вырос, которая в душе сидит!

Я слушал Петра Петровича, затаив дыхание.

– От меня тогда отмахнулись: дескать, ежели охота по буеракам с лопатой таскаться – таскайся. Перед семьёй было уже совестно – с копейки на копейку перебивались тогда. А я, взрослый мужик, отец семейства, всё в поле ветер ищу. И вдруг – удача. Помог шофёр поломавшегося грузовика, которому я немного помог, как бывший автомеханик. Он-то и сказал мне, что встретил однажды очень жирную глину около пересечения кольцевой дороги с Вольским трактом, около старой птицефабрики. Там, когда объездную дорогу делали, целый карьер отрыли, правда, он не знал, беложгущаяся эта глина, или нет. Сказал мне только, что она по цвету чёрная. Это дало мне надежду: главное, что не коричневая и не жёлтая. Эти после обжига обязательно красный или коричневый цвет дадут. А тут – чёрная… Когда я эту глину нашёл, она действительно оказалась в сыром виде чёрной. И глина была не только в карьере. В этом месте берег речки был сплошь из этой глины! Значит, доступность её для предков была абсолютная. Но вот какой она будет в обжиге – это было мне неизвестно. Смущало то, что по цвету и жирности такая же глина была гораздо ближе – в карьере керамзитового завода, и в карьере кирпичного, в Елшанке, ну – просто один в один. На деле же именно глина из карьера оказалась светложгущейся, а те – нет. Откуда этот пласт вынырнул, вообще неизвестно. Немного пришлось мне повозиться с подбором к этой глине пары. Глину для смешивания я нашёл на Алтынной горе, в овраге, где начинается дачный массив, она была желтоватая. Такие глины не дефицит, их можно найти повсюду, главной была та – светложгущаяся. Потом нужно было выявить процентное соотношение глин и определить режим обжига. С этим тоже пришлось повозиться. Пробы выявили приоритетную смесь. Оказалось, что если в смеси 40 процентов красножгущейся глины, то цвет на выходе самый благоприятный. Температура обжига – 700-800 градусов Цельсия…

Мастер умолк, отпил из чашки – и покачал головой: напиток давно уже остыл. Можно было поставить чайник заново, но Африкантову, судя по всему, не хотелось обрывать нить рассказа.

– И этот этап, Евгений, тоже был пройден. Наступил второй, самый в художественном плане щепетильный, но и интересный – этап душевного полёта. Я в это время прямо-таки не жил на земле, а летал по воздуху. Вспоминались старые игрушки, нарождались в душе свои, все они перемешивались, разговаривали друг с другом, прошлое и современное жило одной жизнью. И когда началась непосредственно лепка, я уже никому больше никаких вопросов не задавал, я просто лепил. И, как всякий мастер, старался сделать игрушку как можно более выразительной: подбирал штампики, разрабатывал и разделывал ямчатые рисунки, выискивал в душе новые образы. Ведь скопировать старую игрушку – для мастера какая польза? Да никакой! Никакой уважающий своё дело мастер этого делать не будет, он будет делать своё! Ещё важно было в изделиях проявить особенности игрушки, можно сказать, её строй. Именно музыкальный термин здесь более всего уместен, потому как одно это слово вмещает в себя многое. Так и вообще в игрушечном деле: у «дымковки» свой строй, у «ярославской» свой. Есть свой строй и у саратовской. И этот строй просто изумительный, ни на какой другой не похожий. И вот над этим-то строем и надо было мне работать. И вот, Евгений, какое странное дело: у Никитичны я старосаратовскую игрушку видел позже, а мыслями всё равно уходил в детство. Тогда