Бабочка - Кэтрин Харви

Труди и представить себе не могла, что будет так нервничать. Она, Труди Штейн, которую отец научил контролировать ситуацию и подчинять людей себе, а не подчиняться! Даже во время свиданий на одну ночь именно она принимала решения. И никогда не испытывала беспокойства или сомнения.

Сейчас она вдруг поймала себя на мысли: А что я вообще здесь делаю?

Но разве отец не учил ее мечтать о самом несбыточном? Разве не благодаря ему она стала тем, кем была сейчас? Еще маленькой девочкой отец брал ее с собой на строительные площадки. Он учил ее не только профессии, он учил ее чувству собственного достоинства, независимости, тому, что надо быть личностью. Как много родители спорили об этом. Софи, ее мать, хотела, чтобы дочь следовала общепринятой традиции, нашла себе мужа и стала хорошей женой и матерью. Сэм настаивал на том, что мир и времена меняются, так пусть его дочь выберет сама свой путь в жизни. Сэм Штейн, по мнению Труди, был самым справедливым и самым честным человеком на свете. До самого последнего дня, дня своей трагической и безвременной смерти, Сэм говорил Труди, что надо мечтать и делать свои мечты явью. Не из-за этого ли она была сейчас в Бабочке? В поисках спасения, как сформулировала ее кузина. Труди надеялась, что она наконец поймет, чего ищет, почему каждый субботний вечер какая-то неведомая сила выталкивает ее из дома в объятия незнакомцев, хотя эти встречи не приносили ничего, кроме чувства горечи и неудовлетворенности. Труди пришла в Бабочку не только потому, что ей нужен был секс, — секс можно найти и в другом месте. Она пришла сюда найти ответы на вопросы, которые пока оставались без ответа.

Труди услышала шаги в зале. Потом дверь на другой стороне комнаты открылась, и он вошел. Труди глазам своим не верила: при мягком свете, в непринужденной обстановке он был просто неотразим. Одет безукоризненно: дорогой черный шерстяной пиджак, серые брюки, светло-серая рубашка и темно-красный галстук. Высокий, стройный, с уверенной осанкой, он мог быть в руководстве крупной корпорации или ректором какого-нибудь университета с хорошей репутацией.

Он подошел к ней и сказал со спокойствием хорошо воспитанного человека:

— Я так рад, что вы смогли сегодня прийти. Обеда придется немного подождать. Не хотите ли присесть? — Он слегка взял ее за локоть и подвел к небольшому дивану, обитому голубым бархатом.

— Не хотите ли чего-нибудь выпить? — спросил он, направляясь к бару.

— Белого вина, пожалуйста, — ответила она и удивилась своему смущению.

Он принес ей вина в фужере на длинной тонкой ножке, а себе налил какой-то коричневой жидкости в стакан. Затем уселся в большое удобное кресло с легкостью и непринужденностью, какую ощущает хозяин в своем доме. Стакан он отставил, не пригубив.

Труди не могла отвести взора от своего фужера. Под взглядом его серых глаз она почувствовала непонятную скованность. К своему удивлению, Труди не знала, что сказать, что делать дальше. К тому же ситуация отличалась от всех предыдущих. Здесь платила она!

— Я сейчас читаю чрезвычайно интересную книгу, — сказал он и взял книгу, которая лежала на маленьком столике у кресла. Он протянул руку, чтобы она могла разглядеть заглавие. — Может быть, вы тоже читали?

Труди взглянула. Да, она читала.

— Она вам понравилась? — спросил он.

— Ничего. Хотя не такая удачная, как его ранние работы.

— Почему вы так думаете?

— Ну… — Труди отпила глоток вина, чтобы как-то оттянуть время. Ей нужно было собраться.

Что случилось? Когда был жив отец, они часто до хрипоты спорили о книгах, идеях. Он научил ее искусству спора, и она так же в этом преуспела, что за год до его смерти начала временами одерживать верх.

Вдруг Труди поняла: она разучилась. Восемь лет она только и делала, что командовала на стройплощадке, да перекидывалась парой фраз со случайными знакомыми во время субботних встреч. Способность вести нормальную беседу стала потихоньку исчезать. Седовласый партнер приглашал ее именно к такому разговору.

Как раз это она заказывала на листке бумаги внизу.

— Думаю, что на этот раз он несостоятелен, — начала она, имея в виду автора книги. — Его ранние работы основывались на новых идеях, которые были тщательно проработаны. А эта книга скороспелая. Нужно помнить, что его предпоследняя книга вышла десять лет назад. С того времени — ничего, пустота. Когда я читала эту книгу, у меня было чувство, что автор проснулся как-то утром и понял, что его могут забыть. Он собрал друзей и сказал: Ребята! Мне нужна новая научно-популярная идея. Какие будут предложения?

Он мягко рассмеялся.

— Может быть, вы и правы, хотя я еще не закончил читать. Так что я пока не буду высказывать свое мнение.

— Как вас зовут? — вдруг спросила Труди, — Как мне к вам обращаться?

— Как бы хотели меня называть?

— Томас, — ответила она. Вас хочется называть Томас.

Он сделал глоток из своего стакана к сказал:

— Вы знаете, хотя я еще не закончил книгу, я думаю, что не соглашусь с вашим мнением. Вы утверждаете, что его предыдущие работы основаны на проверенных теориях. А что вы скажете по поводу первой книги? По-моему, это самые натуральные выдумки. Труди подняла брови.

— Но это была первая работа! К тому же написанная в шестидесятые годы. Молодой, наивный автор и его проба пера, если можно так выразиться. Нужно поверить ему на слово.

— В случае с последней книгой вы отказываетесь верить ему на слово.

— Вы еще не прочли ее до конца. Увидите, когда дойдете до десятой главы. От всех его доводов не остается и следа.

— Я уже прочел десятую главу и не согласен, потому что, если вы хорошенько подумаете о внутреннем смысле его тезисов…

Спор разгорелся по-настоящему. Труди почувствовала себя увереннее, скинула туфли, уселась на диван, поджав под себя ноги. Томас вновь наполнил ее стакан вином и продолжал оспаривать ее высказывания. Затем раздался осторожный стук в дверь, и вошел официант, везя перед собой тележку с обедом. Труди не хотелось есть. Она была слишком заведена, увлечена спором. Они продолжали спорить, когда им подали свежий шпинат и грибной салат. Труди подвергла критике доводы Томаса за сметаной, икрой и консоме; он загонял ее в угол, когда на столе были цыпленок и картошка. Они не обратили внимание на десерт, их кофе остыл. Сине-зеленые глаза Труди блестели, когда ей удавалось доказать свою правоту; голос ее становился громче, когда победа осталась за ним. Она говорила быстро, часто перебивая. Она машинально теребила длинные серьги и становилась все более оживленной.

Труди остро ощущала своего собеседника как мужчину. Его запах, поблескивание золотых часов, ухоженные руки. Все высшего класса. Как это все не похоже на мужчин, с которыми она каждодневно сталкивалась на стройплощадке: джинсы, защитная каска и покровительственное отношение к ней только потому, что она женщина. Собеседник действительно слушал ее и отдавал ей должное. Томас снял пиджак и ослабил галстук. Он слегка наклонился над столом в ее сторону, точно так же захваченный спором. Сердце у Труди забилось сильнее, у нее закружилась голова. Она впала в состояние эйфории и страшного возбуждения.

— Вы искажаете факты, — сказал он.

— Это не так. Если и есть предмет, который я знаю лучше, чем кто-либо другой, так это именно этот. Вы должны прочитать Уиттингтона, чтобы полностью понять…

— Уиттингтон — это крайность. Труди встала со стула.

— Это ваше мнение, Томас, а не доказанный факт. Она отошла от стола, развернулась и вернулась на место.

Мельком увидела себя в зеркало: щеки раскраснелись, глаза ярко блестели. Труди и впрямь была возбуждена. Она внезапно поняла, что хочет этого мужчину так, как никого другого, и если он вдруг дотронется до нее, то она за себя не ручается.

Томас встал и подошел к ней. Он прервал ее на полуслове жарким поцелуем. На этом спор и закончился, Труди зашептала:

— Скорее, пожалуйста, скорее!

Они занимались любовью на ковре. Труди застонала. Ей показалось, что она умирает: никогда еще ощущения не были такими острыми. Когда все было позади и она некоторое время лежала в его объятиях, Труди с изумлением думала о проведенном вечере. Пожалуй, она получила такое удовлетворение, которого не испытывала еще ни разу в жизни. Томас обнимал ее, ласкал, целовал, а Труди с трудом верилось в реальность происходящего.

Потом у нее возник вопрос. Она хотела задать его Томасу, но жаль было разрушать очарование вечера. Поэтому она задала вопрос себе, но у нее не было ответа.

Что за маг и волшебник творил чудеса в комнатах, расположенных над магазином Фанелли? Кто их придумал? Кто начал? Кто управлял? Собственно говоря, кто эта Бабочка?

Нью-Мексико, 1952 год

Самые ранние детские воспоминания Рэчел: она просыпается среди ночи и слышит, как кричит мать. Она выползает из своей кроватки и с трудом (подгузники мешают) топает через прихожую в другую комнату. Дверь полуоткрыта. Она знает, что мама и папа там. Она входит и видит маму без одежды, на четвереньках на кровати и отца, стоящего сзади. Мама плачет и просит его остановиться.