Ходячие мертвецы: дорога до Вудбери - Роберт Киркман

Зрители воодушевлённо кричат, когда шея Мясника заливает землю фонтанами крови. Боб отворачивается. Он падает на колени, одной рукой всё ещё цепляясь за сетку забора. Его желудок сжимается и его рвёт на цементный пол. Бутылка падает, но не разбивается. Задыхаясь, Боб избавляется от содержимого своего желудка. Шум толпы становится приглушённым, глаза Боба слезятся, всё делается размытым и нечётким. Его рвёт до тех пор, пока не остается ничего, кроме тонких нитей желчи, свисающих с губ. Боб падает на спину у первых рядов пустой трибуны. Он дотягивается до бутылки и осушает оставшееся содержимое. Усиленный колонками голос вторит.

- И ЭТО, ЛЮДИ, МЫ НАЗЫВАЕМ СПРАВЕДЛИВОСТЬЮ!

* * *

Тем временем, за пределами арены, улицы Вудбери можно спутать с любым другим пустынным городком в штате Джорджия, заброшенным и опустошённым чумой. На первый взгляд, может показаться, что всё население Вудбери, до последнего жителя, пропало без вести - их внимание всё ещё приковано к последним минутам Королевской битвы на стадионе. Даже тротуар перед торговым центром вымыли, а любое свидетельство произошедшего здесь убийства уничтожено Стивенсоном и его людьми. Тело Джоша увезли в морг.

В темноте, по мере того, как приглушённые отзвуки толпы кружатся на ветру, Лилли Коул, в шерстяных, рваных штанах и потрёпанных кедах, бродит по тротуару. Она не может спать, не может думать, не может перестать плакать. Шум, доносящийся с арены, напоминает ей насекомых, ползающих по телу. Препарат «Ксанакс», что дал ей Боб, не подействовал, разве что немного притупил боль, словно слой марли поверх проносящихся в её голове мыслей. Она дрожит от холода и останавливается в тёмном коридоре перед дощатой аптекой.

- Это не моё дело, - доносится голос из тени. - Но барышня вроде тебя не должна бродить в одиночестве по этим улицам.

Лилли поворачивается и замечает блеск металлической оправы на тёмном лице. Она вздыхает, вытирает глаза и смотрит вниз.

- Разве это имеет значение?

Доктор Стивенс выходит на свет мерцающих фонарей. Он стоит, засунув руки в карманы. На нём лабораторный халат с воротником на пуговицах, на шее шарф.

- Как ты держишься, Лилли?

Она смотрит на него сквозь слёзы.

- Держусь? У меня всё просто прекрасно, - она пытается дышать, но лёгкие будто полны песка. - Следующий глупый вопрос.

- Тебе стоит подумать об отдыхе, - он подходит к ней и осматривает синяки. - Ты всё ещё в шоке, Лилли. Тебе нужно поспать.

Лилли заставляет себя слабо улыбнуться.

- Отосплюсь на том свете, - она съёживается и смотрит вниз, слёзы обжигают глаза. - Забавно, я его почти не знала.

- Он казался хорошим человеком.

Она поднимает взгляд на врача.

- Разве это ещё возможно?

- Что возможно?

- Быть хорошим человеком.

Врач вздыхает.

- Скорее всего, нет.

Лилли проглатывает комок в горле и смотрит вниз.

- Я должна сбежать из этого места, - она вздрагивает в очередном порыве рыданий, нарастающем в ней. - Я не могу так больше.

Стивенс смотрит на неё.

- Добро пожаловать в клуб.

Наступает неловкое молчание. Лилли потирает глаза.

- Как ты это делаешь?

- Что?

- Живёшь здесь... миришься со всем этим дерьмом. Ты кажешься мне вполне нормальным.

Врач пожимает плечами.

- Внешность обманчива. Так или иначе... Я остался здесь по той же причине, по которой все они остаются.

- И это...?

- Страх.

Лилли смотрит на брусчатку. Она ничего не говорит. Что тут сказать? Свет керосиновых ламп на улице истощается, фитили догорают, тени сгущаются в укромных уголках и трещинах между зданиями. Лилли борется с головокружением. Она больше не хочет спать. Никогда.

- Они скоро вернутся, - говорит доктор, кивая в сторону гоночного трека. - Как только насытятся шоу маленьких ужасов Блейка, придуманным специально для них.

Лилли качает головой.

- Это место - грёбаный сумасшедший дом, и этот придурок - самый сумасшедший из всех.

- Вот что, - доктор жестом указывает в сторону противоположного конца города. - Почему бы нам не прогуляться немного, Лилли... избежать толпы.

Она выдыхает, и вздох отдаёт болью в груди, затем пожимает плечами и бормочет.

- Как хочешь...

* * *

Той ночью, доктор Стивенс и Лилли больше часа бродят туда-сюда вдоль стены в восточной части города на холодном, бодрящем воздухе, а затем вниз, вдоль заброшенных железнодорожных путей в пределах безопасной зоны. Пока они гуляют и разговаривают, толпа медленно покидает арену, блуждая по пути к своим жилищам, утолив жажду крови. В ту ночь по большей части разговаривает доктор, он говорит тихо, не забывая об охранниках вдоль баррикады, держащих ухо востро, вооружённых оружием, биноклями и рациями. Охранники находятся в постоянном контакте с Мартинесом, который предупредил своих людей, чтобы те пристально следили за плохо укреплёнными баррикадами, и, особенно, за лесистыми холмами на юге и западе города. Мартинес обеспокоен, что шум гладиаторских боёв, весьма вероятно, привлечёт ходячих.

Прогуливаясь по окраине города, Стивенс читает Лилли лекцию об опасностях, подстерегающих заговорщиков против Губернатора. Стивенс предупреждает её, чтобы она следила за языком, и приводит аналогии, от которых у Лилли начинает кружиться голова. Он рассказывает о Цезаре Августе и о бедуинских диктаторах и о том, как тяготы пустынных сообществ стимулировали жестокие режимы, перевороты и насильственные восстания. В конце концов Стивенс подводит разговор к рассуждениям о прискорбных реалиях поглотившей мир чумы, и предполагает, что кровожадные лидеры, очень вероятно, являются сейчас необходимым злом, побочным эффектом выживания людей.

- Я не хочу так жить, - говорит, наконец, Лилли, медленно шагая рядом с врачом вдоль частокола голых деревьев. Лёгкий мокрый снег, подгоняемый ветром, обжигает их лица, покрывая всё вокруг тонким слоем инея. Рождественские каникулы продлятся всего двенадцать дней, вряд ли, кто-нибудь заметит.

- Ничего не поделаешь, Лилли, у нас нет выбора, - бормочет доктор, опустив голову, и зарываясь подбородком в шарф. Он смотрит под ноги пока идёт.

- Выбор всегда есть.

- Думаешь? Я не знаю, Лилли, - какое-то время они идут в тишине. Доктор медленно качает головой. - Я не знаю.

Она смотрит на него.

- Джош Гамильтон никогда не был плохим. Он пожертвовал своей жизнью ради меня, - Лилли вздыхает и борется с наступающими слёзами. - Это всего лишь предлог, что человек рождается плохим. Дерьмо, с которым мы теперь имеем дело... словно чума. Косит реальных людей.

- В таком случае, да поможет нам Господь, - шепчет доктор, скорее себе, чем Лилли.