Чёрная мадонна - Дж. Лэнкфорд

Это было святилище Девы Марии, что тотчас становилось понятно, стоило взглянуть на монументальное изображение Черной Мадонны, занимавшее почти все заалтарное пространство. Она была похожа на ту, что они видели у здания начальной школы, – почти черная кожа, черты лица и одежда явно восточные. У основания массивного купола огромными буквами шла надпись на латыни. Часть текста была той самой молитвой «Magnificat», прочитанной Антонеллой перед их поездкой. Джесс начал переводить:

– …и с тех пор все поколения будут называть меня благословенной, ибо узрел Господь мое низкое положение; божественная мать, плод непорочного зачатия из дома Давидова, приснодева, соискупительница, мать-посредница…

Они прошли вдоль левого прохода, ощущая на себе взгляд гигантских глаз, и уже в первой же нише увидели статую Девы Марии Оропской и корзину красных роз у ее ног. Вокруг черной матери с ребенком мерцали свечи.

Мэгги, казалось, интересовало все: скамьи, колонны, мрамор у них под ногами, все, что угодно, но только не статуя, не говоря уже об огромном живописном изображении за алтарем. До настоящей Мадонны – той самой, доставленной Святым Евсевием с востока в 350 году, – они пока не дошли. Она находилась там, куда ее поставили давным-давно – в старом святилище, которое ради нее в каменной толще воздвигнул Евсевий и его ученики. В путеводителе говорилось, что за более чем шестнадцать веков состояние статуи практически не изменилось.

Интересно, задумался Сэм, как ему подвести Мэгги к настоящему святилищу, если ей неинтересно то, что наверху? Но тут ему помог Джесс. Взяв Мэгги за руку, он подвел ее к статуе и, не выпуская ее руки, опустился на колени. Мэгги ничего не оставалось, как последовать его примеру. Но глаз она так и не подняла, губы так и не прошептали слов молитвы.

Сэму было больно наблюдать эту сцену: настоящая Черная Мадонна стоит на коленях рядом со своим сыном и стесняется заглянуть в глаза позолоченной статуе. Сэм подошел и встал у них за спиной. Сработал инстинкт. Ведь вокруг никого не было. Затем он легонько постучал Джесса по плечу, как будто требуя уступить партнершу по танцу. Джесс с вызовом поднял глаза.

– Она не богиня. Она просто женщина, – сказал Сэм.

Он увидел, как Мэгги сжала руку Джесса, но тот продолжал смотреть на Сэма.

– Ti voglio bene, Mammа, – прошептал он и выпустил ее руку. Затем, отталкиваясь от спинок скамей, вприпрыжку направился на другую сторону церкви. Сэм, стараясь не прикасаться к ней, опустился на колени рядом с Мэгги и прочистил горло, не зная, с чего начать. Затем, вспомнив детские уроки в воскресной школе, произнес:

– Прости мне все, что я сделал. Прошу тебя, Господи, прости мне все мои прегрешения. Мне противны все мои грехи, потому что теперь мне никогда не попасть в рай, зато вечно гореть в аду. Но больше всего из-за тебя, о, мой Господь, потому что ты всеблагой и к тебе обращены все мои… молитвы…

Он не был точно уверен, что именно произнесли его губы, но Мэгги повернулась и впервые за четыре дня посмотрела на него. Ей не нужно было ничего говорить. Ее прекрасные глаза были красноречивее всяких слов, и они сказали: «Почему ты предал меня?»

– Мэгги, это был не я! – ответил Сэм. – Клянусь Господом Богом, это был не я. Я не отдавал себе отчета в том, что делал.

Похоже, это ее не тронуло.

– Честное слово, это не я. Я не мог этого сделать. Бог свидетель, это не я, клянусь тебе!

Мэгги молчала.

– У меня была амнезия. Я вообще не знал, что это ты. Я был сам не свой. Со мной что-то случилось, но я, наверно, все равно хотел тебя. Наверно, твой образ застрял у меня в памяти, но эта чертова память хотела только секса. Это был не я, не я, не я! Я пришел в себя лишь тогда, когда Феликс ударил меня по голове. Или же это все лебеди, или… я не знаю, Мэгги. Но тогда это был не я.

Сэм поднял голову и посмотрел на Черную Мадонну, вдохнул аромат роз, увидел подрагивающие языки свечей. А когда оглянулся, все понял. Пока он говорил, Мэгги неслышно отползла к порогу и пыталась принять решение: то ли ей остаться, то ли уйти и продолжать чувствовать себя униженной и оскорбленной. И тогда Сэм громко произнес:

– Мэгги Кларисса Джонсон! Я люблю тебя всем сердцем! Я всегда любил тебя, Мэгги, дорогая моя, милая. Я люблю тебя, я не могу без тебя. Я никогда в жизни не сделаю тебе больно. Вот моя рука, я протягиваю ее матери Божьей, сыну Божьему, самому Господу Богу и тебе.

Ему показалось, что ее застывший взгляд как будто дрогнул.

– За что ты извиняешься передо мной, Сэм, – спросила она, – если ты даже не помнишь, что произошло?

И тогда он вспомнил. Все, до мельчайших подробностей.

Кошмар ворвался в его сознание, словно стая стервятников. У него тотчас перехватило дыхание, стало больно глазам. Сердце грозило вот-вот остановиться. В его сознании возникли сцены, одна омерзительнее другой. Чтобы не упасть, он ухватился за мраморные перила и прошептал:

– Мэгги, девочка моя, о господи, Мэгги, девочка моя!

Он схватил за руку свою живую Черную мадонну. Мэгги в ужасе открыла рот, но Сэм поднялся и, взяв ее вторую руку, помог подняться на ноги. Он знал, что ему делать.

– Пойдем со мной, Мэгги. Ты должна пойти со мной. Доверься мне! Прошу тебя!

В следующий миг к нему через всю церковь устремился Джесс.

– Сэм, куда ты ведешь мою маму? – крикнул он, подлетев к Даффи. Глядя на него, можно было подумать, что он сейчас вцепится ему в ногу. Сэм, так и не придя в себя от нахлынувших на него воспоминаний, в данный момент не знал, что ответить.

– Она женщина, Джесс, а я мужчина. Иди к себе. Все будет хорошо.

Сэм вывел Мэгги из церкви. Снаружи начали собираться облака, серые и хмурые, грозившие ливнем. Он провел ее по длинному бульвару, через королевские ворота, вниз по ступенькам массивной лестницы в направлении странноприимного дома. Мэгги практически не сопротивлялась, как если бы ей не хотелось, чтобы окружающие подумали, что ее похищают средь бела дня. Лишь когда они дошли до дверей ее комнаты, она остановилась как вкопанная и не позволила Сэму сдвинуть себя с места.

– Мэгги, я тебя не обижу, я не сделаю тебе больно, – произнес он и подхватил ее на руки.

В ответ она стукнула его по лицу. Кожа лопнула, из ранки показалась капелька крови.

В номере Сэм положил ее на желтый диван, а сам устроился на деревянном стуле, стоявшем на другом конце комнаты. Дрожа от страха и ярости, он позвонил портье и попросил кого-нибудь из монахинь присмотреть за Джессом. После чего пересказал Мэгги все, что он сделал с ней, пересказал в мельчайших подробностях, честно, однако как можно более деликатно. Он рассказал ей, как она плакала, как он делал ей больно, что при этом чувствовал и какие ужасные мысли с тех пор носит в себе. Но он рассказывал это как человек, обретший ясность ума, человек, который любил ее и страдал от того, что натворил.

Дрожь, сотрясавшая ее тело, утихла. Заметив, что Мэгги то и дело смотрит в окно, Сэм подошел к ее кровати.

– Мэгги, когда ты будешь готова, и только когда ты, если захочешь, подойдешь ко мне. Подойдешь, и я обниму тебя. Позволь мне загладить вину перед тобой.

Она посмотрела на него таким взглядом, как будто была готова убить на месте. Целый час прошел в полном молчании. Мэгги оставалась лежать на желтом диване – колени сведены вместе, руки крепко сжаты на груди, взгляд устремлен в деревянный пол комнаты Сэма. Ей казалось, что если она будет смотреть только туда, и никуда больше, то кошмар отступит. А пока она в который раз была в комнате наедине с мужчиной, который обошелся с ней даже хуже, чем с портовой шлюхой.

По крайней мере, считала она, мужчина должен даже у шлюхи спросить разрешения, имеет ли он право сделать то, что Сэм сделал с ней. И вообще, женщин нехорошо называть шлюхами. Просто для этой ситуации ей требуется какое-то слово. То, что рассказал ей Сэм о своих «подвигах», было курам на смех, если, конечно, можно сравнивать содеянное со словами, только что услышанными ею. Как будто насилие по отношению к ней с его стороны и то, что пережила она, – это примерно одно и то же. Мэгги не требовалось подтверждения тому, что она была изнасилована. Она это знала и без него. Ее тело до сих пор помнило каждое унизительное мгновение.

На какой-то миг она подняла взгляд. По крайней мере, в Оропе, на стене не было никаких лиц. Наверно, именно поэтому она и согласилась остаться здесь. Никаких ухмылок, никаких высунутых языков. Она могла спокойно спать. И до этого момента Сэм сохранял дистанцию.

И все-таки ее душил гнев. Кто такой этот Сэм и что он о себе возомнил? С какой стати он вбил себе в голову, будто его тело способно загладить его же вину? Клин клином вышибают? Это он хочет сказать? Или же он мнит себя Господом Богом, чьи руки способны творить чудеса? Нет, его наглость не поддается описанию. Будь она в состоянии мыслить чуточку яснее, то наверняка придумала бы, как перерезать ему горло. Мэгги посмотрела на кровать и увидела, что Сэм лежит, скрестив ноги, и глядит в потолок. Вот наглец.