Шамбала. Сердце Азии - Николай Рерих

Пришел Саттар Хан (караванщик), привел пять оборванцев: «Это особая стража от деревни. Поблизости ходят африди[295] (из Афгана [Афганистана]). Могут грабить». Оборванцы спали около палаток. Никто грабить не пришел.

Мокрый, ненастный Балтал[296]. Не успели раскинуть мокрые палатки, как является новая провокация. Приходит полицейский с рапортом о том, что наши люди только что уничтожили санитарный пост и тяжко оскорбили врача. По счастью, сторож почтовой станции не подтвердил эту злую выдумку. Повторяем нашим людям: не отвечать ни на какие оскорбления. Караванщики заставили лишний день простоять в Балтале из-за боязни обвалов на Соджи. Толковали, ходили на гору и с трудом решились тронуться. Никаких обвалов не было, хотя, как всегда на горных карнизах, могли быть отдельные падающие камни. На перевале, как всегда, ледяной ветер. Шуба делается легче газа.

Балтистанец заболел животом. По неосторожности ему дали коньяку. Немедленно «заболели» еще трое, а когда им дали очистительного, они стали требовать того же лекарства, как и первому.

Около Драса[297] в поле работали замечательно красивые женщины. Арабский тип. Одеты в черные рубахи. На головах черная повязка. Думали, что это дарды[298], но, говорят, это африди, пришедшие на летние пастбища из Афгана. Те самые, которых боятся.

Рассказы, как уничтожаются караваны: один тибетский караван был захвачен сининским амбанем. Другой был уничтожен полностью монгольским Джеламой, который, начав национальным деятелем, кончил феодальным бандитом. Его хошуны[299] до сих пор грабят в Цайдаме[300].

Рассказы о высоких процентах, взимаемых китайцами. Чиновники и офицеры – все дают деньги в рост, беря до 20 процентов месячных. Ужасно.

Идут встречные караваны. Всякие народы – дарды, балтистанцы, ладакхцы, астарцы, яркендцы[301]. Языки совершенно различны. Точно переселение народов.

Древние готы не сравнивали ли Тироль с Кашмиром? Или с Рейном? Ажурна, непрочна красота Кашмира. Трудно представить себя в мощной Азии. Дальше, дальше, туда, к скалам и янтарным пескам.

Показалась береза – белая сестра. Встречный старик говорит об обвале на Соджи. Будто идти нельзя. Пошлем шикари[302] разведать. Из-за оползней просидели день в Балтале. Много ядовитых трав в Балтале, и все эти травы принимают благонамеренный вид. Опасно для коней. На Соджи выпал снег – очень рано для половины августа.

После Соджи все изменилось. Позади остался Кашмир со всеми его ядовитыми травами, холерой и насекомыми. Пройдя ледяные мосты над гремящею рекою, пришли как бы в иную страну. И народ честнее, и ручьи здоровые, и травы целебные, и камни многоцветные. И в самом воздухе бодрость. Утром – крепкие заморозки. В полдень – ясный сухой жар. Скалы пурпурные и зеленоватые. Травы золотятся, как богатые ковры. И недра гор, и приречный ил, и целебные ароматные злаки. Все готово принести дары. Здесь возможны большие решения.

После Драса встретили первую буддистскую весть. Около дороги две каменные стелы, изображающие Майтрейю. Около них – камень с изображением всадника. Не на белом ли коне этот всадник? Не вестник ли нового мира? Значительно, что первым буддистским знаменем является именно облик Майтрейи.

В Маульбеке[303] побывали в настоящем тибетском доме старого уклада. Взошли по приставной лестнице, как по подъемному мосту. Домашняя моленная. Запах курений. Степенная вдова – хозяйка. С балконов прекрасный вид, со всеми горами и фантастикой песчаных изваяний[304]. Тихие горницы. На полу, около двери, девушка выжимает растительное масло для лампад. За спиной у нее шкура яка. На голове тяжелый убор из бирюзы.

В Драсе лишь первый знак Майтрейи. Но в древнем Маульбеке гигантское изображение Грядущего стоит властно при пути. Каждый путник должен пройти мимо этой скалы. Две руки к небу, как зов дальних миров. Две руки вниз, как благословение земле. Знают – Майтрейя идет. Не об этом ли гигантском изображении писал Фа Сянь[305] в своих дневниках? Похоже!

Монастырь Маульбек с двумя храмами и бесчисленными развалинами венчает скалы необычно героическим аккордом. Как драгоценный бронзовый слиток! И спит страна забытого геройства. Забыта легенда Геродота о муравьях, приносящих золото с берегов Инда. Но кто-то помнит об этом золоте. И Гэсэр-хан[306] в срок обещает открыть золотые поля людям, которые сумеют достойно встретить грядущее время Майтрейи. Век общего блага, век мировой общины, завещанный самим Буддою.

Ладакхские погонщики-буддисты перед каждой едой моют руки, голову и полощут рот. И поют звонко и радостно. И мой черный конюх начинает пляс по дороге. Идем весело. Замечаем краски и профили скал.

Те, кто строил Ламаюру[307] и Маульбек, знали, что такое истинная красота и бесстрашие. Перед таким размахом, перед такой декоративностью тускнеют итальянские города. И эти торжественные ряды ступ, как радостные светильники на турмалиновых лесках. Где вы найдете такую декорацию, как замок «Тигровая вышка», или бесчисленные развалины замков около тибетской Карну, увенчавшие все утесы? Где же страна, равная этим забытым местам? Будем справедливы и преклонимся перед истинной красотою.

Поразительно! В Ламаюру, в этой твердыне не только красной секты и даже бон, в ряду прочих изображений стоит большое изображение Майтрейи. Поставлено около 200 лет назад. Даже сюда проникло это знание. Только Майтрейя прочно связывает махаяну с хинаяной. В этом почитании соединились желтая и красная секты. Есть величие в этом почитании будущего.

Встречные караваны приветствуют друг друга. Всегда спросят: «Откуда?» Никогда не спросят: «Кто вы?» Личность уже тонет в движении. Над караваном несутся возгласы: «шабаш», т. е. «хороший конец [пути]», или «каварда», т. е. «опасность, внимание». И правда, по крутым откосам желто-гремящего Инда всегда могут быть жестокие потоки щебня, могущие срезать коня в кипень потока.

Саспул[308] – открытое, веселое место. Кругом много монастырей. При самой дороге – маленький монастырь, а в нем – гигантское изображение сидящего Майтрейи. По бокам тоже гиганты – Манджушри[309] и Авалокитешвара[310]. В переднем храме древняя каменная стела с теми же изображениями (век X или ранее). Лама при храме сознательно говорит о Майтрейе. Храм этот мало отмечен описаниями. Майтрейя стоит, как символ будущего. Но видели и знаки прошлого. На скалах – изображения оленей, круторогих горных козлов и коней.