Только вперед - Борис Раевский

— Спортсмен должен думать! — с жаром говорил Галузин. — Плох тот футболист, который полагает, что головой надо лишь отбивать мячи!

Спортсмен, как солдат, должен не просто думать, — он обязан соображать быстро, в сотые доли секунды. Боксер на ринге вынужден моментально принимать решение. Умный боксер не просто «уходит», «ныряет», уклоняется от удара противника, а делает это так, чтобы очутиться в удобной позиции и в следующее мгновение самому нанести удар. Хороший вратарь должен по положению ног нападающего мгновенно сообразить, куда полетит мяч, и броситься в опасный угол ворот, когда противник еще лишь нацелился туда. Иначе будет поздно!

Леня по складу характера был рассудительным и спокойным. Тете Клаве, например, очень нравился его характер. Она даже всем соседкам хвасталась, что племянник никогда не вспылит, выдержанный, тихий. Но Иван Сергеевич придерживался на этот счет другого мнения. Рассудительность Лени ему нравилась, но он не мог примириться с некоторой вялостью своего ученика.

— Увалень! — сердито говорил он. — Медлителен, как индийский отшельник!

— Ты не в кровати! — грозно обрушивался он на Кочетова. — Не спи! Реагируй!

И Лене приходилось «реагировать».

Иван Сергеевич командовал: «На старт!» — И Леня вставал на стартовую тумбочку. После команды «Марш!», он бросался в воду.

— На две десятых секунды запоздал! — спокойно говорил Иван Сергеевич и невозмутимо возвращал ученика на стартовую тумбочку. Иван Сергеевич снова командовал, и Кочетов снова прыгал. И опять запаздывал. Снова тренер возвращал его на тумбочку. Это повторялось не раз.

И все-таки Галузин добился своего — Леня научился «реагировать».

Тренер хорошо помнил первое появление Кочетова в бассейне. На школьных соревнованиях Леня сошел с дистанции. Значит, у него не хватает выдержки, упорства, стремления к победе. Галузин умышленно ставил теперь на старт рядом с Кочетовым более сильных пловцов. Они обгоняли Леню, но он должен был не сдаваться, упорно бороться до самого финиша.

И Галузин достиг результата — он воспитал в ученике «спортивную злость». Кочетов не только не сходил с дистанции, но чем сильнее был противник, тем ожесточеннее боролся Леня, не уступая без боя даже десятой доли секунды.

Когда Галузин убедился, что у Кочетова появилось нужное упорство, тренер резко изменил тактику. Теперь он ставил на старт рядом с ним более слабых ребят. Леня побеждал их, и у него постепенно вырабатывалась твердая уверенность в своих силах, без которой, как и без спортивной злости, не может быть хорошего спортсмена.

Глава третъя. Куда пойти?

Тахта была старая, с выпирающими пружинами. Ее покрывал ковер с многочисленными проплешинами. Когда-то на этом ковре красовались два рыцаря. Но уже много лет — сколько помнил Леня — оба рыцаря были без лиц. Уцелели лишь их туфли на высоких, почти женских, каблуках и перья на шляпах: туфли находились внизу тахты, где люди не сидят, а перья — наверху, на той части ковра, которая прикрывала стену над тахтой.

Аня Ласточкина и Леня, сидя на тахте, занимались. Мать Ани печатала в углу, на низком столике, возле стоящей на полу высокой бронзовой лампы-торшера с зеленым абажуром, по которому змеилась трещина. Леня так привык к этому мерному стрекоту машинки, что уже и не замечал его.

Сперва повторяли пройденное по литературе. Потом взялись за английский. Этот предмет давался Лене труднее других. И хотя Кочетов уже давно догнал своих одноклассников, — с произношением у него не ладилось до сих пор. Леня не раз в шутку жаловался на свой «тугой» язык, неповоротливый, не успевающий прижиматься то к зубам, то к небу. Английские слова по-прежнему звучали у него слишком по-русски.

Вдруг Аня захлопнула книгу.

— Миша Наливкин собирается в электротехнический, Костя — на завод «Шарикоподшипник», Натка — в медицинский, — возбужденно перечисляла она. — И только мы с тобой какие-то неприкаянные. Тычемся, как слепые котята…

Леня кивнул. Он вообще не отличался речистостью к, когда можно, предпочитал ограничиться кивком или жестом.

Они замолчали. Слышался только стук машинки, да издалека доносились звуки рояля: оба они любили музыку и сразу узнали — полонез Огинского.

— Прямо хоть реви, — опять заговорила Аня. — Куда податься? Я вчера — стыдно сказать — с горя подумала: а не пойти ли в автодорожный?

— В автодорожный? — удивился Леня. — А разве ты интересуешься?..

— Нет! Ни машинами, ни дорогами, — перебила Аня. — Но что делать? Я и медициной, и педагогикой, и инженерным делом тоже не интересуюсь. А куда-то надо… У автодорожного хоть тот плюс, что он рядом. Перебежал через мостовую — и в институте…

— Да, веский довод, — усмехнулся Леня.

— Смейся, — обиделась Аня. — Мне и самой очень весело… Ну, а ты? Решил?

Леня пожал плечами. Нет, он не метался, как Аня. Но окончательного выбора и он еще не сделал. Говорить об этом с Аней не хотелось. Пожалуй, скажет — несерьезный институт. Засмеет…

— А я знаю! — воскликнула Аня. — Знаю, куда ты собрался!

— Ну, куда?

— Знаю!

— Ничего не знаешь!

— Догадываюсь! И учти — я тоже об этом институте подумываю…

Однажды, после уроков, Кочетова неожиданно вызвали в школьный комитет комсомола.

— Тренируешься? — спросил его Виктор Корякин, член комитета.

— Тренируюсь, — ответил Леня, не понимая, зачем его позвали.

— Так, — сказал Корякин. — Ну, расскажи…

Леня, все так же не понимая, куда он клонит, кратко рассказал о своих тренировках.

— А ты поподробнее, — попросил Корякин.

— Ну что ж, можно и поподробнее.

И Леня, усевшись рядом с Виктором, стал рассказывать.

В комитет комсомола то и дело входили школьники. У всех у них были какие-то дела к Корякину. Но, как только вошедший начинал говорить, Виктор предостерегающе поднимал руку и указывал на скамью: посиди, мол, подожди.

Вскоре в комитете собралось уже много ребят. Все они волей-неволей слушали рассказ Лени о школе плавания.

— Вчера я впервые участвовал в городских соревнованиях, — закончил Леня. — Проплыл двести метров брассом за три минуты девять секунд и получил звание перворазрядника. Честно говоря, я здорово обрадовался. Вышел из воды, — все меня поздравляют с победой, а тренер мой — Иван Сергеевич — подкручивает рукой усы и, как ни в чем не бывало, говорит: «Вот теперь начнем заниматься по-настоящему! Главное, не ленись!»

Ребята засмеялись. Улыбнулся и Виктор Корякин, Но, вспомнив, что вызвал Леню и для серьезного разговора, он одернул лыжную куртку и строго оглядел ребят.

— Вот что… — сказал Виктор. — Комитет комсомола поручил мне потолковать с тобой. Тренировки твои — дело, конечно, хорошее, но… — тут Виктор остановился, не зная, как выйти из затруднительного положения. — Видишь ли, мы беспокоимся, — не помешают ли эти тренировки твоим занятиям в школе?

— Да я… — начал Леня.

— Знаю, знаю! — перебил его Виктор. — Знаю — ты отличник. Но учти, мы — десятиклассники, на носу выпускные экзамены. Тут каждый час дорог. Может, отложишь на время спортивные занятия? Бассейн-то не уплывет!

Нет, прерывать тренировки Леня не хотел.

— Ты пойми, — с жаром убеждал он Виктора. — У меня после зарядки, прогулок и плавания голова всегда такая свежая, — за час успеваю выучить больше, чем другой домосед — за два часа. Мы вот недавно с Новоселовым и Григорьевым готовились к контрольной по химии. Они три страницы одолеют — и устали. Отдыхают. Потом опять три страницы прочитают и опять откладывают книгу. И все потому, что спортом не занимаются, на свежем воздухе мало бывают. А я без перерыва все восемнадцать страниц прошел. И, когда проверили, — оказалось, лучше, чем они, запомнил.

— Ну, смотри сам! Не маленький! — сказал Виктор.

Галузин до начала занятий выстроил учеников в спортивном зале возле гимнастических стенок. Пловцы стояли двумя шеренгами: вдоль одной стенки — девочки, вдоль другой — мальчики. В руках у всех были школьные дневники. Ребята знали — сегодня 30-е число, конец месяца. В этот день Иван Сергеевич проверял, как учатся в школе его пловцы.

В полной тишине тренер медленно передвигался вдоль шеренги, внимательно просматривал дневники. Он дошел уже до середины и вдруг остановился.

— Максаков! Три шага вперед! — скомандовал он.

Максаков смущенно вышел из строя. Он стоял «смирно», и с каждым мгновением лицо его все гуще краснело.

— Так… — хмуро сказал Иван Сергеевич, разглядывая его дневник. — Значит «двойку» по химии заработал?

В шеренге девочек кто-то тихо прыснул.

Максаков молчал.

— Отправляйся домой! — коротко приказал Иван Сергеевич.

Максаков открыл было рот, желая что-то сказать в свое оправдание, но лишь вздохнул, молча взял дневник и, провожаемый взглядами ребят, быстро покинул зал. Он знал — возражать бесполезно. Тренер был в таких случаях неумолим. У него существовал закон: получивший «двойку» на две недели лишался права посещать бассейн.