Анатомия Комплексов (Ч. 2) - Райдо Витич

И Саша очнулся, посмотрел на себя со стороны на нее, маленькую хрупкую девчушку, взвалившую на свои плечи его беды, и устыдился. Уткнулся в ее ноги лицом и расплакался. А утром, ни слова не говоря, повел в ЗАГС.

Он готов был сделать для нее все, отплатить хоть немного за заботу, любовь, за тепло, что отогрело его душу, за бескорыстную преданность, столь редкую в этом жестоком мире. Он хотел хоть немного успокоить свою совесть, загладить те минуты, когда позволял себе хамство и грубость в отношении Кати.

Свадьбу назначили на конец ноября. Был заказан зал в самом дорогом ресторане города, две путевки в Египет — свадебное путешествие лежали в столе. Кольцо он ей взял с россыпью брилиатиков. Платье заказал в Париже — воздушное чудо и фата до пят с венчиком из страз…

За четыре дня до свадьбы его доставили в аэропорт, но приехать за ним Ворковский не мог — заказы просто рухнули на его фирму в таком количестве, что ребята не справлялись. А деньги были нужны, как никогда. Он ведь хотел бросить к ногам любимой весь мир, а это дорого стоит.

— Я съезжу, Марина отвезет, не переживай, — безмятежно улыбнулась ему Катя и, чмокнув в щеку, выпорхнула из кабинета. Запах Eclat еще долго стоял в воздухе. Его Саша помнил четко, и ее лицо: чуть вздернутый носик, пушистые ресницы, белая кожа с веснушками…Остальное помнилось смутно и отчего-то в черно-белых тонах. Лишь покореженная красная тойота и два изуродованных окровавленных трупа на ее передних сиденьях, которые вырезали автогеном, воспринимались ярким пятном. Красная тойота, красный от крови снег и цветная, совершенно целая коробка с надписями на французком и фигурками жениха и невесты, кружащимися в туре вальса.

Всего лишь год назад он стоял на шоссе и даже не чувствовал порывов ледяного ветра, не видел людей — отца, мать Кати, не слышал их причитаний и разговоров с ним, милицией…Он смотрел на машину и не понимал, почему там Катя, а не он? Почему она в крови, искалечена, а иностранная коробка с ненужным теперь платьем цела и невредима?

Катю хоронили в этом платье в день, когда она должна была под звуки марша Мендельсона ступить на красную дорожку ЗАГСА, стать женой. Вместо веселья в ресторане теперь будут поминки в маленькой квартирке Саблиных, вместо медового месяца под теплым солнцем Египта — холодная вечность стылой земли, комьями летящей на гроб.

Саша вытащил билеты на самолет, путевки и выпустил из рук. Бумажки полетели, кружа на ветру, и упали в могилу. Что было потом, ему лишь рассказывали, сам он не помнил, не знал, да и не хотел знать. Белый больничный потолок, белые простыни и запах антисептиков — это все, что он воспринимал.

Из больницы он вышел седым.

Алевтина Петровна, мать Кати, привезла домой, усадила за стол и, поставив перед ним тарелку горячего борща, заплакала. Его вид вызывал в ее добром сердце щемящую жалость. Она знала всю историю, принимала в ней живейшее участие, помогала, и теперь тем более не могла оставить того, кого давно называла сыном.

Месяц она регулярно ездила к нему домой, готовила, убирала и вела беседы, но глаза Саши были пусты, ни умом, ни душой он не воспринимал ничего. Тепло дома или холодно, есть что в холодильнике или нет, побрит он или нет, сколько ходит в грязной футболке — ему было все равно. Саблина, видя, что парень скатывается все ниже и находится фактически на грани безумия, притащила своего старшего сына, брата Кати:

— Ты уж помоги, Сашенька, парню, институт заканчивать надо, а мои разве ж дадут заниматься? Пусть поживет у тебя, а? Я заплачу..

— Да, ничего мне не надо. Я давно ему говорил, еще при Кате… Пусть заселяется, хоть все приходите и живите…

Так Михаил поселился у Ворковского, и к весне Саша, благодаря жильцу, немного пришел в себя, оттаял. Конечно, дома Мише заниматься было трудно — семья Саблиных относилась к разряду многодетных, покоя в доме не было, но парень учился хорошо, да и дальше бы учился не хуже, привычный к гаму и шуму неуемных братиков и крикливой сестрички. А вот Саша без него вряд ли выжил. А тут… Стыдно, если мужчина при пацане сопли распускать начнет, хоть и по теме, хоть и по делу. К тому же он брат Кати, и хотелось Ворковскому в его глазах выглядеть достойно. Вот и пришлось в руки себя брать, вставать по утрам, бриться, на работу ходить.

А теперь и Алена есть. Может, и наладится их жизнь…

ГЛАВА 28

"Ни черта она не поправится! " — подумал он через несколько дней, глядя, как сестра мешает сахар в чае. Мешает и смотрит в стену напротив глазами фарфоровой куклы

"Это все Мальцев", — решил для себя Александр. И ведь объяснил по-человечески, нет, не понял. Целыми днями под их окнами сидит, ждет. Чего только? Нет, надо было, как в прошлый раз объяснить, носом об асфальт.

— Хочешь, я его убью? — тихо спросил у девушки.

Та недоумевающе посмотрела на него:

— Кого? За что?

— Мальцева. Просто так. Для души.

— Причем тут Мальцев? Какое ему дело до нас, а нам до него?

— Ты ведь из-за него расстраиваешься?

— Саша, у меня и без него немало причин расстраиваться.

— Из-за чего?

— Из-за твоей мнительности, например. Ну, что ты придумываешь? Мальцев…кто он такой? Ты помнишь? Я — нет.

Саша промолчал, но не поверил.

А Алена сказала правду. Ей не было дела до старого знакомого. Она и знать не знала, что он караулит ее у подъезда. У нее были дела важней.

Она отучала себя думать о Рэйсли.

Она пыталась не вспоминать о детях.

Она пыталась разобраться в себе, выплыть на поверхность, не захлебнуться в собственном горе. Забыть все и жить, как все.

Но ей не давали.

На второй неделе ожидания, Мальцев не выдержал и явился к Ворковским домой с огромным букетом роз, чтоб еще раз объявить о своей негасимой любви. Алена еле отделалась от него. Потом выкинула всученный насилу букет и благополучно о том забыла. Но на следующий же день прошлое ей напомнила Марьяна. На этот раз в присутствии брата.

Армянка влетела в квартиру, как разъяренная фурия, и начала с порога стращать девушку ужасными карами, если она только посмеет еще раз взглянуть на ее милого и горячо любимого супруга. Заодно Алена узнала о себе массу новых и интересных вещей. Правда, нервный припадок бывшей подруги не произвел на нее должного впечатления, зато впечатлил Сашу. Он выволок разъяренную женщину и послал на лифте…далеко и надолго с подробной схемой маршрута, в котором квартира Ворковских обозначилась, как запрещенный объект.

Вечером их вновь посетил Мальцев, но зачем, Алена не узнала и не опечалилась. Саша на этот раз вежливость проявлять не стал, а выкинул парня по-простому, без сантиментов, тем же маршрутом, что и его жену, но в личном сопровождении до асфальта на улице и клятвенно пообещал в следующую встречу наградить того шикарной инвалидностью. Мальцев, видимо, внял, так как, к всеобщему облегчению, больше не появлялся.

Зато начали появляться другие. Лавина бывших друзей и знакомых обрушилась на их голову с естественной для данного процесса неожиданностью. Первой была Олеся. Алена внимательно слушала ее минут пять, а потом заскучала. Подруга слезно винилась, бог знает, в чем, и просила ее простить.

Затем появился Макс.

Потом пришла Маша с супругом. От них Алена и узнала, кто стал катализатором этих встреч.

Мальцев и Марьяна. Они обзвонили всех и оповестили о возвращении Ворковской. Он посылал к Алене с целью разведать обстановку, Марьяна — глянуть, на кого она стала похожа, и выразить всеобщее «фи» ее провокационному поведению.

Маша отметила явную неадекватность армянки и столь же явную лабильность Ворковской и обозначила следующую встречу в необозримом будущем, чем и порадовала. Расстались они вполне довольные друг другом.

Потом явился Сокол, потом опять Олеся …

Этот милый дружеский набег утомил Алену не столько своей интенсивностью, сколько выделяемым взглядами сочувствием и явным любопытством, сквозящим даже в интонациях голоса. Одни и те же взгляды, одни и те же вопросы….

Саша выказывал доблести гостеприимства, а Алена стойко игнорировала любого гостя, проявляя самую низкую степень вежливости. Одарит впечатляющим взглядом и уходит к себе.

— Ты не хочешь их видеть? Тебе неинтересно с ними общаться? — начал выпытывать брат.

— Не хочу.

— Хорошо, но проявить элементарную вежливость ты можешь?

— Зачем?

— Чтоб гостей не ставить в неудобное положение, не шокировать.

— Саша, их неудобное положение — их дело. Меня меньше всего волнуют глупые условности. Я не хочу общаться и ухожу. Ты хочешь — общаешься. Я не мешаю. Какие могут быть претензии? — равнодушным тоном спросила она и открыла банку с огурцами.

Миша лукаво посмотрел на Ворковского и пододвинул к себе тарелку с печеньем." Теперь не выгоните", — говорила его поза. Очень мальчику их прения послушать хотелось.