Её вина - Анна Джолос
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Ну не знаю…
– Хочет помочь – пусть помогает. Нельзя упускать такую возможность, Оля.
Я тяжело вздыхаю.
Может мать права? Почему я должна остаться без свадьбы и путешествия?
Глава 30 Арина
В себя я прихожу лишь в душной квартире. Вроде как в смутно знакомой квартире.
Хотя… эту мебель я вроде как не видела. Странно…
Перед глазами всё ещё скачут рябые точки, а в области затылка ощущается неприятная ритмичная пульсация. И пока я таращусь на дешёвые обои, мозг, медленно, но верно восстанавливает цепочку событий: тёмная арка, трое парней, лезвие ножа, упирающееся мне в горло…
Я поднимаю руку вверх и тут же замечаю: на запястье отсутствуют отцовские ролексы. Шевелю пальцами. Ни одного кольца… Аж непривычно.
– Арина Викторовна, вы как?
Передо мной появляется миловидная, светловолосая девушка. Она смотрит на меня с неподдельной тревогой. Я же в этот момент пытаюсь вспомнить, где могла видеть её раньше. Крутится что-то в голове, но сообразить не могу. Это как за назойливым комаром гоняться. Вот он пищит совсем рядом, но прихлопнуть его ты отчего-то не можешь. Мимо.
Но, вне всяких сомнений, мы с этой девушкой точно знакомы. Память на лица у меня отменная, чего не могу сказать про имена и даты.
– Ариш! – а это уже Захар. – Детка…
Спешит ко мне, присаживается рядом с диваном, на котором я лежу. А за его спиной появляется невесть откуда взявшийся медик.
– Так, молодые люди, пропустите. Доброй ночи, барышня, – сурово нахмурившись, здоровается со мной пышнотелая грузная тётка. – Ну-с, на что жалуемся?
Непроизвольно касаюсь пальцами затылка, но по-прежнему молчу.
Всё, вспомнила. Прежде, чем уйти, один из нападавших хорошенько приложил меня головой о каменную стену. Вот тогда-то я и поняла, что означает выражение «искры из глаз посыпались».
– Эй! Она у вас немая, что ли? – тётка светит мне мерзким фонариком прямо в глаз.
– Уберите это, – дёргаюсь и прищуриваюсь.
– А не, говорит, – хохотнув, замечает женщина. – Приподнимись-ка, душенька!
С какой радости она мне тыкает? Этика и воспитание отсутствуют напрочь.
– Ариш, давай немного подними голову, повернись, – уговаривает Захар.
На автомате делаю так, как он просит. Врач какое-то время осматривает и обрабатывает мой затылок.
Шишка небось будет размером с гранат!
– Тошнит?
– Немного, – пытаюсь сесть на постели, но внезапно ощущаю сильное головокружение.
– Куда ты собралась, дорогуша? Приляг быстро! – мужицким басом ругает меня она. – Так-с, наблюдаем небольшую дезориентацию в пространстве и заторможенность движений. Пальцев сколько? – раскидывает в воздухе пятерню.
– Вы издеваетесь? – начинаю раздражаться.
– Арин… – Захар поглаживает меня по плечу.
– Четыре.
– Ага, ну почти, – хмыкает та в ответ. – Как зовут? Возраст? Какое сегодня число?
– Что за глупые вопросы? – возмущаюсь я. – Вы Санту-Барбару пересмотрели?
Это ж там одна из героинь потеряла память и на полном серьёзе возомнила себя мужчиной. «Спасибо» Ренате за знакомство с этим «чудом» кинематографии. Лет пять назад мы отдыхали с друзьями на даче, и она, будучи не совсем трезвой, где-то нарыла это нечто, после чего заставила нас смотреть серию за серией. Это продолжалось каждые выходные. Меня надолго не хватило. Ну где это видано, чтобы персонаж двести серий лежал в коме! Уму непостижимо.
Кто-то издаёт смешок, и я поворачиваю голову влево.
А, ну теперь ясно, где я.
У окна, опираясь на костыли, стоит Громов. Рядом с ним его мать. Она обеспокоенно смотрит то на меня, то на врача.
– Девушка, я жду. Имя, возраст, число, – монотонно повторяет докучливая тётка и суёт при этом мне под мышку градусник. – Там люди умирают ежеминутно, а вы тут резину тянете.
– Арина Барских, двадцать пять лет. Сегодня… двенадцатое вроде, июль, – нехотя выдаю я ответы. Не отстанет ведь.
– А год? Девяностый?
– Очень смешно, – поджимаю губы. – Я тогда ещё не родилась даже.
– Спутанность сознания отсутствует, Валер. Сейчас давление проверим и температуру, – басит она.
Кошмар, ну и голос… Ей бы в тюрьме работать или в армии.
– Нормально со мной всё уже, – отмахиваюсь беззаботно.
Да, немного штормит, но я жива, а это главное.
– А ну-ка ещё раз глаза глянем. Смотрим налево. Направо, – продолжает она свою экзекуцию. – До конца до-конца вправо смотрим…
– Неприятно. Больно, – зажмуриваюсь, потому что изображение слегка движется, и это здорово напрягает.
– Реакция зрачков на свет нормальная. Наблюдается мелкий горизонтальный нистагм.
– Что?
– Непроизвольные дрожательные движения глазных яблок, – поясняет она. – Давай градусник.
Дрожательные движения. Естественно… Тычет в меня этим своим прожектором.
– Да уберите вы от меня этот фонарь! – отпихиваю её руку.
– Отмечается раздражительность и агрессия, – чеканит она.
– Это её нормальное состояние, видимо, – язвит второй лекарь, что-то фиксирующий на бумаге.
Я посылаю в него такой красноречивый взгляд, что он моментом заливается краской и стыдливо опускает глаза.
Пишешь? Вот и пиши молча. Идиот…
– Так, Валер, фиксируй, температуры нет, давление почти в норме, пульс немного скачет. Предполагаю лёгкое сотрясение мозга. В больницу едем?
– Нет, – тут же отказываюсь я.
Ненавижу больницы.
– И не вздумайте что-то сейчас колоть! – предупреждаю я. – Ещё занесёте мне какую-нибудь дрянь.
Тётка подкатывает глаза.
– Значит так, моя прекрасная, если симптомы к утру не пройдут – идёшь к врачу. Пока прописываю постельный режим и отдых.
