Гитлер-сюрприз, или Затерянный остров - Ольга Трушкина

Фая Жучкина всецело завладела неуклюжим Голодранцевым, она вертелась вокруг него, выделывая замысловатые па, а он лишь лениво переваливался с ноги на ногу, изображая танец.

Пожилая, но очень модно одетая супруга Толсякова-Гагашкина строила глазки молодому предпринимателю Бабулькину. А тот вскоре напился до бесчувствия и потерял всякий интерес к окружающему миру. Его подхватил на руки могучий телохранитель и отнес в каюту.

Василиса откровенно скучала, переминалась с ноги на ногу, возле своего супруга, который явно никого вокруг не замечал, был рассеян и печален. А как же! Ведь среди гостей не оказалось его обожаемой Луизы. Но вдруг она появилась. Великолепная, разодетая в пух и прах, благоухающая дорогим французским парфюмом.

– Можно пригласить на танец вашего очаровательного супруга? – обратилась она к Василисе.

Мадам Шприц оставалось лишь вежливо кивнуть в знак согласия.

Демид Уколович сразу встрепенулся и сделался веселым и бодрым.

Парочка затерялась в густой толпе танцующих пассажиров.

Академик Волосевич, все это время не сводивший глаз с Луизы, тяжело вздохнул и вышел из зала.

А к Василисе, тем временем подошел Генрих Валентинович и пригласил ее на танец. Ему, как обычно, не везло, ни в баре, ни в ресторане дамы почему-то не хотели заводить с ним знакомство. А Василиса давно нравилась Кружкину, несмотря на то, что была старше него лет на десять. Надо сказать, что последняя супруга Генриха тоже была гораздо взрослее и солиднее него.

В то счастливое время, Генрих работал бутафором в кукольном театре и был влюблен в молоденькую актрису – Сашеньку. Девушка не отвечала ему взаимностью, но Кружкин не понимал этого, был уверен в обратном и считал, что красотка просто кривляется и кокетничает с ним.

Генрих понимал, что на вечеринке, посвященной любимому празднику всех кукольников «Всемирному Дню Петрушки» решится его судьба. Вопрос стоял ребром: быть или не быть Кружкину с любимой девушкой? У Генриха назревали серьезные намерения. Ради Сашеньки он собирался развестись с женой и выгнать ее, вместе с родственниками, из квартиры.

После торжественной части в зрительном зале театра кукол, гости перебрались в роскошный буфет, где уже было приготовлено угощение на составленных вместе столиках. Повара постарались на славу! И муниципалитет не поскупился. Чего здесь только не было! Всевозможные салаты в хрустальных вазочках, украшенные лилиями из вареных яиц и свежей зеленью, заливное на большом блюде, колбасно-сырные нарезки на тарелочках, копченые куры и мясо, корейские закуски из овощей и даже красная икра в маленьких изящных вазочках. А сколько выпивки! Водка, коньяк, виноградные вина и, конечно же, шампанское! Возле стены на отдельных столиках красовались фрукты и пирожные. Генрих был поражен подобным изобилием и жадно набросился на еду. Остальные сотрудники от него не отставали. Почти все они пришли с мужьями и женами. Супруги чинно сидели парами, подкладывая друг другу на тарелки разные вкусности. Сашеньки не было.

«Да что ж такое-то? Я своими ушами слышал, что она собирается придти. Разве можно так опаздывать? Вот оно, нынешнее поколение nexst, ни малейшего понятия о дисциплине!» – возмущался в душе Генрих. Она пришла, юная и прекрасная в изящном небесно-голубом вечернем платье. Но, к величайшему разочарованию Генриха, не одна. Ее сопровождал красивый молодой человек, нежно поддерживающий очаровательную спутницу под локоток. Сомнений быть не могло. По тому, как молодые люди смотрели друг на друга, было сразу понятно, что это муж Сашеньки. И не просто муж, а любимый, желанный и обожаемый супруг.

«Все пропало! Она замужем, и вряд ли собирается разводиться. Ишь, какой красавчик! Почти как я в молодости, паразит! Напиться, что ли, с горя?»

От грустных мыслей Генриха отвлек чей-то густой, но приятный голос.

– О, Анри! Вы скучаете тут в одиночестве. Разрешите мне присесть рядышком? – это была разодетая в пух и прах Олимпиада Ивановна, новая замдиректорша театра.

«Господи, за что? Только не она! Черт принес сюда эту бегемотиху!» – подумал Генрих, а сам скроил приветливую физиономию и сказал ласковым голоском. – Конечно, присаживайтесь Олимпиадочка Иваничка, буду безумно рад и безмерно счастлив.

– О, вы так любезны, – кокетливо сказала дама и огромной задницей тяжело плюхнулась на жалобно застонавший под ее весом стул.

Теперь дама сидела совсем рядом, и Генрих мог подробно разглядеть ее лицо. Это была обширная, заплывшая жиром физиономия, с нарисованными в виде ровных дуг угольно-черными бровями. Между огромных, щедро нарумяненных щек, задорно торчал курносый носик, похожий на поросячье рыльце. Над выцветшими от времени светло голубыми глазками нависали густые накладные ресницы, придававшие ее взгляду, как говорят в рекламе, «особую таинственную притягательность». Толщенные силиконовые губы были густо намазаны ярко-розовой с блестками помадой. А на левой щеке красовалась темно-коричневая бугристая родинка, поросшая волосами. Белокурые локоны взбиты в высокую прическу, по мнению парикмахерши, сотворившей сей шедевр, придававшую Олимпиаде удивительное сходство с Екатериной Второй. Словом, дама была очаровательна.

Поппер-Душкина хлестала коньяк, рюмку за рюмкой, почти не закусывая, и Генрих старался от нее не отстать. Вскоре милую даму потянуло на танцы. Разумеется, она пригласила Генриха, а тот не посмел отказать начальству.

Олимпиада крепко прижала хилое тельце Кружкина к пышным телесам. Генриху, после выпитого, это показалось довольно приятно: «Воистину народная мудрость права – некрасивых женщин не бывает!»

И он нежно напел ей на ушко:

– Я встретил девушку, полумесяцем бровь, на щечке родинка, а в глазах любовь…

Поппер-Душкина раскатисто захохотала, кокетливо указывая жирным пальчиком на мерзкое родимое пятно на своей щеке.

– А поедемте в номера? – вдруг громогласно спросил Кружкин, невольно привлекая внимание остальных танцующих парочек.

– Зачем же в номера, мон шер ами? – удивилась дама. – Лучше прямо ко мне в апартаменты, у меня там прелестный будуар, я угощу вас кофием!

– Я просто обожаю кофе, – страстно шепнул ей на ушко Генрих, и подвыпившая парочка, слегка пошатываясь, направилась к выходу.

Утром Генрих проснулся от того, что кто-то игриво щекотал его огромную черствую пятку. Приоткрыв один глаз, мужчина очень удивился. Не понял, где это он находится? Впереди маячило какое-то огромное расплывчатое светло-голубое пятно и кокетливо хихикало, кожей он ощущал приятную нежность шелковых простынь, и кто-то продолжал щекотать его пятку.

«Господи! Где это я?» – подумал интеллигент и левой рукой начал судорожно нащупывать под подушкой свои очечки.

«Слава Богу, нашел» – он нацепил очки, и теперь его взору предстала весьма интересная картина. Он возлежал на огромной, широченной и высокой кровати, застеленной нежно-розовым шелковым бельем. А голубое пятно оказалось новой замдиректора – мадам Поппер-Душкиной. Это она, весело хохоча, щекотала ему пятки.

– С добрым утречком, Олимпиадочка Иваничка, – Генрих хотел это сказать ласковым, елейным голоском, но получилось почему-то грубым и хриплым басом. Мужчина громко прокашлялся и его голос вновь приобрел необходимую для общения с начальством нежную сладость, – мне так неловко! Кажется, я вчера на празднике позволил себе выпить лишнего, извините!

– Хо, хо, хо! За что же это вас извинять, мой милый Анри? Вечер, проведенный в вашем обществе, был прелестным, а затем случилась незабываемая ночь страстной любви, вы понимаете меня? – дама мило и застенчиво улыбнулась, игриво прикрывая лицо оборкой пеньюара.

– Ночь любви? – удивился Генрих Валентинович, он абсолютно ничего не помнил с того самого момента, как вчера вечером они с Олимпиадой покинули банкетный зал. Но, чтобы не обидеть Поппер-Душкину, сделал вид, что все прекрасно помнит. – Ах, да! Эта чудная ночь, эта дивная ночь! Ах, зачем эта ночь, так была хороша, не болела бы грудь, не страдала б душа! Ох, душенька, вы такая знойная женщина, как сказал бы поэт!

– Замолчите, проказник. Вы вгоняете даму в краску! Мы женщины нежные и деликатные существа не можем обсуждать подобные вещи, – и Олимпиада состроила невинные глазки.

– Прошу меня извинить, мадам, я просто хотел выразить искреннее восхищение вашей неземной красотой!

– О, милый, Анри, благодарю вас за изысканный комплимент, вы прекрасно знаете, как угодить женщине. Лежите, не вставайте! Сейчас принесу вам утренний кофий, я его уже сварила.

И действительно, откуда-то доносился чарующий аромат этого божественного напитка. Олимпиада вышла, кокетливо виляя огромным задом. Вскоре она вернулась с красивым серебряным подносом, на котором стояли две маленькие изящные чашки и хрустальное блюдо со свежими круассанами.