Пост сдал - Стивен Кинг

– В баллоне был гелий, – говорит Пит. – Такие можно купить в любом большом магазине-дискаунтере. Их используют для надувания шариков на день рождения ребенка, но они отлично подходят для самоубийства, если надеть на голову полиэтиленовый пакет. За головокружением следует дезориентация, и наступает момент, когда ты не можешь снять мешок с головы, даже если бы захотел. Потом – потеря сознания и смерть.

– Вернись к предпоследней, – просит Холли, – где показана вся ванная.

– Так-так, – говорит Пит. – Доктор Ватсон что-то заметил.

Иззи возвращает фотографию на экран. Ходжес наклоняется, щурится: зрение у него теперь не такое, как прежде. Видит то, что заметила Холли. Рядом с тонким серым проводом, который заканчивается штепселем, воткнутым в розетку, лежит «Волшебный маркер». Кто-то – Эллертон, предполагает Ходжес, потому что заботами Хартсфилда ее дочь такой способности лишилась – написал на столешнице большую букву «зет».

– И что ты об этом думаешь? – спрашивает Пит.

Ходжес задумывается.

– Это ее предсмертная записка, – наконец говорит он. – «Зет» – последняя буква алфавита. Если бы она знала греческий, мы бы, возможно, увидели «омегу».

– И я того же мнения, – кивает Иззи. – Если подумать, изящно.

– «Зет» – также знак Зорро, – сообщает им Холли. – Благородного мексиканского разбойника в маске. О нем снято множество фильмов, один с Энтони Хопкинсом в роли дона Диего, но он получился не очень хорошим.

– Ты считаешь, это имеет какое-то отношение к делу? – спрашивает Иззи. На ее лице – вежливый интерес, но в голосе – издевка.

– Был еще телевизионный сериал, – продолжает Холли. Она смотрит на фотографию как загипнотизированная. – Его выпустил Уолт Дисней, в эпоху черно-белого кино. Миссис Эллертон могла смотреть его в детстве.

– Думаешь, она ушла в детские воспоминания, готовясь покончить с собой? – В голосе Пита слышится сомнение, и у Ходжеса такие же ощущения. – Наверное, такое возможно.

– Больше похоже на чушь. – Иззи закатывает глаза.

Холли ничего этого не замечает.

– Можно мне заглянуть в ванную? Трогать я ничего не буду. Даже в перчатках. – Она поднимает маленькие, затянутые в перчатки руки.

– Ради Бога, – без запинки отвечает Иззи.

Другими словами, думает Ходжес, отваливай и дай взрослым поговорить. Ему совершенно не нравится отношение Иззи к Холли, но поскольку Холли все это по барабану, нет повода поднимать этот вопрос. А кроме того, Холли сегодня действительно очень нервная, просто не находит себе места. Ходжес полагает, причина в фотографиях. Мертвее всего покойники выглядят именно на полицейских снимках.

Холли уходит в ванную, чтобы увидеть все собственными глазами. Ходжес откидывается на спинку стула, сцепляет пальцы на затылке, разводит локти. Доставлявший столько хлопот живот этим утром ведет себя смирно, может, потому, что Ходжес переключился с кофе на чай. Если так, ему придется запастись «Пи-джи типс»[8]. Черт, купить сразу и побольше. Его достали постоянные боли в животе.

– Хочешь сказать мне, почему мы здесь, Пит?

Пит вскидывает брови и пытается изобразить невинность:

– И как тебя понимать, Кермит?

– Ты не ошибся, сказав, что эта история попадет в газеты. Люди обожают печальные «мыльные оперы», благодаря которым реальная жизнь кажется лучше…

– Цинично, но, вероятно, чистая правда, – со вздохом вставляет Иззи.

– …однако любая связь с Бойней у Городского центра тут скорее случайна, чем неслучайна. – Ходжес не уверен, что сказал именно то, что хотел, но концовка фразы получилась красивая. – Мы имеем милосердное убийство, совершенное старушкой, которая больше не могла смотреть на муки дочери. Вероятно, перед тем как открыть вентиль на баллоне с гелием, Эллертон подумала: «Скоро мы увидимся, милая, и когда я окажусь на небесной улице, ты будешь шагать рядом со мной».

Иззи фыркает, но Пит выглядит бледным и задумчивым. Ходжес внезапно вспоминает, что давным-давно, может, лет тридцать назад, Пит и его жена потеряли своего первого ребенка, девочку: синдром внезапной детской смерти.

– Это грустно, и газеты будут день или два обсасывать подробности, но в мире такое случается ежедневно. Может, ежечасно. Поэтому скажите мне, в чем все-таки дело?

– Возможно, ни в чем. Иззи считает, что ни в чем.

– Иззи именно так и считает, – подтверждает она.

– Иззи скорее всего думает, что по мере приближения к финишной черте у меня становится плохо с головой.

– Иззи так не думает. Иззи просто полагает, что пора запретить пчеле, именуемой Брейди Хартсфилд, жужжать у тебя над ухом. – Она переводит взгляд серых глаз на Ходжеса. – Мисс Гибни, конечно, клубок нервных тиков и странных ассоциаций, но она очень вовремя остановила часы Хартсфилда, и за это я отдаю ей должное. Благодаря ей он сейчас в Клинике травматических повреждений головного мозга Кайнера, где, вероятно, и останется, пока не умрет от пневмонии или чего-то еще, сэкономив штату кучу денег. Ему никогда не предстать перед судом за содеянное, и мы все это знаем. Вы не поймали его после той истории у Городского центра, но годом позже Гибни не позволила ему взорвать аудиторию Минго с двумя тысячами подростков. Вы, парни, должны с этим смириться. Назвать себя победителями и двинуться дальше.

– Ух, – выдыхает Пит. – Долго готовилась?

Иззи пытается сдержать улыбку, но сдается. Пит улыбается в ответ, и Ходжес думает: «Такая же слаженная пара, как мы с Питом. Ну как можно ее разрывать? Форменное безобразие».

– Достаточно долго, – отвечает Иззи. – А теперь расскажи ему. – Она поворачивается к Ходжесу. – По крайней мере это не серые человечки из «Секретных материалов».

– А кто? – спрашивает Ходжес.

– Кит Фрайс и Криста Кантримен, – отвечает Пит. – Они были у Городского центра утром десятого апреля, когда Хартсфилд передавил людей. Фрайс, девятнадцати лет, отделался переломами голеней и бедра, четырьмя сломанными ребрами и повреждениями внутренних органов. Плюс зрение правого глаза ухудшилось на семьдесят процентов. Для двадцатиоднолетней Кантримен все закончилось сломанными ребрами, сломанной рукой и травмами позвоночника, от последствий которых удалось избавиться такой болезненной терапией, что мне не хочется даже думать об этом.

Ходжесу тоже не хочется, но он много раз размышлял о жертвах Брейди Хартсфилда. По большей части о том, как злосчастные семьдесят секунд могут изменить жизни многих на долгие, долгие годы… или, в случае Мартины Стоувер, навсегда…

– Они встретились на еженедельных сессиях групповой психотерапии «Спасение – в тебе» и влюбились. Они поправлялись… пусть медленно… и собирались пожениться. Потом, в феврале прошлого года, покончили с собой. Вместе. Как поется в старой панковской песне, они выпили слишком много таблеток и умерли[9].

Его слова заставляют Ходжеса подумать об измельчителе для таблеток на прикроватном столике у больничной кровати Стоувер. Об измельчителе с остатками окси. Мать растворила в водке весь окси, но на столе наверняка хватало и других наркотических препаратов. Почему она затеяла бодягу с мешком на голове и гелием, если могла просто закинуться викодином, догнаться валиумом и спокойно расстаться с этим миром?

– Самоубийство Фрайса и Кантримен вроде бы ничем не отличалось от других самоубийств молодых людей, которые совершаются сплошь и рядом, – подхватывает Иззи. – Родители сомневались насчет целесообразности их женитьбы. Хотели, чтобы они подождали. А сбежать вместе они не могли. Фрайс ходил с огромным трудом, и оба были без работы. Страховки хватало только на оплату еженедельных сессий групповой психотерапии и на покупку продуктов, о золотых горах, полученных Мартиной Стоувер, речь не шла. Если подвести итог, случается всякое. Это даже нельзя назвать совпадением. Люди с тяжелыми физическими травмами впадают в депрессию, а депрессивные люди иногда сводят счеты с жизнью.

– Где они это сделали?

– В спальне Фрайса, – отвечает Пит. – Когда его родители уехали на день в парк развлечений «Шесть флагов» с младшим братом Кита. Проглотили таблетки, улеглись в кровать и умерли, заключив друг друга в объятия, совсем как Ромео и Джульетта.

– Ромео и Джульетта умерли в могильном склепе, – говорит Холли, вернувшаяся на кухню. – В фильме Франко Дзеффирелли, который действительно…

– Да, все понятно, – кивает Пит. – Усыпальница, спальня, сходство налицо.

Холли держит в руке сложенный экземпляр «Инсайд вью», который лежал в гостиной на кофейном столике. Видна фотография Джонни Деппа, либо пьяного, либо обкурившегося, либо мертвого. Она все это время провела в гостиной, читая таблоид? Если так, она сегодня точно не в себе.

– «Мерседес» по-прежнему у тебя, Холли? – спрашивает Пит. – Тот самый, который Хартсфилд украл у твоей кузины Оливии?