Команди Особого взода - Вадим Шарапов

  В кабинет постучали и вошел вестовой с какой-то запиской. Капитан быстро пробежал глазами строки на листе бумаги, побледнел, кивком головы отпустил вестового прочь. Потом с размаху кинул бумагу на стол, прижав ладонью.

  - Знаешь, что случилось, Тхоржевский? Могу сказать. Вот что. Особая группа, посланная на этот твой хутор - да, да, чего уставился, можем и мы пройти там, где ты прошел! - вся эта группа при попытке задержания твоих... родственников, была УНИЧТОЖЕНА! Вся!. Ты понял, что это значит?!

  - А дед и бабушка? - тихо спросил Казимир. Особист несколько мгновений оторопело смотрел на него, запнувшись на полуслове. Потом оскалился, как зверь.

  - Деда с бабкой жалеешь? Радуйся, сволочь - не взяли их. Словно сгинули в этих чертовых лесах... И хутор тоже куда-то делся. Глаза отвели. Ничего. Найдем. Это я тебе обещаю, - капитан выплевывал слова как пули, не отводя взгляда от сидящего на стуле рядового, на лице которого медленно появлялась странная улыбка.

  Казимир улыбался, широко и спокойно. Он понял, что теперь этот капитан больше не сможет сделать ему ничего плохого. Никогда. Подумав о том, что дед был прав, Тхоржевский рассмеялся и встал со стула.

  - А ну, сидеть! - рыкнул особист, отступая на шаг и расстегивая кобуру. Он был озадачен, не понимая, что вдруг случилось с этим тихим узкоплечим солдатом, до сих пор упрямо молчавшем и ни разу не шелохнувшемся во время допроса. - Сидеть, я сказал!

  Но рядовой уже шагнул вперед.

  - Товарищ капитан, они же вас не трогали. Попросили бы по-хорошему - дед и меда дал бы, и... - что-то такое было в его холодеющих зрачках, что капитан отшатнулся, и последнее слово смазал выстрел.

  Падая на пол, рядовой Тхоржевский уже ни о чем не думал. Последнее, что он успел увидеть и услышать - с грохотом распахнувшуюся дверь кабинета, вопль: "Ты что делаешь, сука!" - и старшину Нефедова на пороге, с белым, бешеным лицом. Потом пришла смертная тьма.

  ... Но оказалось, что умирать легко и нисколько не больно, а пистолетная пуля ничуть не страшнее укуса пчелы. Тьма уступила место розовому свету и затихли ангельские перезвоны вокруг - а потом на Казимира повеяло запахом меда и знакомый голос, голос деда Болеслава, произнес:

  - Вот и пришло твое время понять, внук.

  Тьма навалилась снова. Тьма... мед... голоса... лес... дорога, пролетающая под ногами...туман, который ласково обнял тело и понес высоко над елями, баюкая...

  Казимир шел по лесу, машинально сжимая и разжимая кулаки. Руки ныли - сегодня они с дедом весь день тесали бревна для нового дома, который будет стоять рядом с хутором. Его нового дома.

  В сумерках Тхоржевский видел хорошо и поэтому издалека заметил неподвижную фигуру, стоявшую на перекрестке двух лесных дорог. Чуть приблизившись, он узнал старшину Степана Нефедова, который молча курил, с прищуром вглядываясь в подходившего Казимира. В руке старшина держал берестяной туесок.

  Казимир подошел и встал напротив, тоже не говоря ни слова. Нефедов докурил, бросил окурок в мох и притоптал сапогом. Потом оглядел бывшего солдата с ног до головы - бросил взгляд на выцветшую, перемазанную землей гимнастерку с пулевой дыркой на груди, на отросшие волосы. Кашлянул и поправил фуражку.

  - Казимир... Ты прости, коль что не так. Я-то знаю, что теперь ты мертвый и вроде как ни к чему мне, живому, с тобой разговаривать. Разные у нас дороги. Но я вот что попросить хотел...

  Нефедов снова покашлял - и протянул туесок.

  - Казимир... Принеси меду.   

6. Закон пишут люди

  Грузовик скрипнул сцеплением и остановился на обочине.

  Скользя по весенней грязи, Степан подбежал к нему и рванул на себя дверь. Шофер - молодой парень в сдвинутой на затылок замасленной кепке, весело глянул на него.

  - Привет, - поздоровался Степан, - мне бы до Черновилова доехать. Возьмешь?

  - А почему не взять-то? Давай, браток, садись.

  Нефедов закинул тощий вещмешок, влез в кабину и захлопнул дверь. Скрежеща всеми своими железными частями, "полуторка" двинулась по разбитой дороге.

  - Курить у тебя можно? - спросил Степан, кое-как умостившись на прорванном сиденье.

  - Давай, - разрешил шофер и тут же просительно глянул на нечаянного пассажира. - Может и мне табачку отсыплешь? Уши пухнут, сутки не куривши уже.

  Нефедов кивнул головой и достал из кармана потертый кожаный кисет. Сыпанув на ладонь щедрую горсть крепкого самосада, из того же кисета он извлек сложенную гармошкой газету и оторвал полоску. Шофер искоса глянул и тут же отвернулся - на пожелтевшей газете был виден портрет генерала Пермякова. Поймав взгляд паренька, Нефедов хмыкнул.

  - Не боишься? - спросил шофер, изо всех сил давя на заедающий рычаг передач. - Все-таки, враг народа.

  - А я его в кисете ношу, да? - коротко рассмеялся Степан. Потом посерьезнел. - Ты вот что... как тебя?

  - Иван, - через плечо бросил шофер, крутя баранку.

  - Вот что, Ваня. Тут, как говорится - меньше знаешь, крепче спишь. Это во-первых. А во-вторых - без разницы мне, кто на моей самокрутке изображен. Кроме Самого, конечно. Понял? Или все еще любопытствуешь?

  Парень было хотел что-то возразить, но услышав холодный смешок старшины, промолчал. Немного подождав, Нефедов чиркнул спичкой и нещадно задымил, поглядывая в окно. Дорога петляла между холмами, поросшими молодым сосняком. Тут и там в траве виднелись желтые пятна маслят.

  - Богатые места, - задумчиво сказал Степан, выдыхая горький дым в открытое окно, - даже интересно, почему так мало людей здесь живет. На карте всего две деревеньки. Черновилово - ну тут понятно, станция, склады. И Волково рядом.

  Иван крутнул руль и нехотя отозвался:

  - Какое там... Волково-то нынче совсем заброшено. Один погост остался. Жили там раньше, верно. Старая деревня, дед говорил - еще барская.

  - Вон что..., - старшина коротко поглядел на шофера. - И что же? На войне всех выкосило или сами разбежались?

  - Да... как сказать, - парень помусолил в зубах цигарку, потом сдвинул кепку на лоб и решительно закончил:

  - Говорят, нечисто там, - и пристукнул ладонью по рулю.

  Нефедов вроде и не отреагировал. Как смотрел в окно, так и продолжал смотреть, скользя взглядом по сосенкам и желтым песчаным проплешинам. Потом выщелкнул догоревший окурок в окно и кашлянул.

  - Нечисто, говоришь... Бабки плетут или сам боишься?

  - Ты, земляк, говори, да не...! - вскинулся было Иван, и тут же поймал глазами серебряный отблеск на груди старшины. И обмяк, прикусил язык. То была не обычная "звездочка" или "отвага", привычная для демобилизовавшегося солдата.

  Волчий Знак, отличие Охотника.

  Иван побледнел, нещадно выкручивая баранку на крутом повороте.

  Об Охотниках говорили разное - кто называл их душегубами почище немцев, а кто, как Ванькин дед, каждое воскресенье выпивал за их здравие чарку водки, крестясь на образа в красном углу. Там, где в войну проходили их отряды, нежить оставалась лежать мелким пеплом, а живым бояться было нечего. Но живые все равно боялись.

  Нефедов перехватил взгляд шофера, скосил глаза на серебряный кругляш. Потом вдруг фыркнул и рассмеялся - совсем по-мальчишески, запрокидывая голову и широко открыв щербатый рот.

  - Вон ты чего! Значка испугался. Не слышал что ли, что Охотники только для всякой погани опасны?

  - Много чего слышал, - хмуро ответил Иван. Дернул рычаг, машина взвыла и пошла чуть быстрее, - слышал вот, что после боя вас и награждать было некому. И не за что.

  Он покосился вбок и невольно осекся. Рот старшины покривила злая усмешка. Степан дернул щекой, помолчал. Потом все же не сдержался.

  - Много ты знаешь, сопляк... Если бы не мы..., - и закусил губу, молча махнул рукой. Шофер упрямо набычился, смотрел прямо перед собой, боясь повернуть голову. Но Нефедов уже и думать забыл о брошенных сдуру словах. Перед глазами у него как наяву, встал кровавый март сорок четвертого на окраинах Фюрстенвальде.

  ... - Где они? Куда пошли? - надрываясь, хрипел седоусый капитан с простреленной грудью, дергаясь на кровавых тряпках, брошенных на землю вместо носилок. - Куда пошли?

  Он повторял это упорно и без остановки, никак не реагируя на врачей, умело пластавших на нем задубевшую от грязи шинель.

  - Куда пошли? Куда?

  Медсестра, совсем еще девчонка, безуспешно пыталась успокоить его, громко повторяя на ухо:

  - Все хорошо, товарищ капитан! Они вернутся! Вернутся! Тише вы!

  Старшина Степан Нефедов, чуть поодаль спокойно набивавший патронами магазин своего автомата, точно знал, что уже не вернется никто из первой штурмовой волны. Затишье, от которого звенело в ушах, было зловещим. И тем внезапней стала атака смертников, подкрепленных прусскими магами. В один миг земля под ногами роты вздыбилась огненным смерчем, зашипело синее пламя, словно кто-то зажег горелку - и живые факелы по сторонам взметнулись с режущими уши криками, принялись судорожно метаться, валиться почерневшими головешками, затихая насовсем. Беспорядочная стрельба не остановила фигуры в черных мундирах, которые бежали, не разбирая дороги, перепрыгивая лужи огня. Степан дернулся в сторону, увидев, как синевато блеснувший штык прошел мимо, ударом приклада разбил немцу лицо. Тут же выстрелил в грудь другому, выдернул из голенища короткий нож, перехватил за лезвие и метнул, целясь в клеенчатый плащ мага, изготовившегося для нового огненного удара.