Любовные секреты Дон Жуана - Тим Лотт

– У тебя очень длинная линия жизни.

– Спасибо.

– А линия любви выражена слабо. И очень извилистая. Мне она не нравится.

– Можно мою руку?

– Очень непокорная ладонь.

Я нетерпеливо отдернул руку. Мне и в голову не пришло, что со мной заигрывают. Я просто решил, что девочка в розовом умеет гадать. Ее не смутило мое поспешное бегство, она только улыбнулась, слегка пожав плечами. Отхлебнула из бокала. Я вдруг почувствовал жажду.

– Можно мне немного твоего лимонада?

Она изогнула брови.

– Это не лимонад.

– Ну, крем-соды. Или что там у тебя. Я страшно хочу пить.

– Это водка.

– Что?

– Попробуй. – Она протянула бокал к моему лицу.

Почувствовав запах алкоголя, я отвернулся.

– Нет, спасибо. Я хотел лимонада.

– Ты не спросил, как меня зовут.

– Не спросил.

– Кэрол. Кэрол Мун.

– А… Ясно.

Было бы неверно сказать, что я вдруг растерял все свои социальные навыки; тогда, в тринадцать лет, у меня их просто не было. Но я достиг возраста, когда неожиданно осознаешь их необходимость. Прежде, в детстве, я мог не корректировать свое поведение и быть самим собой, не боясь стать отверженным. Я впервые столкнулся с необходимостью поддерживать разговор, и это оказалось непросто. Надвигающаяся угроза молчания сподвигла меня на неуверенную попытку завязать беседу.

– Так ты Брюшко-хлопушка?

– Да.

– Научилась все-таки нырять?

– В общем, нет. Нет.

– Это сложно, правда?

– Да нет. Просто у меня не получается. Я не очень спортивная.

Думаю, если потренироваться, рано или поздно… Ну, сама понимаешь.

Она махнула рукой, очевидно желая сменить тему.

– А как тебя зовут?

– Дэнни Сэвидж. Я в одном классе с Шерон.

– Дэнни Сэвидж. Наслышана о тебе.

Она произнесла это так, что я покраснел. К тому же, разговаривая, она буквально не отводила взгляда, и это меня смущало.

– Правда? – промямлил я.

– У тебя очень сексапильные ноги, как мне сказали.

Она засмеялась. Громкий, откровенный смех резко контрастировал с заговорщическим тоном ее низкого голоса. Я растерялся.

– Знаешь, а ведь это правда, – продолжила она, отсмеявшись. – Я видела в бассейне. Очень красивые ноги. Длиннее, чем можно было бы ожидать.

– Спасибо, – сказал я, глядя в пол.

– Ты легко смущаешься.

– Да?

– Вот видишь. Опять покраснел. Мне это нравится.

– Тебе бы понравилось, если бы я обсуждал твои ноги? – спросил я вызывающе, рискнув взглянуть прямо ей в лицо и встретив рассеянно-вопрошающую улыбку.

– Не знаю. Не думаю, что я была бы против, – ответила она игриво, а потом посмотрела вокруг, как будто ей вдруг надоело болтать со мной.

– С кем ты разговаривал, пока я не подошла?

– Ты о Дэмиене Купере?

– Наверное. Толстяк с большим носом.

– Да. Это Дэмиен.

– О чем вы говорили?

И снова я почувствовал неловкость. Это не была светская беседа: необыкновенная прямота и всеядная любознательность Кэрол Мун заставляли всегда быть начеку, словно за невинным вопросом скрывался другой, более каверзный, способный сразить и обезоружить.

– Ну, о рок-музыке… и тому подобном, – выдохнул я, уверенный, что такие вещи девочку не могут интересовать.

– О, я обожаю рок, – оживилась Кэрол Мун. – Ты слышал «Бит Бразер энд зе Холдинг Компани»? Ну, которые с Дженис Джоплин? Это так… я даже не знаю. Аранжировка. И голос. Обалденно! Офигительно!

Я почувствовал, что акции Кэрол в моих глазах заметно выросли после сделанных ею заявлений. Тот факт, что девчонка в 1970 году в Хэнуэлле слышала Дженис Джоплин, и не только слышала, но и оценила, потрясал. А восклицания в конце – это в те времена, когда девочки старались взять хорошими манерами и невинной простотой! Я восхищался Брюшкой-хлопушкой. Но предпринять ничего не успел, поскольку почувствовал, что меня тянут за рукав. Образ Кэрол Мун тут же стерся в моем сознании: за рукав меня тянула сама Шерон Смит.

– Простите, что вмешиваюсь. Красивое платье, Кэрол. У моей мамы такое же.

Интерес на лице Кэрол сменился безразличием и скукой.

– Спасибо, Шерон. Я польщена. Тебе нравятся пятна на застежке? Это Дэнни.

Я покраснел, но Шерон, казалось, не обратила внимания на слова Кэрол. Она тянула меня прочь, томно на ходу бросив:

Ты не против, если я похищу Дэнни на секунду? Мне нужно кое-что ему показать.

– Тебе есть что показать, – успел я услышать ответ Кэрол, и меня утащили в коридор в глубине дома.

Там была кладовка. Внутри – только пустые коробки и пакеты. Я ожидал волну паники. Чтобы скрыть волнение, заговорил:

– А эта Кэрол – милая.

– Высокомерная маленькая злючка. Не трать на нее время. Слишком умной себя считает. Любит покопаться в чужой башке, корова любопытная.

В полумраке комнаты Шерон разглядывала свои ногти и время от времени посматривала на меня. Я еще больше растерялся от этой вспышки злобы, которая тут же сменилась кошачьей вкрадчивостью, стоило мне выказать удивление. Шерон, казалось, ждала чего-то, но я не понимал – чего. Я снова попытался завязать беседу.

– А что… что… ты мне хочешь показать?

В ответ Шерон подошла еще ближе и слегка выпятила грудь.

– Видишь брошку? – спросила она.

Тут я заметил, что она держит мой подарок в протянутой руке. Сердечко было раскрыто, или «сломано», обозначая, что Шерон «свободна». Мне показалось, она хочет, чтобы я взял брошку. И я взял.

– Красивая вещичка, – заметил я.

– Мое сердце разбито.

– Да?

– Ты поможешь починить?

– Я не очень понимаю, что ты…

И тут она меня поцеловала.

Или попыталась поцеловать. Я растерялся. Ее лицо приблизилось, губы нацелились на мои. Я слегка отодвинулся, но недостаточно, чтобы предотвратить их ароматическое нападение. Я ощутил ее дыхание: сладкое, как мед, точнее, в детском эквиваленте, как жвачка и попкорн. Я подумал, что надо открыть рот, и открыл. Ее руки обхватили мою спину, и она притянула меня ближе. Я почувствовал, как ее язык проник мне в рот. Много раз я представлял себе этот момент и каждый раз думал, что будет противно. Так я сделал свое первое открытие о сексе: думать о нем отстранение, при свете дня, и заниматься им – две разные вещи. Настоящее удивительным образом все меняет. Сознание выключается. Ты следуешь внезапно пришедшему наитию. Это было прекрасно – ее язык у меня во рту.

Я не знал, что делать. Я подумал, что недостаточно просто предоставить пространство для этой проникающей мягкости. Мне тоже надо было что-то предпринять в ответ. Я попробовал подвигать своим языком вокруг ее. И это не было противно. Напротив, восхитительно. Больше чем восхитительно. Если пользоваться моим сегодняшним лексиконом, я бы назвал это ощущение «изысканным». Но тогда самым сильным словом, которое я знал, было «восхитительно».

А потом я удивил самого себя. Меня настолько вдохновил успех этого невольного эксперимента, что я захотел пойти дальше. Я чувствовал, что мне нужно быть более напористым. И я залез ей под юбку. Вместо того чтобы с негодованием оттолкнуть меня, она раздвинула ноги и часто задышала.

Под юбкой у нее были трусы, как и указывали едва обозначенные линии на бедрах. А под трусами… До этого момента я не имел ни малейшего представления. Я даже не знал, чего ожидать. В 70-х большая часть мира (за исключением бесконечно малой верхушки айсберга, для которой 60-е означали не только появление стиральных машин и организованного туризма) была далека от сегодняшнего уровня сексуального просвещения. Эминема посадили бы в тюрьму. Серьезно. Как и Мадонну, и Бритни Спирс, и Робби Уильямса. Мастурбируя, я вдохновлялся иллюстрациями классических скульптур из десятитомной «Детской энциклопедии» Артура Ми – невозможно было найти изображение обнаженной груди. А вагину я и вовсе не мог себе вообразить: она попадала в зону, закрашенную детской рукой в красный цвет, с надписью «Осторожно, чудовища!».

То есть представления о женской анатомии у меня были весьма приблизительные. В моем случае образ вагины не подкреплялся ничем, кроме необоснованных слухов. В детстве я думал, что дети рождаются из живота женщины. Потом стало очевидно, что для этого нужно что-то еще, но я не знал что. Какая-нибудь дырка? Какой-нибудь изгиб или желоб? А может… нечто такое?… Я понятия не имел, как устроены женщины.

Сильнее всего в первый момент меня поразило то, что прикосновение к этой… штуке, или пустоте, как бы это ни называлось, женщина воспринимала совсем небезразлично. Шерон Смит откровенно одобряла продвижение моей руки к этой самой штуке, как ее ни назови. Этого я не ожидал. Она выгнулась, когда моя рука коснулась мягкого пушка, знакомого мне по собственному опыту полового созревания: пушистый луг тонких вьюнков. Она запрокинула голову. И тут меня ждал сюрприз.

Эта штука – я так и не придумал ей названия – была влажной. Но не просто влажной. В этом было что-то еще. Что-то другое. Она была как рот, только лучше. Я не мог это сформулировать, но знал точно: она была влажной и обволакивала теплом.