Безупречный шпион (сборник) - Данил Корецкий

Я тычу пальцем в глубокую вмятину, изуродовавшую позолоченную картинку – след то ли арбалетной стрелы, то ли мушкетной пули, и прищелкиваю языком.

– Однако, ваши короли были храбрецами! Они не прятались за спины своих воинов!

Директор кивает.

– О да! Вождь нации не может позволить себе трусость!

Зал почти пуст: музей скоро закрывается. Высокая и худая, как вобла, немка в наушниках аудиогида рассматривает командный жезл императора Фердинанда Третьего со встроенной подзорной трубой. Парень и девушка студенческого вида изучают монстрообразный щит с железной перчаткой, шипами, зазубренным клинком, да еще вделанным фонарем… Пожалуй, он мог бы потягаться со зловещей перчаткой Фредди Крюгера!

Вдоль стен горбятся кирасы, разнообразные доспехи: костюмные и конные, полные и поясные… В высокие стрельчатые окна проникают слабеющие красноватые лучи заходящего солнца, они слегка окрашивают шлемы и забрала, отражаясь от полированной стали тусклыми розовыми бликами.

Большинство доспехов имеют классические пропорции: широкие плечи, выпуклая грудь, поджарый живот, узкие бедра. Скорей всего, не оттого, что их носили атлеты – портреты владельцев на стенах тому наглядное свидетельство, – просто бронированный костюм еще в большей мере, чем тканый, позволяет скрывать погрешности фигуры. Впрочем, не всегда – вот совершенно карикатурная стальная оболочка какого-то австрийского барона – толстого, низкорослого, с огромным животом…

– …они как дорогие наряды для балов – с рюшечками, золотым шитьем, атласными вставками и драгоценными камнями, только в основе не шелк и бархат, а прочная броня, – увлеченно рассказывает директор, и я понимаю, зачем он здесь: он знает дело и на сегодняшнем интеллектуальном обеде призван подать закуску («стартерс», «аперитив», как пишут в европейских меню), после которой Ирена предложит основное блюдо. Пока же она слегка улыбается, делая вид, что хорошо знает все, о чем говорит директор. Но если бы так, его бы здесь не было.

– Цена таких доспехов равнялась двенадцати годовым окладам министра и тремстам годовым зарплатам ремесленника. Последние, правда, не носили даже самых простых доспехов: жизнь простого человека мало ценилась во все времена…

– Да, дорогой друг, это извечная историческая несправедливость! Вы блестяще владеете материалом, – я бережно, как знаток знатока, беру директора под локоть. – А что вы думаете насчет гипотезы о маленьком росте людей средневековья? В литературе неоднократно приходилось встречать утверждения, что якобы средневековые латы рассчитаны на низкорослых владельцев, а значит, еще несколько веков назад человеческая особь мужского пола была гораздо ниже современного мужчины…

Запоздало приходит мысль, что с учетом роста самого директора я допустил бестактность, но собеседник тут же опровергает такое предположение. Он расплывается в улыбке человека, которому дали возможность блеснуть своими знаниями.

– Боюсь, мистер Сергеев, что это не больше, чем популизм! Никто не проводил специальных исследований. Общее число изученных доспехов не определялось, процентное соотношение высоких и низких не выводилось, удельный вес латников в мужском населении не рассчитывался, вторая и третья цифры не сопоставлялись. А следовательно, никакой научной основы подобные выводы не имеют!

Низенький человек с торжествующей улыбкой поднял палец.

– Возможно, они сделаны на примере одного рода, отличавшегося низким ростом. Кстати, у меня в семье все мужчины были не очень высокими…

Я делаю протестующую гримасу. Дескать, помилуйте, о чем вы говорите? У вас прекрасный рост!

– Но в Тауэре выставлены доспехи Ричарда из Йорка… – продолжает он.

– Высотой два метра и два сантиметра, – скромно вставляю я.

– Вот именно!

Директор в восторге, его глаза горят торжеством, он готов меня расцеловать. Если бы мне надо было его вербовать, то лучшую прелюдию придумать трудно.

– Так вот Ричард, а возможно и его родственники, позволили бы прийти к прямо противоположным заключениям!

Мы громко смеемся, хлопаем друг друга по плечам и жмем друг другу руки.

– А вот обратите внимание на кирасу курфюрста Фридриха фон дер Пфальц…

Ирена кашлянула. Я понимаю, что первая часть интеллектуального обеда подошла к концу.

– К сожалению, я должен вас оставить, – настроение у моего нового друга резко меняется: выражение озабоченности, словно влажная губка, стерло с лица веселое оживление.

– Буду рад видеть вас в своем кабинете и оказать помощь по любым вопросам, – говорит он, по-моему, довольно искренне.

Ох, не давайте таких опрометчивых обещаний, мой восторженный друг! Очень часто о них впоследствии приходится горько жалеть…

Звук шагов нашего добросовестного гида гулко отдается под высокими сводами, становясь все тише, и, наконец, тает в районе мраморной лестницы. Тощая немка и студенческая парочка ушли еще раньше. Мы с Иреной остались вдвоем в огромном, тускло освещенном зале, окруженные доброй полусотней стальных фигур. За окнами стремительно смеркается, а в зале свет почему-то так и не зажгли. То ли по природной австрийской бережливости, то ли по каким-то иным причинам…

– Вы действительно хорошо разбираетесь в оружии, – нарушает молчание Ирена. – Я даже думаю, что лучше, чем в делах «Росавиакосмоса».

Ничего себе! Более чем двусмысленное заявление! Но профессионалы не поддаются на провокации.

– Возможно, – небрежно отвечаю я. – Личная заинтересованность всегда эффективней казенной надобности.

Она делает шаг вперед. Расстояние между нами меньше метра.

– Здесь есть телекамеры? – спрашиваю я, оглядываясь по сторонам.

– Нет. Здесь нет никакой аппаратуры… Абсолютно никакой.

Наступает неловкое молчание. Какое же основное блюдо приготовила для меня Ирена? Неужели то самое?

– Как вам понравилась экспозиция? – Ирена делает еще шаг вперед. Теперь мы стоим лицом к лицу. В сумраке глаза ее загадочно блестят.

– Великолепная! – чтобы не навлекать на себя подозрений, я вынужден сделать то, что сделал бы обычный, не имеющий отношения к спецслужбам и не связанный требованиями конспирации мужчина: трогаю ее за грудь, потом обнимаю за талию, притягиваю к себе и целую в податливые губы, которые сами раскрываются навстречу.

Бурный обмен поцелуями, зубы стукаются друг о друга, как фарфоровые стопки со сладким любовным зельем, которое вполне может оказаться смертельным ядом. Острые ноготки Ирены пробегают по спине, умелые руки забираются под рубашку, ощупывают бока, грудь, живот, ныряют под брючный ремень, привычно вжикают «молнией»… Похоже, она проверяет – нет ли на мне радиомикрофона или сканера, я не остаюсь в долгу: распахиваю ее жакет, поднимаю тонкую водолазку, срываю бюстгалтер… Так, здесь все чисто, для естественности оглаживаю округлые груди, попутно целую остро торчащие соски, расстегиваю и рывком сдергиваю тугие брюки… Под трусиками тоже ничего нет, точнее, нет никакого шпионского снаряжения, а то, что должно быть у женщины, как раз имеется. Лобок подбрит, оставлена только узкая, коротко подстриженная вертикальная полоска, горячая промежность выбрита начисто, нежная влажная бахрома ложится в ладонь, раскрываясь, как готовый к употреблению моллюск… Конечно, при поверхностном подходе можно посчитать, что тщательный личный досмотр уликовых материалов не выявил. Но не исключено, что компромат может быть спрятан в естественных отверстиях тела, поэтому нельзя останавливаться на полпути, и Ирена это понимает, потому что извлекает наружу мой щуп, предназначенный как раз для углубленных исследований скрытых полостей – он очень чувствительный и находится во вполне рабочем состоянии…

Присев на корточки, она дает мне возможность убедиться, что во рту у нее ничего не скрыто. Молодец Ирена, вижу, ты склонна к сотрудничеству! Если это, конечно, не попытка усыпить мою бдительность… Если так – напрасно! Добросовестность, последовательность и доведение любого дела до конца – вот принципы, которые я всегда и неукоснительно исповедую! Насчет позы конечного этапа исследования двух мнений быть не может: тут нет ни дивана, ни стола, ни даже стула, а высокие узкие сапоги в соединении с брюками исключают фронтальные подходы… Я ободряюще поднимаю Ирену на ноги, разворачиваю спиной, она без дополнительных указаний слегка наклоняется, ухватившись за позолоченную колонну восемнадцатого века.

Поскольку это работа, а не какие-то глупости, то я, отстранившись на миг, достаю небольшой пакетик из фольги, в котором ждет своего часа миниатюрный бронежилет, только не из кевлара, а из латекса, проверенный не контрольными отстрелами, а электроникой, и называемый не «Кора» или «Модуль», а «Дьюрекс». В полумраке белеют стройные ноги и аппетитные ягодицы Ирены, с треском рвется фольга, шуршит тончайшая резина, полсотни железных мужиков жадно ждут последнего аккорда неожиданной увертюры. После небольшой заминки я врываюсь в скользкого моллюска и подробнейшим образом исследую его внутренности, стараясь вогнать свой щуп как можно глубже. Для этого, бессознательно следуя правилам ножевого боя, я при каждом выпаде дергаю чуть влажные бедра Ирены на себя – надо признать, что она вполне добросовестно мне помогает и активно подается навстречу, чтобы свести к минимуму глубину неисследованного пространства…