Готовься к войне - Андрей Рубанов

Но ничего не стал он рассказывать и советовать. Интуитивно понял, что девушка с золотыми волосами если и ждет сейчас от него чего-то, то никак не рассказов о великих подвижниках прошлого. Женщины не очень любят подвижников. Подвижники скучные. С ними тяжело.

Он погладил рыжую по голове.

— Тебе не должно быть страшно. Разве я страшный? Я всего лишь банкир. Не самый успешный. Кое-как содержу меняльную лавочку для своих — вот мое достижение. Лопнет лавочка — никто не заплачет… Я с этой мыслью каждое утро просыпаюсь. И я хочу идти дальше! Потому что знаю: каждый из живущих носит с собой безразмерный мешок, откуда непрерывно высыпается самая дорогая на свете субстанция. Залатай прорехи в мешке — и все изменится, ты станешь богачом, успеешь там, где никто не успеет, узнаешь то, чего никто не знает…

— Время нельзя победить, — сказала рыжая.

— Можно! Конечно, я пока не знаю, как… Но чувствую, что можно. Чтобы победить неприятеля, надо знать о нем все. А я знаю про время если не все, то очень многое. Когда зритель смотрит увлекательный фильм, его время летит. Когда ученик скучает на уроке, его время ползет. Если космонавт полетит в соседнюю галактику и вернется, он состарится на несколько лет — на Земле же пройдут века. Время относительно. Чем быстрее ты движешься, тем медленнее оно течет. Твоя задача — втиснуть как можно больше самого себя в каждую секунду твоего существования…

— Зачем? — спросила Алиса. — Зачем втискивать?

— Чтоб успеть много сделать.

— Ты и так сделал немало.

— Я? Немало? Мне сорок один год. Я хочу сделать еще пять раз по столько же.

Алиса печально усмехнулась и начертила пальцем на простыне некий знак.

— Не хотела тебе говорить, но… Тебе сорок один, а ты выглядишь на пятьдесят.

— Неважно. Какая разница, кто как выглядит?

— Разница есть. Ты выглядишь… мало того что на пятьдесят… Ты выглядишь дико. Действительно, как пещерный человек. Лохматый, жилистый, темный… То в себя погружен, то куда-то бежишь, глазами сверкаешь…

— Бежать и сверкать глазами — это и есть настоящая жизнь.

— Для тебя — да. А вот я… — печальная, она опять начертила пальцем, — у меня до тебя… До того, как появился ты… Я встречалась с молодым человеком. Почти год. Неплохой мальчик, симпатичный… Конечно, не миллионер, но зарабатывал неплохо. Хорошая машина, одевался красиво. Со спортом тоже дружил… Веселый, в себе уверенный. Музыку любил, неплохо готовил… В общем, меня все устраивало. Сначала. И вот однажды на Новый год он подарил своей маме кофеварку. Через неделю вдруг в его квартире тоже появляется новая кофеварка. Такая же. Даже лучше. Потом — февраль, День святого Валентина, он преподносит мне часы. В знак любви то есть. Через несколько дней я замечаю, что и у него тоже есть новые часы! Причем дороже моих. Через три недели — Восьмое марта, он дарит мне телефон. За двадцать тысяч. А у самого одновременно появляется телефон за двадцать пять. Я не выдержала и спросила. А он отвечает: «Понимаешь, я так не могу. Если я делаю кому-то подарок — я тут же должен сделать себе такой же подарок. На ту же сумму. А еще лучше — на другую, большую. Если я этого не сделаю, мне становится очень обидно, я себя жалею, впадаю в депрессию и все такое…» С тех пор у нас все стало разваливаться, и мы расстались. По моей инициативе. Я не могу понять мужиков, которые себя жалеют и о себе заботятся. Я пришла в твой банк, увидела тебя… Не влюбилась, нет. Даже не особенно заинтересовалась. Но обратила внимание. Ты каждый день пробегал мимо меня, никого и ничего вокруг не замечая, а я думала: вот человек, который себя не жалеет. Не умеет жалеть. Не способен. Еще пиджак этот твой ужасный…

Знаев ждал, что рыжая хотя бы усмехнется, но она была серьезна.

— Вот, думала я, мужчина, который никогда не станет делать себе подарков. Он весь мир хочет. И он его получит, судя по всему… Но теперь… Я нахожусь возле тебя четыре дня и понимаю — так еще хуже. Совсем себя не жалеть. А наоборот — мучить. Нельзя себя мучить, нельзя на себе ездить. Ты сказал мне: «Просто будь рядом» — я согласилась. Я была не против. Но теперь… Эти четыре дня, всего-навсего четыре коротких дня… То, что ты делаешь с собой, — страшная пытка. Я женщина. Я не способна смотреть на пытки.

— И что ты решила делать?

— Уйти.

Банкир помолчал. Ему вдруг стало очень жалко себя. Невыносимо, до слез.

— Я хочу, чтобы ты осталась.

— Нет. Я уеду. Я уже вызвала такси. Мне было интересно с тобой. Ты классный. Ты нежный, умный, очень сильный, я тебя никогда не забуду… Но я с тобой не могу.

— Ты любишь меня?

— Нет. И никогда не любила.

— Ты спала со мной.

— Это ничего не значит. Вернее, почти ничего.

— Понимаю, — сказал Знаев.

— Я рада, что ты это понимаешь.

Он подумал и спросил:

— То есть я — бесперспективняк?

Алиса не ответила. Продолжала чертить на белой ткани овалы и углы. Банкир вдруг вспомнил, кто он такой, и осторожно произнес:

— Ты не понимаешь, от чего отказываешься.

— Речь о деньгах?

— И о них тоже.

— Поверь мне, я очень хорошо все понимаю. Пока ты был в городе, я звонила подруге… Посоветоваться… Она наорала на меня. Мы дружим очень давно, со школы, и я никогда не слышала от нее таких воплей. «Дура, держись за него, ногтями цепляйся, это твой шанс, второго не будет, потом локти себе искусаешь…» А я не могу. Может, я и дура. Но я не намерена быть соучастницей убийства.

— По-твоему, я себя убиваю? — Да.

— Я счастливый человек, я живу в гармонии с собой.

— Зато со мной у тебя не будет гармонии. Никогда. Я не умею — очень быстро.

— Я могу научить.

— А я не хочу.

Банкир ощутил раздражение. Вдруг понял, что всякий раз, когда слышал «хочу» и «не хочу» — не обязательно от рыжей, от любого собеседника, — испытывал род дискомфорта, недоумение; в его лексиконе уже двадцать пять лет как не было таких слов.

— А чего ты хочешь, Алиса?

— Не знаю. Это ты у нас Знаев. А я не могу, как ты. Я точно знаю, что хочу уйти. Сегодня. Я больше не могу.

— Не можешь? Или не хочешь?

— Какая разница…

Знаев вдруг понял, что тонкий ноготок с немного облезающим с края лаком рисует не просто овалы и углы. Это было сердечко. Сверху два холмика, внизу острие.

— Я люблю тебя, — сказал он и ощутил странную легкость; захотелось повторить, и он повторил: — Я тебя люблю.

— Это пройдет, — ответила рыжая, не поднимая головы.

Что же это, пронеслось в банкировой голове, со всеми своими миллионами, каменными мышцами, со всей своей волей и энергией ты не можешь удержать любимую женщину? Однако с другого бока забежала прямо противоположная сентенция: что же она, не оценила, значит, тебя, со всеми твоими миллионами, каменными мышцами, волей и энергией?

Да! А кто, кстати, она такая, чтоб судить тебя? Что она умеет, к чему стремится? Чем живет чувиха, какими страстями? В двадцать четыре года у нее не хватает ума даже перебраться поближе к работе, снять квартирку, пусть на паях с подружками. В свои двадцать четыре она не сподобилась выбраться за границу, в то время как сейчас любая студентка может за копейки объехать пол-Европы. В свои двадцать четыре она всего лишь низкооплачиваемая банковская служащая. Конечно, ей дико видеть твое напряжение — она живет при другой температуре…

А любовь? Ты любишь эту женщину? Да, люблю. Да, да, да! Мне все равно, где она живет, куда ездит и какова ее профессия. Я готов принять ее любую.

Но она-то тебя не любит. Сама сказала. После такого ответа бессмысленно выяснять и уговаривать. Лицо потеряешь. Такого, как ты, вообще трудно полюбить. Она — не смогла. Может, и не хотела. Связалась с тобой из любопытства. А ну-ка посмотрю, как живет богатый мужик. Пожую трюфелей на халяву. Покатаюсь в широкой машине. Придется, конечно, в койку прыгать — ладно, не страшно, это мы умеем… Потом можно девчонкам рассказать: у меня ваще миллионер был, реальный, но я его послала, уж больно тяжелый человек и старый вдобавок…

Кстати, о температуре! Что ты знаешь про ее температуру жизни? Ты ей хоть один вопрос за четыре дня задал? Поинтересовался, что у человека в душе? Нет. Ты ее за собой везде за руку таскал. Смотри, что у меня есть! Смотри, еще вот это! И вот это! Видела? Поняла теперь, какой я мощный? Осознай, детка, что за супермен снизошел до тебя! Разве так можно с любимым человеком? Она женщина, она умна, она ранима, — значит, осторожна; она рассчитывала на постепенное сближение, взаимное прощупывание; а тебе, идиоту, все нужно было получить очень быстро. Иначе ты не умеешь.

Не произнеся ни слова и не посмотрев друг на друга, они одновременно встали. Алиса сбросила халат, потянулась за своими вещами — белье, джинсики и блузка лежали, аккуратно сложенные, на стуле, специально ею принесенном из кухни. Знаев посмотрел на худую спину, на лопатки, на маленькие розовые ягодицы. Хотел рвануться, схватить, никогда никуда не отпускать — не рванулся, не схватил.