Возвращение Цицерона - Андрей Саломатов

- Очень приятно, - кивнула металлической коробке Ирина Константиновна и добавила: - Интересно вы живете. То у вас поселяются инопланетяне, то роботы. Завтра, глядишь, какие-нибудь лешие появятся или русалки.

- А это наши соседи, - представил их Алексей Александрович. - Они пишут детективные и фантастические романы.

- Здравствуйте, коллеги, - обрадовался Цицерон.

- А что, вы тоже пишите? - удивленно спросил Владислав Валентинович, испытывая неловкость от того, что ему приходится говорить с железным ящиком.

- Да, - ответил Цицерон. - Я написал книгу воспоминаний. Мемуары, так сказать.

- Тогда может вы нам почитаете? - с иронией спросила Ирина Константиновна, и бывший грузовой робот сразу согласился:

- Пожалуй почитаю, - ответил он.

Вскоре все уселись за большой обеденный стол под красивым оранжевым абажуром, и когда каждый выпил по чашке ароматного чая и гости обменялись с хозяевами последними новостями, в дом вошел молодой сержант милиции Иван Бурбицкий.

- Здравствуйте, - поприветствовал он хозяев и гостей. - Что-то народ у вас под окнами ходит. Не обижают?

- Нет, не обижают, - ответил Алеша.

- Но надое-ели, - протянул Фуго. - Все на меня хотят посмотреть. Житья от них нет. Ходят и ходят без дела. Лучше бы дорогу в лес заасфальтировали, чтобы удобнее было за грибами ходить. Все какая-то польза была бы.

- А то, если что, зовите меня, - расправив плечи, проговорил сержант милиции. - Всех арестую.

- Не надо, Ваня, никого арестовывать, - сказала Светлана Борисовна. Садитесь-ка лучше с нами чай пить и слушать воспоминания Цицерона. - Она показала на железный ящик со светящимися зелеными фотоэлементами и добавила: - Это наш новый жилец, бывший грузовой робот.

- Симпатичная коробка, - мельком взглянув на Цицерона, вежливо похвалил Бурбицкий. - А от чая не откажусь. - Сержант милиции сел на место Алексея Александровича, который вышел на веранду за полотенцем, и отхлебнул из его чашки.

- Да, кстати, - вспомнила Ирина Константиновна и обратилась к Цицерону: - Вы кажется обещали ознакомить нас со своим сочинением.

- Да-да, - растерянно поддержал её Алексей Александрович. Он вернулся в гостиную с полотенцем, увидел свое место занятым и теперь раздумывал, куда бы ему пристроиться. - Давай, Цицерон, покажи нашим фантастическим писателям, на что способен робот с богатым жизненным опытом.

- Хорошо, - ответил Цицерон. - Моя книга называется "Записки железного гуманоида". Только попрошу не чавкать, пока я буду читать.

От этих слов Фуго едва не подавился.

- А кто чавкает? - обиженно спросил он и отложил плюшку.

- Вот теперь никто, - ответил робот и продолжил: - Сегодня я прочитаю вам первую главу. Она называется "Детство". Итак, я начинаю.

"Я - грузовой робот РГ-010353 по прозвищу Цицерон решил описать всю свою жизнь честно и подробно от первой секунды своего существования и до полета на планету Тимиук, который подробно отобразил мой биограф и друг Андрей Васильевич Саломатов в повести "Цицерон - гроза тимиуков". Положа одну руку на технический паспорт*, а другую на то место, где у всех нормальных людей находится сердце, обещаю писать только правду и освещать происшедшие события, насколько это возможно, точно.

Я родился 1-ого марта 2015 года в городе Москве, на заводе "Робототехника", в пятом цехе, на третьей поточной линии. Как впоследствии рассказывал бригадир - Штерн Борис Гидальевич - моему появлению на свет предшествовало несколько таинственных знамений: за день до этого знаменательного события ушел в отпуск начальник цеха; за пол дня перегорели пробки на всем заводе, за два часа - на склад привезли новые фотоэлементы, которые мне все равно не достались; а за пять минут до моего оживления разразилась ужасная гроза. Молнии лупили по громоотводу так, что от металлического стержня остались одни ошметки. Градом в цехе повыбивало все стекла, ливень был такой, что залило весь первый этаж завода, и люди вынуждены были трудиться по пояс в воде. Если же у кого-то из рабочих из ослабевшей руки выпадал гаечный ключ или молоток, бедняге приходилось нырять за ним на дно цеха.

Я сразу родился большим и тяжелым роботом, а потому никогда не был маленьким пухленьким мальчиком. Я не агукал и не шевелил пальчиками, как это делают новорожденные младенцы. Я даже ни разу не сосал соску и не знаю, какая она на вкус, потому что вообще не понимаю, что такое вкус. У меня было мужественное квадратное лицо и зеленые глаза, то есть, фотоэлементы. Две мои мамы, а точнее, два папы - механики Антон Молчанов и Иван Филимонов никогда не пели мне колыбельных песен и не шлепали меня по моему большому металлическому заду. Я не имел даже игрушек, а так же подгузников, потому что никогда не мочился в пеленки, которых у меня тоже никогда не было. Все мое имущество состояло из набора гаечных ключей и запасных аккумуляторов. Вот так, фактически без вещей и денег меня выпустили в жизнь, в этот большой и прекрасный мир.

Первое, что я увидел - это был свет. Он вливался в мои фотоэлементы и освещал меня изнутри. Я сразу почувствовал, что свет - это хорошо. Он вырвал меня из темного небытия и подарил жизнь. И тогда я подумал, что больше никогда не захочу вернуться обратно в темноту, туда, где я ничего не чувствую, не помню и не понимаю.

Сразу после рождения надо мной склонилось не доброе, улыбчивое лицо мамы, а усатая физиономия механика Филимонова. Он отнюдь не ласково ковырнул пальцем мой фотоэлемент и с силой хлопнул меня по животу. Первые слова, которые я услышал придя в этот мир, были: "Шабаш, пойдем обедать!"

Я был настолько потрясен нахлынувшими на меня звуками, что первые несколько минут не мог вымолвить ни слова. Я лежал на столе, глядя в потолок, и думал: "Как это странно. Совсем недавно меня не было вообще, а теперь я есть, и это правильно. А когда я сделаю свое дело, меня снова не станет. Наверное, это тоже правильно".

Когда кончился ливень и из цеха откачали всю воду, мои родители Молчанов и Филимонов отвели меня на склад готовой продукции, показали место, где я должен был дожидаться отправки на работы, и ушли. К счастью, из-за всей этой суматохи они позабыли меня отключить, и я получил возможность наслаждаться жизнью, подаренной мне этими замечательными людьми.

Так закончилось мое короткое детство, суровое детство грузового робота, которому никто никогда не дарил подарков и не устраивал для него новогодних праздников.

Сам того не заметив, я вступил в новую пору своей жизни - в отрочество".

Цицерон закончил читать первую главу книги, и некоторое время за столом царило молчание. Всем было немножко жалко бывшего грузового робота, а Алеша даже почувствовал угрызения совести. Ему почему-то сделалось стыдно за свое такое продолжительное и благополучное детство, и он подумал, что обязательно постарается как-то угодить Цицерону, сделать его отдых на даче приятным и запоминающимся.