Браконьер - Фредерик Марриет

— Позвольте осведомиться, мистер Остин, — сказал Мэк-Шэн, — читали ли вы газеты за эти последние дни?

— Нет, не читал. Кстати, вы мне напомнили: за последнее время мне по какой-то причине стали очень неаккуратно их подавать.

— Вероятно, по той же причине, по которой и мы к вам приехали.

— Могу я узнать, что же это за причина? — спросил удивленный Остин.

— Суд, вердикт и приговор над Джозефом Рошбруком, обвинявшимся в убийстве некоего Байрса, — отвечал Мэк-Шэн. — Мистер Остин, вы, конечно, знаете, что это ваш сын?

— Следовательно, вы его видели, и он вам это сказал?

— Видеть мы его видели, но только он нам ничего не говорил, — сказал О’Донагю. — Надеюсь, однако, вы не станете отрицать, что он ваш сын?

— Не понимаю, с какой стати вы явились допрашивать меня, — возразил Остин. — Положим, у меня есть сын, и этот сын обвинен в убийстве. Вам-то какое до этого дело, господа?

— Во-первых, мистер Остин, позвольте мне вам доказать, что это действительно ваш сын, — сказал майор. — Вы жили в Грасфорде, где совершилось убийство. После убийства ваш сын убежал и попал к капитану, теперь генералу, О’Донагю. От него он перешел ко мне. Я его усыновил и поместил в пансион, там его узнал Фернес, бывший народный учитель, и хотел на него донести. Тогда ваш сын скрылся, и с тех пор я не видал его до вчерашнего утра. Я пришел к нему в эксетерскую тюрьму и имел с ним свидание сейчас же после того, как от него вышла мистрис Остин.

Остин был ошеломлен. Так вот причина отсутствия мистрис Остин! Нечего больше и запираться, что Джо его сын. С минуту помолчав, он сказал:

— Я вам обязан огромною благодарностью за вашу бесконечную доброту к моему сыну, майор Мэк-Шэн. Я очень огорчен за него, что он попал в такое положение. Зная об этом, я могу принять свои меры, похлопотать. Сделаю все, что только в моей власти. Есть и другие Рошбруки, и вы не должны удивляться, господа, что я не сразу согласился признать, что такая печальная катастрофа случилась именно с моим сыном, а не с кем-нибудь другим из Рошбруков. О том, что к нему поехала мистрис Остин, я не имел ни малейшего представления. Раз она там, для меня уже нет никакого сомнения, что это он, но до сих пор она от меня все скрывала.

Остин говорил с Мэк-Шэном спокойно, но это не значит, что он действительно был спокоен. С первых же минут свидания он все время находился в крайнем возбуждении и делал над собой нечеловеческие усилия, чтобы сдержаться. Эта внутренняя мука под конец настолько отразилась на его лице, что О’Донагю сказал:

— Мистер Остин, не позвонить ли, чтобы принесли воды?

— Нет, сэр, благодарю вас, — отвечал Остин, тяжело дыша.

— После того, как вы признали, что Джозеф Рошбрук ваш сын, ваша плоть и кровь, — сказал майор, — могу ли я спросить вас, мистер Остин, что же вы намерены сделать, чтобы ему помочь? Ведь не предоставите же вы делу идти своим чередом, не доведете же вы собственного единственного сына до пожизненной ссылки?

— А что же я могу сделать, господа? Его судили, приговорили. Если мне удастся что-нибудь выхлопотать… но нет, на это нет ни малейшей надежды.

— Мистер Остин, если бы он был виновен, я бы вмешиваться не стал. Но он, по-моему, нисколько не виновен. Или вы этого не думаете?

— Я убежден, что он не совершал этого убийства. Но суд признал его виновным. Горю помочь уже нельзя.

— Можно, мистер Остин, если настоящего убийцу вывести на свежую воду.

— Д-да, в-вот если т-так, — проговорил Остин, весь дрожа и стуча зубами.

— Должен ли я донести на него, мистер Остин?

— Да вы разве знаете, кто настоящий убийца? — спросил Остин, вставая на ноги.

— Да, Рошбрук, знаю, — не прокричал, а прогремел майор ужасным голосом. — Настоящий убийца — ты!

Больше выдержать Остин не мог. Он, как подстреленный, рухнул на пол. О’Донагю и Мэк-Шэн бросились ему помогать, подняли его с пола, но он был без чувств. Они позвонили на помощь. Сбежалась прислуга. Послали за докторами. Мэк-Шэн и О’Донагю, понимая, что теперь Остина необходимо оставить в покое, поспешили уехать из замка. Как раз в это время к крыльцу подъезжала почтовая карета с мистрис Остин и Мэри.

ГЛАВА L. В которой дела принимают оборот, вполне удовлетворяющий читателя

Только с помощью прибывших врачей удалось привести мистера Остина в чувство. Но рассудок к нему не вернулся. Он дико бредил, и доктора объявили воспаление мозга. В бреду он постоянно упоминал имя Байрса, и как только доктора ушли, мистрис Остин поспешила выслать из комнаты всю прислугу за исключением Мэри. Прислуга удалилась с большой неохотой, потому что любопытство ее было страшно возбуждено. Лакеи и горничные пожимали плечами, перешептывались, сообщая друг другу разные догадки, повторяли отдельные слова, сказанные в бреду их барином, и вообще решили, что дело нечисто. К такому заключению пришла единогласно вся лакейская. Мистрис Остин все время находилась при муже. Она отлично сделала, что выслала прислугу, потому что ее муж в бреду отчетливо воспроизвел всю сцену своего столкновения с Байрсом, называл сам себя убийцей, сжимал кулаки, дико хохотал — и под конец стал горько плакать, раскаиваясь, зачем он все это сделал.

— О, Мэри, чем же это все кончится? — воскликнула мистрис Остин.

— Чем всегда кончается всякий грех: горем и гибелью, — отвечала Мэри, скорбно складывая руки и плача. — О, мэм, я ведь и сама большая грешница. Вы всю мою жизнь знаете, я вам ее рассказала. Я боюсь, что меня самое впоследствии ожидает грустный конец.

— Ну, как же вы сравниваете, Мэри: вы никого не убивали, во-первых, а во-вторых — давно перестали грешить.

— Я уверена, что и мой барин давно раскаялся.

— Да, Мэри, он страшно каялся. Сделал он это сгоряча, в минуту гнева, а испортил себе всю жизнь. С тех пор он не имел ни минуты счастья, ни минуты покоя, да и на том свете не получит успокоения.

— Получит мэм, если раскается, если успеет покаяться перед людьми.

Лихорадка и бред продолжались несколько дней. За больным ходили только мистрис Остин и Мэри, больше никто. Прислугу к нему так и не допускали. Мэри написала нашему герою обо всем и получила ответ в ответ на уведомление, что он будет отправлен в ссылку лишь через несколько недель, а до тех пор будет сидеть все в том же эксетерском остроге. Мэри он просил остаться при его матери до тех пор, пока в ту или другую сторону не разрешится болезнь его отца. Далее Джо писал, что надеется непременно повидаться с Мэри перед отъездом в ссылку, так как ему необходимо переговорить с ней о многом и, кроме того, он имел в виду оставить ей полную доверенность по всем своим делам. В лондонских газетах он случайно прочитал объявление, напечатанное его портсмутскими друзьями, умоляющими всех знающих его лиц сообщить им о нем какие-либо сведения. За сообщение предложена награда в 100 фунтов стерлингов. Это его напугало. Он боится, что кто-нибудь возьмет да и напишет им про суд и приговор. Пусть Мэри пишет ему каждый день хотя две-три строчки в виде бюллетеней. В заключение Джо просил передать от него горячий привет его матери.