Франт 3 - Иван Солин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Ну да, ну да. Понятно теперь, чего это рыцарька пришлых так обозлилась, — впечатленно покивал гривой молодой, но припомнив о чем-то, расплылся в гадкой улыбочке и обратился к старому. — Ты как? Пойдешь чресла потешить, пока девка еще шевелится?
— Потом, — вяло отмахнулся дымящий трубкой Жженый. — Натрудился уж. Я ведь не молодой кобель как ты. Мне без подготовки никак.
— Тьху ты, — скривился как от лимона Хромой. — Опять резать и колоть ее станешь, чтоб визжала задорнее, старый ты урод?
— Поживи с мое, насмотришься как эти сучки огнем жгут нашего брата, так и не такое с ними творить начнешь, — явив на лицо неожиданно жесткое выражение лица, ответил собеседник, потерев уродливый ожог на пол лица.
— Не-еэ-э, Жженый, я воевать за этих не собираюсь. Я в лихие людишки не для того пошел, — шумно возразил молодой.
— А сейчас ты что делаешь, дурень? — насмешливо сверкнув глазами и пустив дым прям в лицо собеседнику, выдал старый. — Тебя ж тут пахан поставил как охрану по договоренности с пришлыми, пока они не подтянут еще сил. Это если вообще подтянут, и не придется тут вечно куковать. А сунься сейчас сюда Чернохолмские отбивать своё имущество, то спалят тебя, как пить дать! Это в лучшем случае, и если не прознают про твои забавы с дочкой их человека.
— Так сбегу. Делов то! — лихо и опять шумно бодрился молодой. А затем, сузив глаза, начал распаляться. — А ты, значит, не боишься прошлых хозяев? Тебя то они тоже не пожалеют, когда вернутся.
— Я свое уже отбоялся, — закаменев лицом, не повышая голоса отвечал старик. — И когда под Краснодо́лом горел, и при Синей горе едва кровью не стек от трех ударов протазаном, да и под Большелу́гом кровью врага омылся весь. Так что: сегодня, завтра — плевать.
— Странный ты, — сдал назад Хромой. — Зачем тогда под Вепря пошел? Да еще и в бригаду Резкого? Не жилось тебе спокойно в отставке?
— Сплю плохо.
— Чё? — подавился новой порцией из фляги и, закашлявшись, уточнил. — Причем тут?
— Если бабу какую не прирежу, то кошмары мучают, — начал, преображаясь на глазах, сверкать нездоровым блеском в глазах Жженый. — А тут — раз в неделю гарантировано кому-то кровь пустить можно. Бывает и бабе(оскалившись). А уж когда Резкий на потеху отдает провинившуюся какую, тут уж я готов расстара...
Беседу у костра прервал, выйдя из кустов, какой-то невысокий рыжеватый мужчина с бородой и в странной неприметной одежде. Но, несмотря на всю с виду несерьезность своего облика, при взгляде на него где-то глубоко просыпался иррациональный ужас и острое желание сдаться, чтоб хотя бы уж умереть поскорее. Подойдя к напрягшимся бандитам, он спросил своим забавным, но заставляющим стынуть кровь в жилах голосом:
— Кто еще есть на лесопилке?
— Ты чё на! Да ты... — придя в себя, резко стартанул было на ночного гостя Хромой. Но после того, как ему в лицо посмотрели широко открытые глаза отделенной от тела и удерживаемой за седые волосы головы Жженого, он не менее резко попритих, ну и, уже пуская слюни, едва слышно начал блеять что-то невразумительное.
— Я не разрешал ссаться. Я спросил: кто еще на лесопилке? — недовольно поморщив нос, строго прервал нытье, как видно, нереально жесткий визитер.
Но, видя тщетность вербального контакта, он неуловимым росчерком клинка из уже ненужной Жженому трости избавил от лишнего уха обмочившегося криминального элемента, тем самым поторопив того и дав понять, что он очень занят и ему тут некогда задерживаться.
Мало ли: вдруг ТАМ мир спасать, а он ТУТ.
Спустя полчаса, жесткий мужчина покинул лесопилку, а в складском сарае среди досок очнулась небывало здоровая и ничего не помнящая о событиях последних дней девчонка лет четырнадцати, к ногам которой скуля жались два крупных пса с удивительно умными глазами. Один из которых: словно бы с проседью и ожогом на пол морды, а также, очевидно, памятным шрамом на шее, будто бы ему голову отрезали. А второй: по тем же, видимо, причинам без одного уха, ну и чуть прихрамывающий, похоже, что с рождения. И вернее этих кобелей не было в жизни сиротки Лие́вы Корт из Чернохолмских, так как при попытке надолго отойти от нее, не говоря уж о том, чтобы рыкнуть или, не дай Магия, куснуть, они испытывали просто невозможную боль, причем до самого конца своей непривычно долгой, как для собак, жизни.
****
Спустя еще 24 минуты и 4 км юго-восточнее. Паровая мельница в Каменке.
Кавалер Брон из Чернопрудских проснулся от того, что ощутил на своей шее холод клинка. Не дергаясь, он перевел взгляд на статную пожилую красноволосую женщину в странной неприметной одежде, которая с интересом сейчас рассматривала едва прикрытые обширные прелести дочери мельника. Точнее старшего мастера мельничного комплекса.
Лежащая рядом девушка, с которой у сержанта Брона вспыхнула любовь, как говорится, с первого взгляда, и он даже намеревался сделать ей предложение, ну или не сделать, пока еще не решил, так вот, сейчас пышка Фронь сладко сопела ему в подмышку. Поэтому мужчина и попытался прикрыть собой аппетитную толстушку, которая, мило поплямкав красивыми губами, завозилась рядышком, так как ему не понравился явно не женский взгляд незваной гостьи на недавно обретенное «сокровище».
— Кто еще из ваших на мельнице? — наконец заговорила эта мутная тётка, как охарактеризовал ее Брон.
— Отпустишь ее? — не дрогнув, отвечал сержант.
— Я и тебя отпущу. Баронесса Чернохолмская не велела убивать Чернопрудцев. Только поколечить и поставить ультиматум, — едва сдержав зевок, ответила странная особа.
— Я и мой десяток. Но они по Ка́менке у хозяюшек да вдовушек спят, — спустя некоторое время раздумий, всё же ответил невысокий тощий усач и, как видно, большой любитель выдающихся женских прелестей, всё также ограждающий свою ненаглядную, чем, по-видимому, огорчил не желавшую шастать по всей Каменке и выискивать Чернопрудцев красноволосую.
— А ты, значит, с этой вот аппетитной особой решил тут погреться? — счастливо оскалившись, проникновенно поинтересовалась странная дамочка, которая, судя по едва сдерживаемому слюноотделению,
