Мило и волшебная будка - Нортон Джастер

— Ты, ты, ты виновен! И ты виновен! А ты виноватей всех! — сказал он, добравшись до Мило.

Потом повернулся к Тактику, продолжавшему трезвонить, и приказал:

— Заткни будильник, собака! Звенеть в присутствии блюстителя закона есть неуважение к властям предержащим.

Он сделал пометку в своем черном списке, потом заложил руки за спину, насупил брови и стал вышагивать взад-вперед, любуясь разрушениями, произведенными в торговых рядах.

— Славненько! Славненько! И кто же это сделал? Отвечайте, или я, согласно букве закона, заарестую всех.

Настала тишина. Мало кто видел, что тут на самом деле произошло, вот все и молчали.

— Ты, — полицейский направил указующий перст на Ляпсуса, который, наконец поднявшись, отряхивался и вправлял помятый котелок. — Ты у меня на подозрении.

С испугу жучило выронил трость и ответствовал дрожащим голосом:

— Да нет же, я здесь ни при чем, клянусь честью джентльмена! Я всего-навсего невинный свидетель и занимался своим делом, услаждая слух и, с позволения сказать, зрение ценами и сценами рыночной жизни, в то время как этот молодой человек…

— АГА! — прервал его Буквоед, сделав еще одну пометку в своем блокноте. — Я так и думал, во всем виноват мальчишка.

— Прошу прощения, — возразил Ляпсус, — я это просто ляпнул, я не это имел в виду…

— МОЛЧАТЬ! — Полицейский вытянулся во весь свой крошечный рост, так, что испуганный жучило испугался еще больше. — А ты отвечай, — повернулся блюститель к Мило, — где ты был в ночь на двадцать седьмое июля?

— Какое это имеет значение? — удивился Мило.

— А такое! — отвечал полицейский. — Это день моего рождения! — И записал в блокноте: «Преступник забыл день моего рождения». — Мальчишки всегда забывают дни рожденья других людей. Кроме того, — продолжил он, — ты обвиняешься в преступлениях по следующим статьям: покушение на порядок, сеяние беспорядков, обрушение рынка, сотворение хаоса и порча словарного запаса.

— Ну это слишком! — сердито тявкнул Тактик.

— А также, — добавил полицейский, бросив грозный взгляд на часового пса, — а также по статье — «выгул часовых механизмов без намордника и поводка, каковой механизм брешет, как собака». Итак, согласно букве закона, вношу предложение о заключении и выношу заключительный приговор…

— Но приговор — это дело судьи, — возразил Мило, вдруг вспомнив читанное в какой-то книжке.

— Так точно. — Полицейский снял фуражку и накинул на себя черную, до пят, судейскую мантию. — Я и есть он. Итак, предложение о заключении… Кстати, тебе какое больше нравится, долгое или краткое?

— Лучше покороче.

— Прекрасно. В долгих я и сам путаюсь, — сказал судья и трижды ударил молоточком. — Мое предложение — «Да». Самое короткое из известных мне предложений. Потому что «нет» длиннее на одну букву. Есть другие предложения?

Все согласились с тем, что предложения короче «да» нет, и судья продолжил:

— Итак, присяжные сказали «да». И вот заключение: преступник приговаривается к заключению сроком на шесть миллионов лет. Приговор окончательный и обжалованию не подлежит. — И он снова постучал молоточком. — А теперь марш за мной — в тюрьму.

— В тюрьме работают не судьи, а тюремные надзиратели, — возразил Мило, вспомнив ту же книжку.

— Так точно, — согласился судья, снял мантию и выудил из кармана тяжелую связку ключей. — Я и есть он.

И тюремный надзиратель Буквоед повел их в тюрьму.

— Выше голову, — кричал вслед жук Ляпсус. — За хорошее поведение вам скостят миллиончик-другой годков.

Тяжелая тюремная дверь медленно затворилась, и Мило с Тактиком в сопровождении Буквоеда при свете единственной мерцающей свечи двинулись вниз по длинному коридору.

— Глядите под ноги! — предупредил блюститель закона, когда они ступили на крутую винтовую лестницу.

Мощные каменные стены были склизкие, а воздух сырой и затхлый — так пахнут слежавшиеся мокрые одеяла. Они спускались все ниже и ниже, пока не оказались перед другой дверью, пожалуй, еще тяжелее и ужаснее, чем первая. Паутина легла на лицо Мило, он передернулся.

— Местечко вам должно понравиться, — хихикнул полицейский, отодвинув засов и толкая створку, которая повернулась со страшным скрипом и скрежетом. — Здешнее общество, само собой, не слишком велико, зато у вас будет возможность перекинуться словечком-другим с ведьмой.

— С ведьмой? — По спине у Мило побежали мурашки.

— С ней. Она уже давненько тут сидит, — откликнулся Буквоед, входя в очередной коридор.

Вскоре они миновали еще три двери, прошли по узкому мосточку, еще по двум наклонным коридорам, спустились еще по одной лестнице и наконец остановились перед маленькой дверцей.

— Вот и пришли, — сказал Буквоед. — Располагайтесь как дома.

Дверь открылась и закрылась. Мило с Тактиком оказались в камере с двумя крошечными окошками под высоким сводчатым потолком.

— Счастливо оставаться. До встречи через шесть миллионов лет, — попрощался Блюститель Буквы Закона и ушел. Его шаги, удаляясь, раздавались все тише и тише, пока вовсе не стихли.

— Похоже, это надолго, а, Тактик? — уныло проговорил Мило.

— Похоже, — ответил часовой пес и пошевелил носом, принюхиваясь к новому жилью.

— А у нас даже шашек нет или хотя бы кусочка мела — чем же мы будем заниматься все это время?

— Не беспокойся, — прорычал Тактик, махнув лапой, — что-нибудь придумаем. Главное в жизни — быть тактичным, держать такт и придерживаться избранной тактики, я-то уж знаю! Только будь добр, поскорее подзаведи меня! А то я сейчас отключусь.

— Что тут придумаешь? — молвил Мило после того, как завел до упора пружину будильника. — Столько неприятностей, а все из-за одного словечка, поставленного не на место или не так написанного! Если мы выберемся из этой темницы, я обязательно выучу все-все слова на свете.

— Весьма похвальное намерение, дитя мое. — Голос прозвучал из дальнего, самого темного угла.

Удивленный Мило огляделся и только тут заметил в полумраке симпатичную старушку, которая, тихонько покачиваясь в кресле-качалке, что-то вязала на спицах.

— Здравствуйте, — сказал он.

— И ты здравствуй, — ответила она.

— А ведьмы вы не боитесь? — осведомился Мило. — Говорят, она где-то здесь.

— Говорят, — пожала плечами старушонка и плотнее закуталась в шаль. — Говорят также, что ведьма — это я.

Мило попятился. В страхе он прижался к Тактику, поближе к звонку будильника — известно, что ведьмы боятся громких звуков.

— Не пугайся, — рассмеялась она. — Это ошибка. Ведь я…

Мило с сомненьем поглядел на нее, не зная, верить или не верить.

— Ведь я! — повторила старушка. — Не окончательная Ведьма, просто Ведь, без окончания. Мы с ведьмой, конечно, одного корня, но я совсем не опасная.

— Какого такого корня? — спросил Мило, отлипнув от пса и сделав шажок к старушке. — И за что вас посадили в темницу?

— Ох! — воскликнула та (как раз в этот момент огромная крыса прошмыгнула у ее ног). — Ты не знаешь, какого я корня? Тогда слушай. Я начну с Азов. Аз и Буки — два первейших дома в нашем королевстве. К ним принадлежит сам король Азбукиан. Мы же, Веди, стоим на третьем месте, хотя ни в чем не уступаем первым, ибо происходим от древнейшего корня вед. Посему при дворе мы всегда чем-нибудь заведовали. Я, к примеру, в течение многих лет ведала словами и решала, какие из них годятся для всеобщего употребления, какие и где можно произносить, а какие нельзя, какие следует писать и печатать, а какие — ни в коем случае.

Можешь себе представить, сколько тысяч слов прошло через мои руки и какая это была ответственная работа. Мне был пожалован придворный титул «Ведущий Слововед», я гордилась им и была счастлива.

Первое время я следила только за качеством — за тем, чтобы в ходу были слова надлежащие и не подлежащие сомнению, чтобы речь была простой и ясной, а словарный запас зря не транжирился. Я расклеила по всему дворцу и торговым рядам лозунг:

Что коротко и ясно, то и прекрасно!

Но власть развращает человека, скоро я стала скупиться и отпускать все меньше и меньше слов, чтобы мне оставалось побольше. Я расклеила новый лозунг:

Меньше слов — больше дела!

От этого торговля стала чахнуть — народ боялся покупать лишнее. И настали в королевстве трудные дни. Тем временем скупость моя все возрастала, а количество разрешенных слов все уменьшалось — их уже не хватало даже для пустячного разговора. Однако следующий мой лозунг гласил:

Язык твой — враг твой!

Но и этот я заменила.

Молчанье — золото… —