До основанья, а затем (СИ) - Путилов Роман Феликсович

Повисло гробовое молчание, журналисты смотрели на озабоченного половым вопросом коллегу со скорбным видом.

— Дежурный!

В кабинет заглянуло обветренное усатое лицо.

— Господина журналиста проводите в левое крыло дворца, он уверен, что у нас там публичный дом с аристократками. Пусть там все осмотрит. После этого препроводите господина Ширкова в госпиталь, и проследите, чтобы он всех сестер милосердия опросил, кто из них трудится в нашем публичном доме. Ну, а потом, выведете его на улицу. Там его господин прапорщик дожидается, они свой спор не закончили.

Пока репортера желтой «Копейки» «провожали» на выход, он безуспешно упирался штиблетами в паркет и орал, так что казалось, лопнут от натуги глаза с полопавшимися капиллярами:

— Вы все равно не заткнете мне рот! Этот держиморда к власти рвется, чтобы еще большую войну начать! И химическими снарядами он вчера стрелял!

Пресс –конференция длилась еще пятнадцать минут. Репортеры старательно записывали, мое послание властям и общественности:

— Милиция создана волей населения, для охраны общественного порядка, стихийной инициативой широких масс, без всякой помощи со стороны власть предержащих.

— Содержание подразделения происходим моим иждивением и пожертвованиями обывателей.

— Прием заявлений о преступлениях уже начат, патрулирование улиц начнем завтра, ждем добровольцев.

— Пока преступники свободно выходят из мест заключения, самой верной мерой считаю их ликвидацию при задержании.

Пока журналисты старательно выводили строки в блокнотах, а штабс-капитан Овечкин маялся в кресле, опасливо поглядывая на легшего на пороге кабинета упомянутого трефа, со стороны набережной раздались звуки резких ударов и крики команд.

— Что там происходит? — репортеры отвлеклись. Они с удовольствием побежали бы посмотреть, но, под внимательным взглядом пса, никто не осмелился встать с места и покинуть кабинет, перешагнув через добермана.

Через полчаса звуки на улице стихли, и я понял, что наступила минута расплаты.

— Господа, на этом прошу считать нашу встречу завершенной. Следующая беседа, если будет, на то ваше желание, состоится в следующий вторник, в полдень. Просьба записываться заранее по телефону или присылать заявки курьером. Надеюсь, что такие рабочие беседы будут регулярными. А теперь вы можете проследовать на набережную, полюбопытствовать, что за звуки там раздавались. Треф, ко мне.

Пес, которому надоело охранять выход из кабинета, черным демоном метнулся ко мне, подставляя холку для почесывания. Впереди всех из кабинета выскочил капитан Овечкин, за ним потянулись репортеры, после чего вышли фотограф и помощник, а я полез в сейф за золотом.

Поручик Бабич скромно стоял у окна в фойе первого этажа, а с улицы раздавались чьи-то крики.

Я выглянул в окно. Овечкин, как обезумевший, бегал вдоль металлических, вбитых в мостовую железными кольями, скрепленных между собой, штырей, что перегораживали всю площадку перед дворцом от одного соседнего здания до другого. В середине широкого, около двух метров, заграждения оставался узкий проход. Штабс — капитан пытался хвататься руками за штыри, наваливаться на них телом, и раскачивать их, но безуспешно — штыри были густо усеяны острыми, опасно выглядящими, крючками и наконечниками.

Наконец, устав резать о острый металл руки, Овечкин подскочил к стоящим в стороне прапорщику и поручику и стал орать на них, немало не обращая внимания на стоящих тут же и хихикающих репортеров.

— Я вижу, поручик, вы выполнили ваши обязательства полностью. Я весьма впечатлен скоростью работы. Откройте вашу сумку.

В планшет поручика Бабича были перегружены завернутые в бумагу столбики золотых червонцев, после чего он заметно повеселел, высунул голову на улицу и махнул кому-то рукой.

Тут же, мимо, продолжавшего орать капитана Овечкина несколько солдат –саперов с эмблемами в виде перекрещенных лопаты и кирки, пронесли четыре увесистых ящика, которые выложили на пол в фойе дворца, после чего, так же быстро вышли.

— Это ваш фельдшер тоже заказывал. — Бабич откозырял мне и вышел на улицу, прошел мимо попытавшегося остановить его Овечкина, как мимо пустого места, после чего сел на одну из ломовых телег и саперный обоз проследовал в сторону центра.

— Ребята, закрываем окна, нечего дом студить. Пулеметы держим наготове, наблюдатели наблюдают, всем свободным — обедать посменно.

Пока бойцы, вместе с Трефом, весело переговариваясь, двинулись в сторону столовой, я полез осматривать ящики, презентованные мне саперным поручиком.

С подарком я разбирался почти час, но он мне очень понравился. В ящиках лежали древние, как гавно мамонта, крепостные ружья Гана, слегка похожие на охотничьи ружья, с чудовищно толстым, особенно в казенной части, стволом, циклопического веса и с могучим медным крюком в том месте, где у ручных пулеметах наличествуют сошки. Больше всего этот ствол походил на пушки, с которыми Ермак Тимофеевич присоединял Сибирь к России.

Кроме ружей в ящиках лежало с сотню патронов к ним, более всего напоминающие раскормленных до неприличия патроны к «мелкашке», но весом каждый грамм в двести.

Между тем, штабс-капитан, устав орать на офицеров, укатил куда то на извозчике. Через некоторое время ушел, оставшийся мне не знакомым, поручик. Солдаты роты, устав стоять и мерзнуть на берегу канала, стали поодиночке и группами, расходиться, только прапорщик — выборный командир роты, оставался стоять на набережной, напротив дворца.

— Прапорщик, идите внутрь, чай пить. И солдат своих берите, хватит мерзнуть. — я приоткрыл раму окна и призывно помахал рукой.

Прапорщик помялся, позвал к себе какого-то унтера, после чего тоненькая цепочка оставшихся на набережной солдат, по одному, прошла через проход в заграждении, после чего, настороженно оглядываясь, вошла во дворе.

— Господа, винтовки прошу составить здесь у входа, ничего с ними не случится. Если хотите, можете с ними дежурного оставить. А сами прошу в столовую.

Солдаты переглянулись, но из глубины дворца тянула запахом печеных пирогов, поэтому, даже не оставив дневального подле винтовок, пошли в сторону столовой.

— Прапорщик, прошу со мной.

Чай с добавкой коньяка привел юного офицера в благодушное состояние.

Прапорщик горько жаловался на свою судьбу — в гимназии мечтал о шпорах с малиновым звоном, золотых погонах и быть благородием, а буквально через месяц после производства — никаких благородий и поговаривают, что погоны скоро отменят. Ротным выбрали после того, как офицеры сказались больными и перестали появляться в расположении полка. Наган солдаты отобрали, решения все принимает ротный комитет, а командиру лишь доводят решения солдат. По причине революции, денежное содержание за февраль не выплатили, и квартирная хозяйка отказала в комнате, поэтому живет сейчас юный командир роты в ротной канцелярии, в вонючей казарме.

— А тут еще Михаил Михайлович орет при подчиненных…

— Какой Михаил Михайлович, Алеша?

— Так штабс-капитан Овечкин Михаил Михайлович орет… — прапорщик Алеша, сам того не заметив, уронил бриллиантовую слезинку в стакан с чайно-коньячным раствором.

Много каких обид перечислил офицер, но все когда-то кончается, в дверь кабинета снова постучали, да и со стороны мойки раздались новые звуки. Торжествующий штабс- капитан Овечкин, страдающий излишними упрямством самолюбием в тяжелой форме, и которого я больше надеялся не увидеть, вернулся, приведя с собой два пулемётных броневика. Пока прапорщик надрывался криком выводя на улицу остатки своей роты, что, навернув чая с хлебом, улеглась спать в теплом помещении роты, пока броневики маневрировали на узкой мостовой улицы, занимая удобные позиции, я велел выставить на подоконники старые крепостные винтовки, глядя в толстые дула которых, испуганно крестились застывшие возле бронемашин солдаты из роты прапорщика.

Овечкин! Овечкин! Смотри, что у меня есть! — орал я в окне, пока штабс-капитан, объяснявший что-то командиру одной из бронемашин через опущенную бронезаслонку.