Монах - время драконов - Роберт Ши

Победоносному императору теперь предстояло решить, что делать с главарями восстания. С момента воцарения на Священных Островах много веков назад мягких нравов, предписанных Буддой, свершилось всего несколько казней. Тем из мятежников, которые смогли пережить схватку, при нормальном ходе событий грозило, как худшее из наказаний, изгнание. Смертной казнью наказывались только простолюдины, и только в том случае, если они признавались виновными в убийстве или крупной краже. Сейчас же Согамори потряс столицу, потребовав смертной казни для всех захваченных главарей мятежников.

У Согамори был близкий к трону союзник, князь Сасаки-но Хоригава, советник императора. На императорском совете князь Хоригава настоял на смертной казни. В конце концов Сын Небес объявил о более чем семидесяти смертных казнях. Более того, он приказал Домею обезглавить своего отца, главу клана Муратомо.

В конечном счете другой родственник Муратомо вызвался произвести казнь, потом покончил с собой, вскрыв себе живот.

- Какая, должно быть, болезненная смерть, - сказал Дзебу. - Почему кто-то может совершить это над собой умышленно?

- Это новый обычай среди самураев, - сказал Тайтаро, - Они убивают себя, чтобы стереть пятна со своей чести. Но не желают, чтобы говорили, будто они покончили жизнь самоубийством из-за недостатка храбрости, поэтому подвергают себя самой мучительной из всех мыслимых смертей.

Вместо того чтобы наградить Домея за преданность, Сын Небес с того времени перестал его замечать, негодуя за его отказ казнить отца. Такаши, с другой стороны, получили благосклонность императора и вознеслись на новые вершины. Согамори, предводитель Такаши, стал министром Левых, одним из главных советников императора.

Домей, все еще начальник дворцовой стражи, стал главой клана Муратомо. Он кипел от ненависти к тем, кто подстроил смерть его отца и разрушил надежды его самого. По всей стране возникали стычки между сторонниками Такаши и Муратомо по любому малейшему поводу.

- Именно в этот котел я собираюсь бросить тебя, - усмехнулся Тайтаро. - Служить семейству Шима из Камакуры.

- Что я буду делать?

- Господин Шима-но Бокуден, глава рода Шима, посылает свою дочь Танико в Хэйан Кё, чтобы выдать ее замуж за очень важную персону. Ты будешь сопровождать Шиму-но Танико в Хэйан Кё на ее свадьбу. Ты проведешь группу по дороге Токайдо от Камакуры до столицы.

Дзебу восторженно улыбнулся:

- Хэйан Кё! Я слышал о нем с детства. Самый великолепный город во всей стране. И скоро я его увижу. И знаменитую дорогу Токайдо...

Тайтаро пожал плечами:

- Надеюсь, ты не будешь разочарован. Если бы мы жили раньше, ты увидел бы Хэйан Кё во всей красе. Сейчас город рушится и кишит дерущимися самураями. Что касается Токайдо, большая часть территории, по которой проходит дорога, занята Муратомо. А девушка Танико - родственница Такаши. Более того, ее будущий муж - князь Сасаки-но Хоригава.

- Тот, кто настоял на казни Муратомо?

- Да. Муратомо ненавидят его еще больше, чем своих врагов Такаши. Тайтаро встал. - Князь Хоригава вышел из столичной семьи с древним именем, но малым достатком. Имя Шима значительно ниже по происхождению, но они очень богаты и честолюбивы. Обе стороны считают такой союз полезным.

Тайтаро и Дзебу вышли из жилища монахов. Тайтаро продолжил:

- Но господин Бокуден, отец Танико, один из самых скупых людей на Священных Островах. Отметь для себя тот факт, что он согласен заплатить всего за одного вновь посвященного зиндзя, чтобы тот сопровождал его дочь на всем пути через вражескую территорию. Что касается Хоригавы, он кровожаден и вероломен и уже довел до смерти двух жен. А Танико - капризная девочка тринадцати лет. Она никогда не встречалась с Хоригавой и, по моим сведениям, отчаянно сопротивляется этому браку. Она сопротивлялась бы еще сильнее, если бы встретилась с ним. Ты окажешься в самом центре очень интересной ситуации.

Потом Дзебу оказался один на краю утеса, храм был у него за спиной, его острая крыша низко распласталась над скалой, как крылья гигантской птицы. Морской ветер дул ему в лицо, восходящее солнце согревало спину. Ниже, с регулярностью ударов сердца, на берег накатывались волны с белыми гребнями, принося непонятные вести из земли его отца.

Женская половина Храма Водной Птицы располагалась дальше от утеса, к северо-востоку от храма, на соответствующем приличиям расстоянии от жилища монахов. Расстояние ничего не меняло, так как в правилах поведения зиндзя не было ничего, что мешало бы мужчинам посещать женскую половину, когда бы они этого ни пожелали. В последние два года Дзебу вместе с другими монахами не раз пробирался туда ночью. Эти визиты обставлялись с нарочитой скрытностью, а на самом деле прощались Орденом.

Как приличествовало жене отца-настоятеля, мать Дзебу Ниосан занимала самую большую спальню в восточной стороне женской половины, с видом на восходящее солнце и монастырский сад. Удивительно, но в доме не было других женщин, или так показалось Дзебу, когда он вошел. Ниосан сидела к нему спиной, наблюдая за плывущим над низкими, изогнутыми ветром соснами красным солнечным диском. Поющая доска, установленная в полу, чтобы предупреждать настоятеля и его жену о присутствии постороннего, скрипнула под ногой вошедшего Дзебу. Спина Ниосан напряглась.

- Матушка!

Ниосан обернулась, глядя на него с радостью и страданием, быстро поднялась на ноги:

- Я ждала! Ждала так долго! Это была одна из двух самых длинных ночей в моей жизни!

Дзебу не нужно было объяснять, какой была первая.

Они обнялись, она заплакала, прижавшись к нему.

- Сын мой, единственный мой сын! Я умерла для тебя тысячью смертей. Всю последнюю ночь и неделю перед ней, когда твой отец сказал, что пришло время твоего посвящения...

Они сели лицом друг к другу. Матери Дзебу не было еще сорока, но лицо ее было морщинистым и усталым, хотя глаза сияли теперь спокойствием, когда она узнала, что сын пережил обряд зиндзя. Она носила скромную одежду простолюдинки, как и все остальные связанные с монастырем женщины. Рядом стояли горшок с горячей жидкой рисовой кашей, чашка с маринованными овощами и корзинка с лепешками. Она подала ему лепешку. Улыбаясь, он взял ее и съел в два глотка. Лепешка была сочной и все еще теплой. Она подала ему еще одну и наполнила маленькую чашку рисовой кашей. Исключая лепешки, это был обычный завтрак зиндзя.

- Это действительно было опасно? Ты мог умереть?

Дзебу решил поберечь ее и не говорить правду, но вместо этого произнес:

- Да.

Когда на ее глаза навернулись слезы, он добавил:

- Матушка! Я - зиндзя! Зиндзя посвятили себя смерти. Ты должна помнить, что я могу умереть в любое мгновенье. Быть может, лучше думать обо мне как о ком-то уже умершем.