Долина бессмертников - Владимир Митыпов

— Успеешь, успеешь. Разговор идет о тебе. Так вот, Таня, ты говорила, что нынче в поле больше не поедешь…

— Кандидатскую надо заканчивать…

— А твой коллега, этот усатый товарищ…

— Хомутов, Прокопий Павлович. — Таня ослепительно улыбнулась.

— Да. Он ведь в поле?

— Он будет копать до середины сентября. А может, и дольше.

— Ему рабочие нужны?

— Кажется. Но могу узнать точно.

— Прекрасно. Я хочу трудоустроить вот этого молодого человека.

— Вас? — Таня искренне удивилась.

— Он шутит, — поспешно сказал Олег.

— Нет, не шучу. Из нашего вчерашнего разговора я понял, что ты покрылся жирком. Надо его согнать. Я бы взял тебя с собой, но, откровенно говоря, боюсь — перепад окажется слишком резким. Знаешь, как водолазов поднимают с больших глубин? Не сразу на поверхность, а постепенно, с длительными остановками по пути. Де компрессия называется, слышал, наверно?

Олег обиженно промолчал.

Таня беззвучно смеялась. Происходящее ее очень забавляло.

— Так как? — Афтэков взял Олега в жесткий фокус своих похолодевших глаз.

— Никак. Декомпрессию какую-то выдумал. Химик! — Олег сердито фыркнул.

— Значит, никак? Ну что ж…

Геолог глубоко вздохнул, повернулся, чуть выставил вперед левое плечо, и вдруг предстал именно тот давний Афтэков, каким в памяти Олега отпечатался он за миг до того, как послать в нокаут прославленного чемпиона зоны.

— Сроду не применял запрещенных приемов, но… — Афтэков посмотрел на него с сожалением и вдруг резко кинул: — Ты помнишь перевал Козья Шея?

Олег вздрогнул. Хоть и хотелось бы, да как такое забудешь. Словно за иллюминатором вертолета, поплыли в памяти хребты, лишь на треть одетые в заросли стланика, а выше — зазубренные, изъеденные ржавчиной времени лезвия исполинских мечей, и облака, поранившись о них, истекают затяжными дождями… Заслоняя картину, возник Мишка — чуть заикающийся очкарик, застенчивый и тщедушный, добрейшая душа. Все удивлялись, что он пошел на геологический — такому только гуманитарщиком и быть, но он учился лучше всех на курсе и на практике всегда сам вызывался идти в наиболее тяжелые маршруты. Непонятно, себе ли он что доказывал или кому-то другому…

Осень в тот год выдалась дождливая, но в конце сентября неожиданно распогодило, чем начальник партии решил немедленно воспользоваться. На долю студентов-практикантов, Олега и Мишки, выпал трехдневный маршрут по шлиховому опробованию речных отложений в пятнадцати километрах от базы партии.

Пока добирались до места, пока работали — погода держалась сносная. На третье же утро, выглянув из охотничьего зимовья, приютившего их на две ночи, они обнаружили вокруг сплошной туман. Собственно, это был даже не туман, а тучи, которые, как бывает в высокогорье, спустились почти до самой земли. В воздухе стояла плотная изморось, способная в два счета промочить до костей не хуже проливного дождя. Пускаться тотчас в путь представлялось явно рискованным. Решили денек выждать. Однако ни на другой, ни на третий день погода не изменилась. Ждать дальше стало невозможно — кончились продукты.

Из зимовья вышли часов в восемь утра и через каких-нибудь десять минут оба промокли насквозь — стоило в зарослях тронуть ненароком ветку, как сверху обрушивался целый ливень. Но не в этом заключалась трудность их положения. Главное — найти то единственное, ведущее на перевал Козья Шея ущелье, кроме которого нет другого пути через хребет. А как найдешь его, узкое и неприметное, если уже метрах в двадцати ничего не видно, и стоит лишь, идя по азимуту, вслепую, ошибиться на пару градусов, как угодишь в какое-нибудь другое ущелье, запертое в верховьях отвесной стеной.

Так оно и получилось. Проплутав весь день в тумане, спустились обратно к подножью хребта, где росли стланики. По-прежнему лениво моросил дождь, частый и мелкий. Туман к ночи стал словно бы гуще. Все вокруг пропиталось водой — и корявые ветки стланика, и мох, и камни. Развести костер не сумели, хотя спички извели до единой. Маловато оказалось у них таежного опыта, маловато…

Эта так называемая холодная ночевка запомнилась Олегу навсегда. Рассвет, забрезживший после бесконечно долгой ночи, застал их едва живыми.

С трудом переставляя ноги, начали новый подъем. Почти к полудню еле-еле докарабкались до гребня хребта, и только лишь затем, чтобы пережить момент такого отчаяния, когда сами собой опускаются руки и приходит тупое равнодушие к собственной участи. Здесь, наверху, было гораздо холоднее, настолько холоднее, что, даже не отдохнув, они побрели обратно.

Выбрались из ущелья и, не сговариваясь, взяли влево. Через пару сотен метров из тумана выступила темная щель, пережатая посередине наподобие грубой восьмерки. „Мишка, корешок! — встрепенулся Олег. — Вот оно, вот, вспомнил я!“ — „Ты и вчера то же говорил“, — без всякого выражения заметил Мишка.

Странно тусклый голос заставил Олега обернуться. В первый миг он даже испугался — так неузнаваемо изменился Мишка: щеки резко запали, глаза за стеклами очков ввалились, и вообще все лицо стало таким, что сквозь серую кожу словно бы просвечивали кости черепа. Парень был явно болен. „Мишка, чертяка дорогой! — не помня себя, заорал Олег. — Сюда нам, голову на отруб кладу!“ В ответ Мишка слабо передернул плечами. „Ну хочешь, я тебя понесу?“ — совсем уж в отчаянии предложил Олег. Мишка опять сделал то же движение плечами и с заметным усилием шагнул к ущелью.

Это был самый тяжелый для них подъем. Они не шли, а тащились, в крутых местах продвигаясь на четвереньках. Мишка часто отдыхал, прислонившись к скале, и голова его бессильно падала то на грудь, то на плечо. Уже близились сумерки, когда потянуло вершинным холодом. Мишка, привалившийся к какому-то выступу, чтобы передохнуть в бессчетный раз, вдруг сполз по стене вниз и замер. Его била крупная дрожь. У Олега тоже зуб на зуб не попадал. Что ж мудреного, коль оба они уже два дня не снимали с себя насквозь мокрую одежду, „Еще пара таких бросков — и все решится“, — безразлично подумал Олег. Вдруг Мишка, молчавший все время, заговорил. Голос его звучал тускло, монотонно, словно он читал для себя какой-то неразборчивый текст: „Олег… я останусь здесь… Иди на базу… пусть придут за мной… Я дождусь“… — „Черт знает что, с ума, что ли, схожу?“— вздрогнул Олег — до того дико все это было, дико и нереально, словно в кошмарном сне. „Шутишь, а?“ — осторожно спросил он, а сам невольно заозирался в поисках неизвестно чего. „Иди уж, иди…“ — слабо махнул Мишка с каким-то жалким смирением, и вот это-то вдруг взъярило Олега и одновременно пронзило чувством такой жалости, что он задохнулся, будто получил в подвздох. „Ты что? — взвыл он, чуть успевая отдышаться. — Я тебе пойду!.. Я тебе дождусь!.. Я тебе… Я…“ Он судорожно зашарил обеими руками по груди, как бы собираясь рвануть до пупа штормовку, и тут пальцы его наткнулись на ремень двустволки. Получилось так, что он про нее совсем забыл, иначе наверняка бы бросил, чтобы избавиться от лишней тяжести. Словно в бреду, он сорвал ружье и одним движением взвел курки. „Застрелю! — взвизгнул он. — Марш вперед!“ Стволы вздернулись к небу, грохнул предупредительный выстрел. Мишка поднял голову, помедлил и, не сводя с Олега до жути равнодушных глаз, стал трудно, сустав за суставом, выпрямляться.

Все еще сжимая двустволку, Олег сделал десятка два шагов за сутуло карабкающимся Мишкой и вдруг замер, не веря своим глазам. Из стремительно редеющего тумана выявлялось почти невозможное: справа, наподобие рога, высился узкий пик, от него спускалась пологая, чуть вогнутая седловина, а дальше тянулся иззубренный гребень, в котором при желании можно было увидеть какое-то сходство с выпирающим позвоночником отощавшей козы. Тот, кто дал название перевалу, несомненно обладал живым воображением.

Когда, шатаясь, они вышли на Козью Шею, навстречу им поднималась спасательная группа…

Олег крепко потер ладонями лицо, чтобы отрешиться от прошлого.

— Напрасно ты об этом… — сказал он. — Не люблю вспоминать тот случай. Можно бы по-хорошему, а я — скорей за ружье… Видел же, что парень совсем больной… Дурак был я большой, вот…

— А если иначе никак? — вонзился в него взглядом Афтэков. — Остаться с ним и смотреть, как он умирает?

— Так ведь спасатели же…

— А если бы их не было?

— Слушай, Валера, оставим этот разговор, а? — просяще взглянул на него Олег.

— Хорошо, оставим, — помедлив, согласился Афтэков. — Добавлю только одно: сейчас с тобой в подобный маршрут я ни за что бы не пошел.

— Что ж, спасибо и на этом, — Олег понуро встал и направился к выходу, но Афтэков сгреб его своими железными лапами и толкнул обратно на стул.

— И вот еще что, — голос его упал до шепота. — Когда ты через год ушел с геолфака, весь курс осудил тебя.