Хроники Каторги: Цой жив (СИ) - Ярцев Григорий Юрьевич

Встретился с другим искателем, кажется, Тиг из Догмы. Близко не подходили. Безмолвно мотнули руками в приветственном жесте, и отправились дальше. Каждый своим путем.

Немного после путь усложнила рыхлая почва. Заметить и почувствовать, как она сменяет под ногами обыкновенную землю довольно непросто; даже Цою не всегда удавалось, но со временем он наловчился. Чтобы обойти пучину пришлось делать небольшой крюк; ушло не больше часа, а все потому, что ему не хотелось вновь становиться едой для жирвяков - огромных и вечно голодных червей длиною в два человеческих роста.

Огибая опасный участок, Цой приметил вдалеке длиннющие стальные балки - каркас некогда высоченного здания. Направившись к ним, вышел на заброшенный городок, встретивший его в точности так, как встречает все остальное, оставленное Старым миром - унылой до тошноты серостью и скрежетом металла, порождаемый порывами ветра. Безжалостная природа побеждала, она почти поглотила строения, когда-то созданные человеком, заботливо застелив их зеленой растительностью, благодаря которой все выглядело неописуемо красиво, живо и загадочно. Лишь стальные балки и частично сохранившиеся ярусы многоэтажки, уходившие ввысь, продолжали безвыигрышную борьбу, но и они со временем не выдержат и неотвратимо поддадутся натиску природы. Наверное, никогда прежде Зеленая планета не была настолько зеленой.

Внимательно осмотревшись и убедившись в отсутствии опасности, искатель решил выйти на покрытие, когда-то называвшееся дорогой. Искореженный асфальт давно изорван; из больших трещин проросла густая трава, порой доходящая до колен. По обе стороны от дороги доживали дни покосившиеся домики. Сейчас уже невозможно определить, сколько в них было этажей - большая часть давно развалилась, оказалась под землей или обросла плющом, а некоторые домишки чудом пережили все сразу, оставив после себя бугристое одеяло растений.

Безынтересно прошел мимо того, что когда-то было детской площадкой, а сейчас являло собой своеобразную выставку коррозии, главным экспонатом которой служило покосившееся чертово колесо, покрытое цветущей шкурой растений. Остановился. Что-то екнуло внутри; неуловимое чувство рассеялось. Искатель так и не понял, как когда-то на этом самом месте кружилась карусель, переливаясь звонкими детскими голосами и смехом, как то самое колесо обозрения, протяжно стонавшее от ветра, поднимало людей над горизонтом, открывая перед взором поистине несравнимые и необъятные просторы.

По воздуху, будто отовсюду, разлетелся угрожающий крик крупной хищной птицы. Цой незамедлительно юркнул к одному из завалившихся домов, спиной прильнув к стене, густо заросшей приятно пахнувшей растительностью. Замер. Слился с листвой, из которой показалась многоножка и поползла по плечу. Следил за ней взглядом, а потом резко схватил ее зубами и, разжевав, проглотил. Кисло-сладкий деликатес.

Достав бинокуляр и осмотревшись, искатель увидел, как из груды облаков, нависших над чахлым городишкой, вырвалась иглаптица, сверкая посеребренными перьями в лучах уходящего солнца. Рассекая воздух, хищница устремилась к высоченному каркасу здания, и приземлилась в гнездо почти у самой верхушки многоэтажки. Достигавшая неполных трех метров в высоту иглаптица в крючковатом клюве держала добычу и понемногу скармливала ее птенцу.

Цой расслаблено выдохнул и вернулся на дорогу. Теперь можно быть спокойным и ничего не бояться - хищная птица наверняка изловила всякое существо в округе, представлявшее угрозу потомству и скормила ему же. Искатель для нее слишком жилист.

Шел дальше вдоль давно несуществующего городка. Хотя искатель убедил себя: теперь город есть, ведь он нанес его на карту и тем самым оживил. Осталось назвать. Но на ум ничего не приходило. Безымянный город, население - Цой и иглаптица.

Не удержавшись, решил войти в один из домиков, приглянувшийся ему особенно сильно. Даже будучи почти полностью заросшим, дому необъяснимо удалось сохранить частички того непередаваемого уюта, сотворенного прежними хозяевами. Цой подошел к двери, - даже не скрипнула - сразу сорвалась с петель, когда попытался открыть; искатель подхватил чахлую дверь и осторожно уложил на плотную зеленую траву, затем живо огляделся - никого не потревожил, не привлек внимания, словом - ничего, все выглядело умиротворенно, тихо и покинуто.

Внутри встретили облупленные стены, позеленевшие много времени назад и давно покрывшиеся неизменным всепоглощающим мхом. В следующей комнате обои; какие-то оборваны, какие-то, отклеившись, свисали со стен, похожие на высунутые от жажды языки калебов. В другой - облупилась штукатурка. Подумал, от стыда за то, что предстала перед ним в таком непотребе. Ну не бред, а? Долгие недели одиночества в Каторге и не такое с человеком делали; порой, казалось, обыкновенный листик, болтавшийся на ветке от ветерка, взмахивал в приветствии, желая начать разговор.

Пол под ногами не скрипел, низкая трава глушила звук, прогибаясь под весом искателя, издавая еле слышимое потрескивание. Он неспешно брел дальше, осматривая одну комнату за другой, стены, в надежде найти хоть какую частичку, оставленную давно умершими жильцами, и нашел - фотографию за мутным стеклом, едва уцелевшую, почти целиком выцветшую, чудом сохранившую радостные очертания лиц запечатленных на ней людей; их улыбки. Осторожно извлек фотографию из деревянной рамки, которая буквально развалилась в руках. Присмотрелся. Поначалу взгляд зацепился за женщину, следом за мужчину, а только после, посмотрел на детишек, которых обнимали родители. Малехонькие совсем, лет, может, шесть или семь.

Хорошая семья, подумал Цой, глядя на снимок и представил, как маменька помогала детишкам собираться в школу, целовала их в лобик, прежде чем отпустить. Образы необъяснимо возникали в голове. Чувственно и с трепетом провел грубыми пальцами по поверхности фотографии, будто пытался ощутить тот воображаемый момент, когда женщина, встав, наверное, еще до восхода солнца, приготовила детям и любящему мужчине завтрак. Представил как они, все вместе, безмятежным солнечным утром сидели за обеденным столом, бесконечно счастливые, улыбающиеся и завтракали, готовые прожить еще один счастливый день под ясным солнцем, не представляя того, каким станет их дом без той любви и чувств, творившихся между ними.

Бережно сложил фотографию вдвое и сунул в кармашек рюкзака. Судя по редким уцелевшим снимкам, которые находил в своих странствиях, по бесконечно счастливым и улыбающимся лицам на них, искатель заключил, что люди Старого мира жили в полной идиллии. Они не знали ни бед, ни ненастий, как не знали, пожалуй, и боли, что ежедневно приносила Каторга. Им не приходилось бороться за собственную жизнь, сражаясь, добывать еду. Ничто не вынуждало сегодня думать о том, как выжить завтра, а завтра о том, как уцелеть послезавтра. Как, наверное, хорошо им жилось, думал он, не представляя того, как сильно заблуждался.

Спускалась ночь. Опасное время, но не сегодня. Не тогда, когда в частично развалившейся высотке свила гнездо иглаптица. Цой решил заночевать несколькими ярусами ниже, под ней. Случись чего, под собственным гнездом она искать не станет, да и велика была слишком для беготни меж этажами.

Обычно Цой не заходил в здания подобные этому, опасаясь обвала. Так случилось однажды, его завалило. Два дня и две ночи с трудом выбирался из-под обломков, где ему посчастливилось обнаружить первый, чудом уцелевший снежный шар, подаренный Аде. Но сейчас все иначе - раз уж иглаптица решила обустроиться здесь, то, как минимум в эту ночь ничего ужасного приключиться не могло - приключилось нечто другое, совершенно необычное и необъяснимое.

Ночи за пределами Домов помимо того, что порой оборачивались страшной пыткой, казались несравненно продолжительными, будто тянулись десятилетиями. Даже Цой, проживший вне стен Баззарра гораздо дольше, чем за ними, все равно их не любил и наверняка никогда не полюбит. Здесь не было тех прочных укреплений, которые позволяли полностью расслабиться и спать без задних ног, не тяготя себя мыслями о том, что в любой момент ты можешь стать добычей. В результате за время, проведенное в вылазках, Цой научился спать сидя, стоя, даже вниз головой, если потребуется, но сон здесь нельзя было назвать сном в полной мере. Скорее, полудрем - не просыпаешься, но и не засыпаешь, как следует, ведь Каторга никогда не спит и ты не должен. Так всю ночь и играешь в гляделки со смертью. Кто быстрее расслабится, тот и проиграл. Природа никогда не проигрывала. Искателя порой не покидало странное ощущение того, что она с особой жестокостью, безустанно всем за что-то мстит.