Марисса Мейер - Прекраснейшая. Лунные хроники - Марисса Мейер

взяла скипетр в руку, когда ей на плечи накинули белый плащ. Тогда, когда она пила

кровь своего народа из золотой чаши и надрезала кончик пальца, расплёскивая на

мраморной чаше свою, когда говорила обеты, которые, как Левана знала, Ченнэри

никогда не принимала близко к сердцу.

И она не смотрела на Эврета, хотя он был при исполнении и стоял прямо перед нею

всю церемонию.

Левана была статуей. Девушкой из реголита и пыли.

Она ненавидела свою сестру, уже её королеву. Её сестра не заслужила трон. Она

истратит все возможности, она – большая ошибка! Надо повышать экономический

потенциал Луны. Продолжать исследования и технологические достижения их предков.

Сделать Артемисию самым прекрасным городом в галактике.

Сестра не заслужила скипетр. Мантию. Корону.

Она ничего не заслужила.

Но она всё получила. Она и Солстайс Хейл, и все при дворе получат то, что хотят.

Только Левана, слишком юная и некрасивая, продолжит жить в тени своей сестры,

пока не исчезнет, не забудется, как и всё, что когда-либо начинала.

6.

Через две недели ей исполнилось шестнадцать. Страна праздновала, но из-за недели

отдыха из-за коронации день рождения стал лишь одним днём королевского

величества. Наняли иллюзиониста, что выступал на празднике, и он демонстрировал

всем магию, а завсегдатаи были готовы притвориться, что верят его фантазиям.

Левана присутствовала на своём празднике бледной, невидимой девочкой. Она

сидела во главе стола рядом с красивой сестрой и делала вид, что не замечает, как

иллюзионист обратил скатерть в льва, женский платок в кролика, а толпа охала и ахала,

ставила ставки, когда лев погнался за кроликом под столами вокруг ног. После кролик

запрыгнул на колени к королеве, что захихикала, погладила длинные гибкие уши, и

существо исчезло. Салфетка в руках мага была салфеткой.

Лев поклонился королеве, прежде чем исчезнуть. Появилась скатерть.

Толпа аплодировала и смеялась.

Казалось, никто не заботился, что все иллюзии творили для королевы, а не для

родившейся девочки.

После ряда прелестных взглядов, иллюзионист взорвал одну конусоподобную свечу.

Толпа затихла. Левана чувствовала, что она – единственный человек, что не подался

вперёд от любопытства.

Он позволил чёрному дыму на мгновение осесть, прежде чем превратить его в пару

спутанных любовников. Два обнажённых тела извивались друг напротив друга.

Разврат вызвал неистовый смех от людей и кокетливую улыбку королевы.

Легко сказать, кто будет греть кровать её сестры этой ночью.

Левана чувствовала жар на щёках, хотя он и крылся за бледными лунными чарами.

Не то чтобы такое развлечение было шокирующим, но пока иллюзия сохранялась, она

чувствовала присутствие Эврета в комнате, словно гравитацию. Знание того, что он

видит это, слышит похабный смех, а думает о своих отношениях с женой, заставил

Левану чувствовать себя жалкой и ничтожной крошкой пирога.

Она не разговаривала с Эвретом с той поры, как он увидел её в образе Солстайс, что

было совсем необычным – ведь за всё время, что она его знала, они лишь перекинулись

парой слов на похоронах. Но она не могла избавиться от подозрения, что он избегал её

так же старательно, как она его.

Левана предполагала, что он убит её лунными чарами и обвинениями Ченнэри. Но

она не могла сбежать от фантазии, что он был польщён. Может быть, он начал замечать,

что его сердце трепещет при её виде. Может быть, сожалел о браке или понимал, что

брак столь же глуп, как и соглашение, как считали семьи при дворе, что он любил её… он

всегда любил её, но теперь понятия не имел, что с этим всем делать.

Это была очень сложная фантазия, что оставляла её ещё более подавленной, чем

прежде.

Дым угас под громкие крики, и иллюзионист всё ещё не оторвал свой взгляд от

свечи – и головы разорвались.

Левана закричала, отпрянув назад, так, что её стул упал на пол, и она с ним тоже.

Хотя пламя ревело над нею, яркое и мерцающее, она поняла после испуга, что от него не

происходило тепло. Никакой угрозы от огня, никакого запаха обугленной плоти.

Никто не кричал.

Никто не попытался уйти.

Теперь все смеялись.

Дрожа, Левана приняла помощь одного из королевских охранников, ведь только они

не демонстрировали веселье. Её стул подняли, и она вновь застенчиво села на него.

Пламя пылало вокруг них теперь, высокое, как человек, и когда её страх угас, она

могла разглядеть, что это просто очередная иллюзия. Парящие над столом винные

бокалы и полуфабрикаты превратились в огненных танцоров, вот там вертел плясал с

подсвечником.

Ченнэри смеялась громче, чем все остальные.

- Что случилось, сестрёнка? Иди сюда, сестрёнка! Ты не можешь бояться такой

глупой маленькой хитрости! Я хочу тебе кое-что показать!

Левана обнаружила, что не может ответить. Её сердце всё ещё дико колотилось, а

недоверчивый взгляд был устремлён на пламенных танцоров. Их существование, даже

если это просто ментальный трюк, сотворённый путём манипулирования её

собственным биоэлектричеством, отнял у неё возможность расслабиться. Она не могла

оторвать от них внимание. Всё в порядке. Она не хотела видеть насмешки вокруг.

Слышать его и так достаточно.

Она была благодарна, что достаточно практиковалась с видом невидимой девчонки,

чтобы не потерять контроль.

- Принцесса боится огня? – спросил иллюзионист. Хотя он и не остановил иллюзию,

танцоры теперь не прыгали, а медленно кружились вокруг всех остальных. – Простите,

Ваше Высочество. Я не знал.

- Не беспокойтесь о ней, - сказала Ченнэри, подавая руку одному из танцоров. – Мы

не можем позволить её детским страхам разрушить наше удовольствие.

- Соблюдайте осторожность, Ваше Величество. Пламя там всё ещё реально, - чтобы

доказать это, иллюзионист заставил танцора отойти от свечи, и на ладони Ченнэри

отражалось реальное пламя. Толпа вновь заохала, и о Леване вновь забыли.

"Не беспокойся о ней".

Это просто был её день рождения. Только её партия.

Спектакль закончился, когда все танцоры превратились в старомодные ракетные

корабли, что взлетели в небеса фейерверком.

После того, как восторженная толпа перестала аплодировать, подали десерт. Левана

уставилась на шоколадный торт с сахарной скульптурой, что поднималась почти на

расстояние вытянутой руки над тарелкой, тонкая работа – весьма филигранная.

Казалось, её можно разбить одним касанием.

Левана не тронула её вилкой.

Она не была голодна. Живот всё ещё сжимался от пожара. Она чувствовала, как под

лунными чарами потели ладони, а эту деталь было трудно игнорировать – ослабляло

внимание. И так уже смущённая, она не могла позволить, чтобы люди увидели её под

лунными чарами.

- Я пойду спать, - сказала она в пустоту. Если кто-то уделит внимание её словам, если

позаботится услышать. Но никто этого не сделал.

Она взглянула на Ченнэри, что подзывала иллюзиониста к себе и кормила

шоколадом с вилки.

Левана задалась вопросом, каков иллюзионист под своими лунными чарами. Теперь

он красив, но внутри он может быть кем угодно.

Все они могут быть кем угодно.

Почему она не может? Почему она не может быть тем, кем хочет?

Может быть, потому, что она не понимала, кто она такая.

Она отодвинула стул, поднимаясь на ноги.

Никто не смотрел в её сторону.

Никто, пока она не вышла из столовой, не осталась одна в коридоре – и тогда кто-то

остановил её.

- Ваше Высочество?

Она повернулась, чтобы увидеть, что стражник последовал за нею в коридор. Три

стражника – только двое следовали за не на почтительном расстоянии и защищали от

угрозы на пути к покоям.

Третий охранник был знаком – но только тем, что служил её родителям несколько

лет.

- Что такое?

Он поклонился.

- Простите за моё вторжение, Ваше Высочество. Мой друг, сэр Эврет Хейл, просил

передать вам это с радостными пожеланиями ко дню рождения.

Он подал небольшую коробочку, завёрнутую в простую коричневую бумагу.

Её сердце сжалось, и она поняла, что не может подойти и принять подарок.

- Эврет Хейл?

Он кивнул.

Это трюк, трюк, трюк. Её разум повторял предупреждение раз за разом. Что-то

подстроила сестра. Опять жестокость к ней.

Но сердце трепетало. Пульс грохотал в ушах.

Она осмелилась бросить взгляд через огромные двери в столовую. Эврет стоял в

дальнем конце зала, но любезно улыбнулся ей. Когда она смотрела, он приложил ладонь