Интерферотрон Густава Эшера - Андрей Черноморченко

— Будет вам, Франц, — устало произнесла Венис. — Представляете, Морис, он расточает мне комплименты уже в течение двадцати минут, с того самого момента, как пришел в сознание.

— Как остальные? — спросил Морис.

— Того, что с переломанными ногами, зовут Стив Маквалти…

— Макналти, — поправил Богенбрум.

— Да. Спасибо. Я полагаю, через сутки он присоединится к вашей компании. А второй — Густав Эшер — может выйти из комы дня через два.

— О, это просто чудесно! — воскликнул Франц. — Густав — замечательная личность и очень интересный собеседник.

Морис и Филомела переглянулись.

— Вы ему разве не сказали? — спросил ее Вейвановский.

— За потоком комплиментов как-то не успела. Только показала остальных, и Франц их сразу узнал. Мне захотелось выяснить, кого же все-таки я лечу.

— Но Густав ведь…

— Я его сегодня привела в нормальный вид, — перебила Мориса Филомела. Затем, обратившись к Богенбруму, сказала:

— Вынуждена вас огорчить, Франц. Густав уже никогда не будет полноценным человеком.

— Что с ним? — изумился тот.

— Необратимое повреждение мозга. Когда он придет в сознание, окажется полным идиотом.

— Как? — заволновался Богенбрум. — Почему? Неужели медицина…

— Медицина сделала все, что было в ее силах, — ледяным голосом сказала Венис. — Травмы настолько тяжелые, что нам еле удалось вернуть его с того света.

— И что, никакой надежды на выздоровление? — не мог поверить Франц.

— Ни малейшей. Из вас троих вы отделались легче всех. У Стива были перебиты ноги, сломан позвоночник, поврежден мочевой пузырь, — продолжала Филомела, — но, к счастью, в отличие от Густава, у него не оказалось застарелых ранений.

Пораженный неожиданными известиями, Богенбрум опустился на диван и оцепенело уставился в одну точку. Затем подпрыгнул и, бормоча «это все из-за меня! как глупо!», стал описывать круги по гостиной, пока не рухнул в глубь ковровых джунглей, споткнувшись о потаенное плюшевое животное. Филомела и Морис одновременно вскочили, чтобы поднять его, но, пробравшись сквозь заросли, застали Франца сидящим на полу.

— Франц, с вами все в порядке? — Филомела нагнулась и деловито ощупала череп Богенбрума. Тот непонимающе посмотрел на нее, встрепенулся и ответил:

— Да-да, со мной все хорошо. Боже мой, неужели ничего нельзя предпринять?

— С Густавом? — спросила Венис. Франц кивнул.

— К сожалению, ничего. В этом состоянии он будет находиться до конца своих дней. Разве что найдется донор, согласный пожертвовать своими внутренностями, — Филомела хищно глянула на Богенбрума. — Вы случайно не знаете таких?

— Нет, — быстро ответил Франц, встал и уселся на диван. Филомела вернулась в свое кресло, а Морис занял место рядом с Богенбрумом.

— Скажите, Франц, а как вообще вы тут все очутились? — задал вопрос Вейвановский. — Я видел только вас одного вываливающимся из… из… условно говоря, отверстия в небе. Стив и Густав, надо полагать, прибыли таким же образом?

— Да, наверное. Это когда нас засосало каким-то смерчем в церкви, — задумчиво сказал Богенбрум. — Вы знаете, где находится Кантабиле?

— По ту сторону гор? — спросила Венис.

— Господи, я сам даже не знаю, на какой стороне нахожусь. Это западное побережье?

— Нет, восточное, — хором ответили Морис с Филомелой.

— Однако.

После этой многозначительной фразы Богенбрум замолчал. По лицу у него заходили желваки, и Венис уж было вознамерилась его предупредить, что он может раскрошить свои не до конца закрепившиеся челюсти, когда Франц вновь заговорил:

— Как называется ваш поселок?

— Тупунгато.

— Название мне ничего не говорит. Где вы располагаетесь?

— На юге. Вулкан Майпо как раз рядом с нами.

— Получается, что вихрем нас швырнуло через горы… Филомела, мне можно курить?

— Сегодня — только одну, и исключительно слабые сигареты.

— Дайте мне ваши, пожалуйста.

Богенбрум закурил, выпустил в потолок струю дыма и начал свой рассказ, который до событий понедельника, 11 августа 2462 года, ничем не отличался от того, что узнали от Франца двое приятелей в Кантабиле, неосторожно пустившие его в дом. Дальнейшая история в версии Богенбрума выглядела следующим образом.

— Я всегда просыпаюсь рано, по старой привычке. В Оливаресе и Яркенде я привык делать зарядку, — до океана в тех местах, где мне доводилось снимать жилье, было далековато. Здесь же пляж оказался почти рядом, и я надумал искупаться. Накануне Густав рассказал мне, что поблизости в Сапале — так, кажется, называется эта деревушка — есть старые постройки. Я решил заглянуть туда после купаний. Густав предупредил меня, что там — зона психовозмущения и не рекомендовал идти одному. Но меня тяжело испугать всякими психическими аномалиями: как-никак, я профессор хореоматики. Приняв дозу гиперконсерванта, я пошел на пляж, где провел, кажется, не более получаса. Там я встретил старого знакомого, один мирный генетический курьез, и мы чудесно провели время вместе.

— Что еще за курьез, Франц? — не понял Вейвановский.

— Один из побочных продуктов деятельности генетических лабораторий. Похож на огромную глыбу с щупальцами, глазом и зубастым ртом. Но питается исключительно водорослями. Его разрабатывали как пробный вариант для более хищной, плотоядной модели. Но до серийного производства дело не дошло, и он остался единственным, совершенно безобидным экземпляром. Часто показывался на пляжах Оливареса, где ему дали кличку Ихтиандр.

— Странное прозвище, — сказала Венис. — А что заставило вашего Ихтиандра переместиться сюда?

— Очевидно, отсутствие человеческой компании. Он привык, что с ним все время игрались и возились. Оливарес же теперь практически пуст. Я попытался восполнить недостаток общения, но так как обещал к одиннадцати быть у Макналти, то не стал особо задерживаться на пляже и пошел прямо в Сапалу.

— Без экипировки? — спросила Филомела.

— А зачем? Есть другие способы защиты.

— В аномальной зоне? — фыркнула Венис. — Какие же, например? Богенбрум сделал длинную затяжку, стряхнул пепел и ответил:

— Самый надежный способ — это никого и ничего не беспокоить. Когда в зоне возмущений появляется вооруженный до зубов воин, сверкая сталью и пластиком, то к нему мгновенно устремляются все элементалы. Он для них как приманка. Я поступаю иначе и в таких ситуациях всегда старательно обхожу опасные участки.

— А как вы их определяете? — Венис скептически глядела на Франца.

— Посредством биолокации.

— Это с помощью лозы, что ли?

— Да. Сорвать подходящую веточку по дороге труда не составляет. Остальное — дело умения и опыта.

— Вы хотите сказать, что в Сапале вас никто не заметил? — спросил Морис.

— Практически да. Вплоть до того момента, когда я подошел к алтарю в церкви Святого Обрезания Господня.

— Простите, Франц, но что вы надеялись найти в, как я понимаю, заброшенной церкви? — поинтересовалась Филомела.

— Коран.

— Коран? Откуда он мог там взяться?

— После разгрома ислама уцелевшие экземпляры были разосланы по христианским церквям, где эту книгу положено было ритуально топтать и оплевывать на каждой воскресной проповеди. Коран — единственный сакральный текст, который мне до сих пор никак не попадался в руки.

— И что же произошло, когда вы подошли к алтарю? Богенбрум шумно вздохнул и обратился к Венис:

— Скажите, а чай мне не возбраняется?

— Только фруктовый.

— Можно чашечку?

— Пожалуйста.

Филомела поставила на журнальный столик перед Францем поднос с чаем, вареньем и булками.

— Морис, вы тоже угощайтесь, — пригласила она Вейвановского.

— Спасибо, — ответил тот.

После нескольких глотков чая Богенбрум продолжил повествование:

— К тому, что случилось в церкви, я готов не был. С такими вещами в своей практике мне сталкиваться не доводилось, моим коллегам по университету и знакомым, насколько я знаю, — тоже. Меня просто вдруг парализовало, я не мог пальцем пошевелить. Какая-то непонятная сила перевернула меня в воздухе, содрала с меня одежду и уложила навзничь на невидимый стол прямо над алтарем. В церкви было достаточно темно, к тому же я был ошеломлен внезапностью нападения и поэтому не заметил, как рядом со мною возникла загадочная фигура в длинной монашеской рясе с капюшоном, целиком скрывавшим лицо. Она начала ходить кругами вокруг меня. Я пытался что-то сказать, но в церкви совершенно не стало звуков.

— Как так? — не понял Вейвановский.

— Полная, непроницаемая тишина. Даже если бы я пробовал кричать во всю глотку не было бы слышно ничего. Как будто уши заложило мешками с песком, — такое, знаете, гнетущее, подавляющее безмолвие.

— И что же делала эта таинственная фигура? — спросила Венис.