Любовные похождения Меченосца - Георгий Скрипкин

Войдя в квартиру, они на цыпочках проследовали в свою комнату.

Любопытная Ангелина Ивановна, выглянув в коридор, проводила их недоброжелательным взглядом.

– Ну, сегодня опять начнут скрипеть, – раздраженно подумала она.

Но сегодня, чтобы не скрипеть, наши любвеобильные занялись любовью прямо на полу.

А на полу до скрипа дело не дошло, но «охи» и «ахи» опять возбудили их пожилую соседку.

Утром, поймав Татьяну на кухне, Ангелина Ивановна не преминула высказаться:

– Милочка, вы мне опять не дали выспаться. И потом, он же значительно моложе тебя.

– Ангелина Ивановна, я, в конце концов, имею право приглашать гостей или нет? – не повышая тона, но довольно-таки резко спросила Татьяна.

– Конечно, имеешь, – ответила Ангелина Ивановна, – но заниматься с ними черт знает чем, непозволительно.

Еле сдерживая себя, Татьяна произнесла:

– Ну, почему же черт знает чем, мы занимаемся любовью, а запрета на такие занятия в природе не существует.

– Милочка, да ты совсем обнаглела, – взвилась Ангелина Ивановна, – она, видите ли, любовью занимается.

В это время на кухню вышел заспанный Емельяныч:

– Что за крик, а драки нету. О чем это вы тут балакаете?

– Доброе утро, Емельяныч, – радостно приветствовала его Татьяна, – Ангелина Ивановна, как всегда, жизни меня учит.

– Ивановна, опять за свое, – забрюзжал Емельяныч, – надо тебе мужичка найти, что ли.

Ангелина Ивановна вспылила еще больше:

– Вечно ты, старый, со своими дурацкими советами. Это у тебя одни бабы на уме.

– У меня бабы, – хихикнул Емельяныч, – а у тебя мужички, да секса.

Очень понравилось нашему Емельянычу заморское слово «секс», которое привезли с собой фронтовики, и теперь он периодически вставлял его в канву разговора.

– Ах, ты старый развратник, – воскликнула Ангелина Ивановна, – откуда тебе знать, что у меня на уме?

– А оттуда и знать, что у всех у вас одна секса на уме, – без всяких сомнений заявил Емельяныч.

Услышав утверждение Емельяныча, Татьяна весело рассмеялась, А Ангелина Ивановна еще больше нахмурилась:

– Неисправимый ты человек, Емельяныч, дури у тебя в голове больше разума.

– Для кого и разум дурен, а для кого и дурь разумна, – парировал Емельяныч, – вот ты, Ивановна, слишком умом своим гордишься, а одного не можешь понять, что молодым без сексы никак не прожить. Правильно я говорю? – обратился он к Татьяне.

– Конечно, правильно, Емельяныч, – согласилась с ним Татьяна, – разве без секса дети бывают.

– Вот-вот, слушай Ивановна разумные речи. Смогла бы ты без сексы своих сынов воспроизвести? – спросил Емельяныч.

– Секс, слово-то какое противное, – скривилась Ангелина Ивановна, – когда я детей своих задумывала, у нас и в мыслях этого секса не было.

– Не было сексы, так траханье было, – хихикнув, сказал Емельяныч.

– Я тебе сейчас такое траханье устрою, что ты у меня своих не узнаешь, – схватив со стола сковородку, замахнулась Ангелина Ивановна.

Емельяныч поспешил в туалет и уже оттуда прокричал:

– Значит, трахалась, раз так взбеленилась.

– А ты, что, в штаны от страху наложил, похабник? – взревела Ангелина Ивановна.

– Не в штаны наложил, а так на тебя возбудился, что просто невтерпеж, – ответил Емельяныч.

Не дожидаясь окончания перепалки, Татьяна прошла к себе в комнату и затворила за собой дверь.

С Меченосцем обитатели коммунальной квартиры познакомились по—разному.

С Ангелиной Ивановной он столкнулся в коридоре, когда торопился пройти в туалет.

Увидев соседку, он по—дружески произнес:

– Здравствуйте, Ангелина Ивановна.

На что услышал недовольное:

– Уже знать представила.

Потом, по всей видимости, Ангелина Ивановна одумалась и пробурчала:

– Здравствуй, коли, не шутишь, не знаю, как звать – величать.

– Меня Павлом кличут, – представился Меченосец.

– Ну, Павлом, так Павлом, – пробурчала Ангелина Ивановна и проследовала в кухню.

– Вредная старушенция, – подумал Меченосец и забрался в туалет.

Первый раз со Светочкой Меченосец пересекся на кухне, когда вечером ставил на керогаз закопченный чайник.

– Здравствуйте, – поздоровался он и, упреждая вопрос об имени, представился, – родители меня Павлом нарекли.

– Очень приятно, – покраснев, произнесла Светочка, – а меня зовут Светлана.

– А по батюшке как? – спросил Меченосец.

– Можно просто Светлана, – разрешила Светочка.

Пока разогревался чайник, они перекинулись еще несколькими, ничего не значащими фразами и разошлись по своим комнатам.

Встреча с Емельянычем оказалась очень задушевной и продолжительной.

Татьяна не пришла еще с дневной смены, а Меченосец валялся на кровати и слушал пластинки.

Клавдия Шульженко напевала с пластинки о синеньком скромном платочке, когда в дверь тихонько постучали, и в комнату просунулось небритое лицо Емельяныча.

– Не помещаю? – спросил он и, получив разрешающий ответ, втиснулся в комнату.

Меченосец встал с постели и, придвинув стул, предложил Емельянычу сесть.

Емельяныч любезно согласился и, сев на стул, представился:

– Кирилл Емельяныч, а попросту Емельяныч.

– Павел, хоть попросту, хоть как, – представился Меченосец.

– Ну, молодец, – с восхищением осмотрел Меченосца Емельяныч, – никак из Сибири? – спросил он.

– Из Сибири, – подтвердил Павел и засуетился возле стола.

На столе появились бутылка столичной, хлеб, соленые огурчики и баночка консервов.

– У нас в Сибири за знакомство принято чебулдыкнуть, – сказал Меченосец, наполняя стопки».

– Как ты сказал? – переспросил Емельяныч.

– Чебулдыкнуть, значит выпить, – повторил Меченосец.

– Чудно, – покачал головой Емельяныч, но стопку со стола прихватил.

Они чокнулись за знакомство и, пропустив содержимое вовнутрь, захрумкали солеными огурчиками.

– А ты, значится, с фронта прибыл? – спросил Емельяныч.

– С Первого Украинского, – подтвердил Меченосец, – до самого Берлина дошел.

– Молодец, – еще раз похвалил Емельяныч, – поди, страшно на передовой-то было.

– По—всякому, бывало сердце в пятки так и шарахалось, – ответил Меченосец, – а глотнешь из фляги глоток или два, и оно обратно возвращается.

– Значит, с ентим делом, – показал Емельяныч на бутылку, – и на фронте половчей.

– А то, как же, – тоном бывалого солдата заявил Меченосец, – без спирта на фронте ни ногой. Как в атаку, так сто грамм, ну, а если, например, в окружении, так все двести.

– Неужь двести? – неподдельно удивился Емельяныч. – Двести, а иногда и поболе, – подтвердил Меченосец. – Ну, что ж, – перехватил инициативу Емельяныч, – тогда за вас, за фронтовиков.

Они выпили по второй, и Емельяныч попросил поставить пластинку с Лидией Руслановой.

Меченосец поставил пластинку, и в комнате раздался звонкий голос певицы:

Живёт моя красотка

В высоком терему,

А в тот высокий терем

Нет входа никому.

И тут Емельяныч расправил плечи и подхватил:

Я знаю, у красотки

Есть сторож у крыльца,

Но он не загородит

Дороги молодца.

И вот нежданным гостем

Войду я в терем к ней.

Была бы только ночка

Сегодня потемней.

Здорова будь, красотка,

Сбежим, моя краса,

Из терема на волю

В дремучие леса.

Пойдём там пир горою

В большом густом лесу,

И атаман женою

Возьмёт себе красу.

Давно готова тройка

Лихих, серых коней.

Была бы только ночка

Сегодня потемней.

Пока Емельяныч пел, Меченосец налил в стопки по третьей, и по окончании песни предложил выпить за Лидию Русланову, которая своими песнями была с ними на передовой.

Емельяныч с удовольствием выпил за любимую певицу и даже немножко прослезился.

Пришедшая с работы Татьяна застала в комнате умилительную сцену. Маленький, тщедушный Емельяныч смотрел снизу вверх на могучего Меченосца и непрерывно повторял:

– Пашка, как я тебя уважаю. Ты настоящий мужик, Пашка.

Увидев Татьяну, Емельяныч засобирался на выход, но она остановила старика и предложила выпить за его здоровье.

На этом поллитровая бутылка закончилась, а открывать вторую было не с руки.

После обеда Татьяна повела Меченосца в Зимний дворец. От его великолепия челюсть у Меченосца отвисла и он, как контуженый, только частично разбирал Татьянины слова.

До закрытия они смогли посмотреть только одну пятую часть этого уникального музея.

А завтра предполагался выходной, который они хотели полностью посветить Зимнему.

Но завтрашнее посещение Зимнего оказалось под угрозой.

В этот вечер Меченосец сделал большую глупость, пригласив Татьяну в Летний сад.

Там его громко окликнула напомаженная Вика: