Вагон второго класса. Том I (СИ) - Литера Элина

— В кровь попадают частички жира из кости и закупоривают кровоток в мозгу или в сердце. Так бывает при травмах. Нечасто… но я должна была об этом подумать. Спутанное сознание, бледность кожи, даже головная боль — все это были первые признаки. Мне достаточно было распахнуть на нем рубашку — при этом осложнении на груди бывает красная сыпь от того, что лопается много мелких сосудов.

— Он умер? — с ужасом спросила Илона.

— Нет. Но у него сильно ухудшилось зрение и навсегда остался риск полностью ослепнуть. Разумеется, я, да и другие лекари, из кожи вон лезли, чтобы выправить все, что можно. Увы, время было упущено.

Морин встала, подошла к окну.

— По-хорошему, меня должны были отдать под суд, но мэтр Харрис, главлекарь, пожалел меня. Скандал замяли, меня отправили сюда, в муниципальную лечебницу. Право на частную практику или на службу в крупном городе я не получу никогда, — мэтресса оттянула рукав платья, сделала особый жест, и над ее запястьем появился лекарский знак, в центре которого стояла большая черная точка.

Малыш закончил есть и задремал; стараясь не потревожить его, Илона переложила Ларри в кроватку и принялась приводить одежду в порядок, скрывая смятение за суетливыми движениями. Мэтресса Скотт! Такая разумная, сильная, такая… безупречная!

— Морин, мне так жаль… Это до сих пор мучит тебя, да? Ты навсегда осталась в провинции…

— В первую очередь — моя ошибка стоила человеку здоровья. Такое у всех случается, лекари не всесильны, но в тот раз беды легко можно было избежать. Я наказана за самоуверенность, Илона, на которую лекарь не имеет права, — и после паузы добавила: — Конечно, того блестящего будущего, которое я себе нарисовала в мечтах, тоже жаль.

Они помолчали. Илона завязала бесконечные тесемки, поправила платье и махнула рукой в сторону гостиной. Осторожно прикрыв дверь в детскую, она жестом предложила Морин сесть.

Мэтресса выглядела спокойной, будто все в ее жизни идет как надо. А ведь, как оказалось, она тоже тащит за собой тяжелый груз. Илона решилась осторожно спросить:

— Ты точно не веришь доктору Алитруэ? По-моему, если бы ты преодолела предубеждения, доктор мог бы тебе помочь… Ах да, он говорит, что методика не действует на магов, как жаль! Если бы получилось, тебя перестала бы мучить прошлая ошибка, и ты начала бы новую жизнь.

Морин с удивлением взглянула на Илону.

— Да ведь это невозможно, дорогая. Ошибка уже произошла. Вред уже нанесен. На моем лекарском знаке уже стоит клеймо. Все, что остается, это строить свою жизнь там, где я есть.

Илона нахмурилась. Опять эта старая песня!

— По-моему, у меня не так уж плохо получается, а? — улыбнулась Морин, заметив ее гримаску. — Ты бы видела, что творилось в Шинтоне, когда я приехала! Тогдашний главлекарь — горький пьяница. Старшая лечсестра — на редкость бестолковая баба и его любовница. Остальные делают что хотят, полный бардак, только парочка лекарей пытается хоть как-то лечить больных. Скажу тебе честно, я пришла в ужас при мысли, что мне придется тут служить. Но потом…

Морин неожиданно поиграла бровями и изобразила злобный смех, как у демона Нигуса, которым пугают непослушных детей.

— Я решила, что раз уж судьба зашвырнула меня в это Звездами проклятое место, значит, зачем-то это нужно. Я должна привести всё в порядок. И знаешь, дня через два мне не то что страдать, мне поесть было некогда. Зато сейчас лечебница выглядит вполне прилично, а? Я и правда чувствую себя абсолютно счастливой в Шинтоне. В Байроканде сколько угодно дорогих лекарей для богатых дам с бессонницей, а здесь я занимаюсь настоящим делом, помогаю тем, кому больше некуда идти. Да и те, у кого водятся монеты, на серьезные операции приходят в лечебницу. По-моему, мне есть, чем гордиться. А если бы я пыталась «избавиться от груза прошлого», ничего не делая ни для настоящего, ни для будущего, что бы со мной было, а? Я бы давно стала толстой, как бочка, если хочешь знать.

Илона не выдержала и прыснула, больше от неожиданности.

— Почему толстой, Морин?

— Да потому, что я не пью хмельного, так как убеждена в его губительном влиянии на мозг, а когда печалюсь, ем пирожные.

Илоне было и смешно, и досадно. Морин повернула дело так, что на нее невозможно сердиться! Как ей это удается?

— Морин, я понимаю, к чему ты ведешь. Нельзя сдаваться, нужно постараться, и жизнь переменится к лучшему… Но, пойми, иногда ничего изменить нельзя. Представь, от меня совсем ничего не зависит! И доктор Алитруэ говорит, что…

Илона хотела объяснить, что доктор разработал собственную методу, чтобы отнять власть у прошлого. Нужно смело взглянуть ему в лицо, перестать от него скрываться… но почему-то после рассказа Морин это все показалось каким-то ненастоящим. Мэтресса не выглядела человеком, который от кого-то или чего-то прячется.

Илона взялась за виски. В самом деле, от чего она хочет освободиться? Вон оно, прошлое, посапывает в кроватке за дверью. Сколько не пересказывай печальную историю предательства Дугласа, Илона не перестанет быть матерью Ларри, и от Ларри она не откажется, нет, ни в коем случае! Конечно, она знала, что некоторые дамы, родив ребенка вне освященных храмом уз, отправляли его на воспитание куда-нибудь в селение подальше от города, и со временем забывали, что у них было дитя. Но у семейства Горналон и мысли не возникло поступить так низко. От чего же она может стать свободной?

Она почувствовала, что совсем запуталась. Если не освобождаться от прошлого, ей останется только ехать в будущее по прямой, определенной другими дороге. У Морин была лечебница, из которой она сделала приличное даже по меркам Брютона заведение. А что есть у нее? Ей и так всё обеспечили — и от этого всего так грустно и так плохо.

— В моей жизни и так все устроено наилучшим образом, — пустым голосом произнесла Илона. — Моя семья обо всем позаботилась, мне нечего менять, и больше ничего сделать нельзя. У тебя ведь бывают неизлечимые больные, которым только и остается, что принимать снимающие боль зелья и ждать неминуемого.

— Ты что, Илона? — встревожилась мэтресса. — Все не так! И кстати, гораздо чаще встречаются больные, которых можно спасти, но для этого их надо уговорить чуть-чуть поверить лекарям. Скажи… если представить, что ты вольна в своих поступках, есть деньги, можно следовать собственному разумению, что бы ты делала, а?

Илона подняла голову и с удивлением посмотрела на Морин. В самом деле, что бы можно было придумать? Прошлые мечты о замужестве, об университете, о путешествиях казались чепухой, но…

— Это, конечно, глупости, но когда-то я хотела… хотела попасть в университет.

— А что? Хорошая мысль. Да, определенно, у тебя есть все шансы. Конечно, просто не будет, и веселых студенческих вечеринок я не обещаю. Сомневаюсь, что у тебя достанет на них времени и сил, а? Уж точно, пока не закончишь кормить. Но если у твоих родителей достаточно средств, чтобы отправить тебя учиться, возможно, они смогут снять тебе комнату, а то и квартирку недалеко от университета. Тебе, конечно, придется приноровиться сцеживать молоко и оставлять его няне. Возможно, удастся договориться с молочницами о козьем. Ларри осенью уже будет семь месяцев, и козье вполне подойдет.

— Погоди! Ларри! — Илона обхватила себя за плечи, стараясь унять застучавшее сердце. — А как же Ларри? Раньше меня могли бы принять дальние родственники, но с Ларри это невозможно.

— И что с того? — Морин смотрела на нее так, будто Илона боялась выйти на улицу, потому что идет дождь, а у нее нет зонта. Зонт можно купить, вот и всё. — Возможно, Люси согласится поехать с тобой в Байроканд, а нет — я напишу знакомым, чтобы подыскали надежную женщину. Хочешь учиться — учись, если достаточно средств на учебу, жизнь и няню для младенца.

Илона смотрела на Морин во все глаза, и в конце концов рассмеялась.

— Морин! Я почти поверила, что это возможно, но ты забываешь, что у меня нет своих денег. А родители никогда не согласятся отпустить меня на учебу в большой город… одну с ребенком!