Меня зовут Дамело. Книга 1 - Инесса Ципоркина

Зашибись, как круто, думает Сапа Инка, уплывая в сон, ну за-ши-бись.

— Так орали эти номады,Уходя дорогой короткойЗа посланником Мухаммадом,Молодым, с подбритой бородкой.А дорога вдаль летела,Это было дело святое,Это было верное дело,За которое драться стоит!!![133]

Так. Дамело бы не удивился, проснувшись в собственной квартире на кровати, заваленной женскими телами в разводах засохшей глины, но он, похоже, не у себя, а в совершенно чужом доме. Как будто накануне крепко бухнул и был увезен похитителями на такси в неизвестном направлении. Впрочем, голос одного из похитителей спросонья показался знакомым и даже незабываемым (такое забудешь, пожалуй): Димми под три аккорда горланил любимую песню юности. В те времена глупая романтика КСП не считалась декларацией исламского экстремизма.

Как же мы жили тогда без толерантности, вздыхает индеец, вытягиваясь в чистой, мягкой постели, потираясь об нее, точно кот.

— Так давайте подымем чаши,За фанфары седьмого века,За счастливое время наше,За дорогу Медина-Мекка,За зеленый огонь исламаОт Хивы до Дженералифа,За двенадцать святых имамовИ святых четырех халифов,За первейшую пядь дороги,За начала начальный атом,Что расстелется нам под ногиЗавоеванным халифатом…

Дамело, позевывая, входит в комнату, где дает концерт этот Томми Вайтс недоделанный. Не зная, кто его встретит, индеец нервничает, оттого и переигрывает, изображая безмятежность. И маска слетает к чертям, когда Диммило и Савва оборачиваются в его сторону. Они на удивление похожи, сразу видно: эти двое — пара. После свадьбы богов земные тела, побитые жизнью, меняются, превращаясь в то, что нравится сильнейшему. А сильнейший здесь Инти, золотой бог.

Длинные волосы, текущие, словно река, и ни намека на утренюю щетину. Гладкая, безволосая, точно у женщин, кожа, вместо бугров накачанных мышц — плавные очертания крепких от природы тел. Единственное, что в димкиной внешности не тронуто — белая, не привыкшая к солнцу кожа. Инти нравятся любовники белые, как молоко и серебро… Любовницы, впрочем, тоже. Белизна — личный фетиш бога Солнца. Интересно, сколько еще святотатств придет в голову, думает Дамело, демонстративно прикуривая, пока я тут стою в трусах и любуюсь лунным дьяволом Мецтли? На что я надеюсь — отыскать в нем друга детства? Вернуть себе Димми? Это еще безнадежней, чем вернуть себе Амару.

— Который, между прочим, никуда не делся, — усмехается Мецтли. Черты божества проступают в димкином облике даже сильнее, чем в Уака-де-ла-Луна, мерцает сквозь бренную плоть серебряный блеск, не дает забыться, поверить, что перед Дамело Димми, просто Димми.

— Вернется к тебе удача, вернется, — кивает Инти. — Драконы — праздник, который всегда с тобой, хоть удавись.

— Курить натощак вредно, — зудит Диммило. — Хоть кофе выпей, самоубийца.

— А есть кофе? — хриплым со сна голосом спрашивает Дамело. — И где мои бабы? Я всех увел, как было велено.

— Не надоели они тебе? — Инти весь такой сочувственный, заботливый: наливает кофе, подвигает чашку, вот-вот про здоровье расспрашивать примется. Мамочка.

— Пока нет, — врет индеец. И не краснеет. Негоже ему отрекаться от своего гарема — особенно сейчас, когда он не знает, где его спутницы, что с ними.

— Да по домам разбежались. Это тебе четыре дня в одних трусах ходить нормально, а девочкам переодеться надо, макияж обновить, укладку сделать, — ехидничает Димка.

— Тебе тоже не помешает, — возвращает подколку Дамело. — Вон какие лохмы отрастил, принцесса.

Димми — нет, Мецтли — запускает пальцы в шевелюру кечуа, дергает несильно, оттягивая голову назад:

— Уж кто бы говорил! И как ты с ними управляешься, ума не приложу. Научишь?

— Вот явится Супайпа, — с едва заметной угрозой в голосе отвечает Дамело, — посидим, как в большом городе. Четыре стервы-подружки.

— Чур, я Миранда, она хотя бы умная! — ржет Диммило. Мецтли не умеет так смеяться — открыто, заразительно, без намека на божественное позерство.

— Тогда тебя надо подстричь и покрасить в рыжий, — подмигивает Инти.

— Вы что тут, бабские сериалы смотрели, пока я дрых? — изумляется индеец.

— Ну что ты, очень поучительная киношка. Сразу понятно, чего хотят женщины, — показывает большой палец бог Солнца.

— А вам обоим не пофиг, чего они хотят?

— Это вам, натуралам, пофиг, — отмахивается Димми. — Мы, педики, с дамами внимательны и предупредительны. Не то что некоторые.

— То-то мне было велено забрать их и валить из вашего гей-клуба, — бурчит Дамело.

— Чувак, это было нужно тебе, не нам, — пожимает плечами золотой бог. — Пора завести свой дом Солнца, ты уже большой мальчик. Хорош по случайным девкам бегать, взрослей.

Вот, значит, как. Божественной волей ему, Сапа Инке, предписано взрослеть, слезть с иглы анонимного секса и завести семью. Странную, безнравственную по меркам белых семью. Не зря Диммило, еще будучи человеком, только и делал, что канифолил Дамело мозги на тему семейных ценностей. Вряд ли друг детства предвидел, какого рода ценности предпочитают древние боги.

— И что мне с ним делать, со своим домом Солнца? — без надежды на ответ вопрошает Сапа Инка.

— Первым делом заведи мамакону, — без тени улыбки советует Инти. — Девочкам нужна твердая рука.

— О черт! — Дамело роняет голову на стол. — Змеиная мать! Мне надо… Сталкер, Маркиза…

— Хочешь вернуть им молодость? — Глаза золотого бога горят азартом. — Тогда тебе придется стать как мы. Иначе поле шлюх. Искупление грехов никто не отменял.

— Ты видел, что такое поле шлюх для нас, мужиков, — тихо замечает Диммило. — Хочешь для девчат такой судьбы?

У кечуа и слов нет, он только головой мотает: нет, нет, пожалуйста, нет.

— Значит, будем спасать их от Тласольтеотль. — Инти по-прежнему полон энтузиазма.

Ага. А Тласольтеотль будет спасать Димку от тебя, мысленно произносит Дамело — и проговаривается, трепач.

— Что-о-о-о? — взвивается бог Солнца. — А ну повтори, что задумала эта старая блядь?

— И вовсе не блядь, а богиня-покровительница проституции, — отвечает с порога змеиная мать. Индеец снова опускает голову и несколько раз крепко бьется лбом об стол. — Ну что, продолжим игру? — И Тласольтеотль с треском проводит пальцами по ребру колоды.

Дамело узнает карты: видел во сне. Все они тогда были картами — и Маркиза, и Тата, и Савва, и он сам. Зато теперь он игрок. Не к этому ли ты стремился, индеец? Не этого ли хотел, Жорж Данден? Так садись и играй, играй до последнего, опустошай карманы и закрома, живи надеждой, моли удачу вернуться.