Злой рок - Трумен Капоте

Два дня после ареста Орилли Сильвия не выходила из комнаты - в окно вливалось солнце, потом тьма. На третий день кончились сигареты и она отважилась добежать до закусочной на углу. Купила чайного печенья, банку сардин, газету и сигареты. Все это время она ничего не ела и оттого чувствовала себя невесомой и все ощущения были блаженно обострены. Но, поднявшись по лестнице и с облегчением затворив за собой дверь, она вдруг безмерно устала, даже не хватило сил взобраться на тахту. Она опустилась на пол и пролежала так до утра. А когда очнулась, ей показалось, что прошло всего минут двадцать. Она включила на полную катушку радио, подтащила к окну стул и развернула на коленях газету - Лана отрицает, Россия возражает, шахтеры идут на уступки. Вот это и есть самое грустное: жизнь продолжается. Если расстаешься с возлюбленным, жизнь для тебя должна бы остановиться, и если уходишь из этого мира, мир тоже должен бы остановиться, но он не останавливается. Оттого-то большинство людей и встает по утрам с постели: не потому, что от этого что-то изменится, но потому, что не изменится ничего. Правда, если бы мистеру Реверкомбу удалось наконец отнять все сны у всех людей, быть может... мысль ускользнула, переплелась с радио и газетой. Похолодание. Снежная буря захватывает Колорадо, западные штаты, она бушует во всех маленьких городках, облепляет снегом фонари, заметает следы, она повсюду и везде, эта буря; как быстро она добралась и до нас: крыши, пустырь, все, куда ни глянь, утопает в снегу, погружается глубже и глубже. Сильвия посмотрела на газету, потом в окно. Да, снег валил, наверно, весь день. Не может быть, чтоб он только, что начался. Совсем не слышно уличного шума - ни колес, ни гудков; на пустыре в снежном водовороте кружатся вокруг костра ребята; у обочины машина, заметенная по самые окошки, мигает фарами - на помощь! на помощь! - немая, как отчаяние. Сильвия разломила печенье и покрошила на подоконник-пусть прилетят птицы, ей будет веселее. Она не закрыла окно: пусть летят; пахнуло холодным ветром, в комнату ворвались снежинки и растаяли на полу, точно фальшивые жемчуга. Жизнь может быть прекрасна. Прикрутим это проклятое радио! Ага, ведьма уже стучит в дверь. Хорошо, миссис Хэллоран, отозвалась Сильвия и совсем выключила радио. Снежно-покойно, сонно-молчаливо, только вдалеке ребячьими песенками звенит зажженный им на радость костер; а комната посинела от холода, что холоднее холодов из волшебных сказок, - усни, мое сердце, среди ледяных цветов.

Отчего вы не переступаете порога, мистер Реверкомб? Входите же, на дворе так холодно.

Но пробуждение оказалось теплым и праздничным. Окно было затворено, она лежала в объятиях мужчины. И он напевал ей тихонько, но весело: "Сладкий, золотой, счастливый на столе пирог стоит, но всего милей и слаще тот, что нам любовь сулит".

- Орилли, ты?.. Неужели это правда ты?

- Малышка проснулась. Ну и как она себя чувствует?

- Я думала, я умерла, - сказала Сильвия, и в ее груди трепыхнуло крылом счастье, точно раненая, но еще летящая птица. Она хотела его обнять, но сил не хватило. - Я люблю тебя, Орилли. Ты мой единственный друг, а мне было так страшно. Я думала, никогда больше я тебя не увижу. - Она замолчала, вспоминая. - А как же это ты не в тюрьме?

Орилли заулыбался и слегка покраснел.

- А я и не был в тюрьме, - таинственно сообщил он. - Но сперва надо перекусить. Я кое-что купил нынче утром в закусочной.

У нее вдруг все поплыло перед глазами.

- А ты здесь давно?

- Со вчерашнего дня, - ответил он, хлопотливо разворачивая свертки и расставляя бумажные тарелки. - Ты сама меня впустила.

- Не может быть. Ничего не помню.

- Знаю, - только и сказал он. - Вот, будь умницей, выпей молочка, я расскажу тебе презабавную историю. Умора! - он радостно хлопнул себя по бокам. Никогда еще он так не походил на клоуна. - Ну вот, я и правда не был в тюрьме, мне повезло. Волокут меня эти бродяги по улице и вдруг - кого я вижу? - навстречу эдак враскачку шагает та самая горилла, ну, ты уж догадалась - мисс Моцарт. "Эй, - говорю я, - в парикмахерскую идете, бриться?" "Пора, пора вам за решетку", говорит она и улыбается одному из фараонов. - "Исполняйте свой долг, сержант". Ах вот как, говорю. А я вовсе не арестованный. Я... я иду в полицию рассказать всю вашу подноготную. И заорал: держи коммунистку! Представляешь, как она тут заверещала? Вцепилась в меня, а фараоны - в нее. Я их предупреждал, это уж точно. "Осторожней, ребята, - говорю, - у нее вся грудь шерстью поросла". А она и впрямь лупила их почем зря. Ну, я и пошел себе дальше, вроде мое дело сторона. Не люблю я эту здешнюю привычку - пялить глаза на всякую драку.

Орилли так и остался у нее на эту субботу и воскресенье. Никогда еще у Сильвии не было такого прекрасного праздника, никогда она столько не смеялась, и никогда, ни с кем на свете, тем более ни с кем из родных не чувствовала себя такой любимой. Орилли был отличный повар и на маленькой электрической плитке стряпал восхитительные кушанья; а однажды он зачерпнул снегу с подоконника и приготовил душистый шербет с земляничным сиропом. К воскресенью Сильвия уже настолько пришла в себя, что могла танцевать. Они включили радио, и она танцевала до тех пор, пока, смеясь и задыхаясь, не упала на колени.

- Теперь я уже никогда ничего не испугаюсь, - сказала она. - Даже и не знаю, чего я, собственно, боялась.

- Того самого, чего испугаешься в следующий раз, - спокойно ответил Орилли. - Это все Злой Рок виноват: никто не знает, какой он, даже дети, а ведь они знают почти все.

Сильвия подошла к окну. Город был нетронуто-белый, но снег перестал и вечернее небо прозрачно, как лед. Над рекой всходила первая вечерняя звезда.

- Вот первая звезда! - сказала она и скрестила пальцы.

- А что ты загадываешь, когда видишь первую звезду?

- Чтобы скорей выглянула вторая, - ответила Сильвия. Прежде я всегда так загадывала.

- А сегодня?

Она села на пол, прислонилась головой к его колену.

- Сегодня мне хочется вернуть мои сны.

- Думаешь, тебе одной этого хочется? - сказал Орилли и погладил ее по голове. - А что ты тогда станешь делать? Что бы ты делала со своими снами, если бы тебе их вернули?

Сильвия помолчала, а когда заговорила, взгляд у нее стал печальный и отчужденный.

- Уехала бы домой, - медленно сказала она. - Это ужасное решение, мне пришлось бы отказаться почти от всего, о чем я мечтала. И все-таки, если бы Реверкомб вернул мне мои сны, я бы завтра же уехала домой.

Орилли ничего не сказал, подошел к стенному шкафу и достал пальто Сильвии.

- Зачем? - спросила она, когда он подал ей пальто.

- Надевай, надевай, - сказал он, - слушайся меня. Мы нанесем визит мистеру Реверкомбу, и ты попросишь его вернуть твои сны. Чем черт не шутит!