Игнатий Лойола - Анна Ветлугина

   — Оставьте в покое короля! — прервал их Лойола слабым голосом. — Его власть от Бога, что тут ещё обсуждать...

   — Страдания весьма облагородили вам душу, дон Иниго, — заметил Карлос, — раньше мы как-то не слыхали Божиего имени из ваших уст.

В этот момент дорога круто повернула, огибая скалу. Откуда ни возьмись с гиканьем вылетели всадники в чёрных колетах и полумасках и окружили носилки с раненым.

   — Деньги! — крикнул один из разбойников, свесившись с лошади и издевательски щекоча шею Карлоса кончиком кинжала. Остальные негодяи молча поигрывали обнажёнными клинками. Храбрый кабальеро выхватил рапиру, но Педро поймал его руку и сильно сжал. Потом снял с пояса кошель и протянул разбойнику:

   — Вот. Возьмите и пропустите. У нас больной. Его нельзя задерживать.

Разбойник внимательно посмотрел в кошель и недобро ухмыльнулся:

   — Нельзя задерживать? Аристократ, что ли?

   — Он просто наш друг... — торопливо начал Педро, но был перебит срывающимся голосом Иниго:

   — Моё имя Иниго Лопес де Рекальдо Лойола.

Всадники в полумасках расхохотались.

   — Придётся забрать тебя с собой, Лопес де Рекальдо, раз ты такой гордый! — сказал главарь разбойников. — Выкуп за тебя порадует нас больше, чем эта жалкая подачка, — и он бросил кошель Педро в дорожную пыль. От удара кошель раскрылся, из него выкатилось несколько кривых серебряных монет, изготовленных недавно в Новом Свете. Такие деньги назывались «корабельные песо» — намёк на то, что их чеканили прямо во время плавания, невзирая на качку.

Карлос горько усмехнулся:

   — Какой тут может быть выкуп! Этот несчастный умрёт у вас через сутки.

   — Врёшь! — засомневался разбойник.

   — Да ты посмотри на его ноги! — начал уговаривать Педро. — Видишь — кость наружу торчит? Его пушечным ядром ударило, странно, что ещё жив.

   — Вот страсти-то Господни! — удивился разбойник. Даже вытянул шею, разглядывая Иниго. — Ладно, даёте ещё столько же и везите своего гордого покойника дальше. А ну, поднимите кошелёк! — велел он своим людям. Тут же двое спешились и наперебой бросились рыться в пыли, жадно выуживая кривые монеты. Карлос тяжело засопел и снял с пояса свой кошель.

Когда разбойники остались далеко позади — Педро сказал с восхищением:

   — А всё же рыцарь вы, дон Иниго, прямо как в старинных романах.

Карлос промолчал.

Июньское солнце обрушило на горные дороги лавину безжалостного зноя. Носилки уже давно казались путникам чугунными. Но ещё хуже было лежащему на них. У него снова начался жар, губы превратились в какую-то корку, постоянно трескавшуюся то здесь, то там. Как назло, кончилась вода, а до ближайшего селения оставалось не менее трёх часов пути. Сознание Иниго снова начало путаться, он провалился в полусон-полубред.

Карлос и Педро отработали свою очередь тащить. Отдали носилки братьям, чьи имена никак не мог запомнить Лойола, и, в качестве отдыха, честно плелись в хвосте процессии.

   — У него удивительный дар убеждать, — задумчиво произнёс Карлос, — до сих пор не понимаю, почему в цитадели я так верил в нашу победу. Ведь и младенцу было ясно, чем всё закончится.

Педро покивал согласно. Помолчав, спросил осторожно:

   — А ты ведь знаешь о его прежней жизни. Почему он вообще в Памплоне оказался? Он же вроде как при дворе блистал. Говорят, за какое-то преступление сослали?

Карлос хмыкнул.

   — Да я бы не сказал, чтобы он каким-то особенным блеском отличался. Служил пажом у Фердинанда, всё о фрейлине одной мечтал. Жозефиной её звали. Подвиг мечтал совершить для неё. Только ведь фрейлин при дворе всегда значительно меньше, чем таких... мечтательных юнцов. А в тюрьму, да, угодил. Было дело. Подожди, вон до дерева дойдём...

Впереди действительно торчало одинокое развесистое дерево. Все тут же прибавили шагу, стремясь в вожделенную тень. Осторожно поставили носилки у самых корней и устроили краткий привал.

   — Ну, так что же за преступление он совершил? — любопытство распирало Педро. Карлос огляделся. Раненый спал, постанывая время от времени. Остальные разлеглись вокруг дерева, наслаждаясь прохладой.

   — Знаешь, никакого особенного преступления ведь и не было. Так... обычный пьяный дебош. От стражи ускользнул, а потом сам пошёл сдаваться. Да не кому-то, а епископу. Брат сказал, будто церковный суд милосерднее светского, — Карлос вздохнул. — Не учёл, что придворного гуляку там судить не будут. Потом ещё и клириком назвался, когда понял, к чему всё идёт. Вот только клирики длинные волосы и оружие не носят. Епископ и начал допрашивать его со всей строгостью, а когда выяснил всё, отправил к светским властям. Ещё и велел дополнительно наказать за столь наглый обман. Правда, в тюрьме Иниго долго не задержался. Уболтал начальство, его и выпустили. Дар убеждения у него дьявольский.

   — Ему бы проповедником быть, — подал голос Мануэль, — глядишь, еретиков бы поубавилось.

Карлос снова вздохнул:

   — Это правда. Да только раньше у него совсем иные мечты были, а теперь, похоже, и вовсе ему мечтать осталось недолго...

   — Всё в руках Божиих, — назидательно сказал Педро, вставая и берясь за ручки носилок.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

Иниго потерял счёт дням. Ему казалось, что путешествие продолжается вечно. Поэтому он даже удивился, когда на закате солнца перед ним неожиданно возник огромный серый куб, сложенный из грубо обтёсанных каменных глыб, — родовой замок Лойола.

Впрочем, некрасивая кладка портила вид только первого этажа. Выше замок начинал обнаруживать некоторую архитектурность, а четыре тонкие башни по его углам даже претендовали на изящество. Ворота тоже были не простые, а стрельчатые, в готическом стиле. Словно смеясь над их попыткой выглядеть красиво, над самой аркой нависал герб рода Лойол, грубо вытесанный из чёрного камня.

...Носилки внесли в прихожую замка. Запах сырого камня мешался с ароматом чуть подвявшей герани — так пахло детство Иниго. Воспоминания роем вылетели из тёмных углов и закружились над горячим лбом раненого. Вот отец вручает маленькому мальчику его первую в жизни рапиру. Потом, хмурясь и покусывая тонкие губы, следит за его неуклюжими движениями. Вот мать на коленях перед статуей Девы Марии. Она почему-то выделяла Иниго, хоть родился он у неё тринадцатым. Ему даже рассказывали, что, почувствовав схватки, она пошла рожать в хлев по примеру Пречистой Девы. Лойола никогда особенно не верил в эти рассказы — ему казалось: мать ценит превыше всего чистоту в доме. Хотя что он знал о матери? Воспитывали его не родители, а крестный Хуан Веласкес, королевский казначей в Кастилии. Домой Иниго приезжал редко. Но всё равно не мог себе представить мать лежащей в хлеву на грязной соломе. Спросить хотел, да не решался, а потом она умерла...

...Вокруг него собрались люди — полузабытые лица и вовсе незнакомые. Эта полная дама в чёрном — наверное, вдова брата Хуана. Тот наследовал замок, но давным-давно сгинул в Неаполитанской войне. Кто сейчас здесь хозяин? Следующий по старшинству — Мартин Гарсиа? Или смерть успела подкараулить и его?

Иниго слышал, как люди переговариваются, решая, куда нести раненого. Хотел что-то посоветовать им, но почему-то не смог произнести ни слова.

   — Лучше получить расплату за грехи на земле, чем пойти в ад, — тихо, но строго произнёс полузнакомый женский голос.

«Неужели это про меня? — подумал он. — Разве так много я грешил?»

«Много, много», — отозвался кто-то в глубине сознания. От этих слов Иниго, храбрый рыцарь, не боящийся смерти, заплакал, как ребёнок.

   — Да как же вы несли его? — спросил тот же женский голос совсем близко. — Все повязки сползли, а тут... О Пресвятая Дева! Срочно вызывайте лекаря!

   — Я же говорил: коновалы ваши французы! — хотел грозно произнести Лойола, но получился какой-то вялый нечленораздельный шёпот.

Вынырнув из пучины сна, он обнаружил себя в своей детской спальне. Стояло ясное июньское утро, но узкое окно, выходившее на север, пропускало слишком мало света. Над кроватью склонилась женщина. Её смуглое лицо с чёткими дугами бровей и тонким носом так напоминало лицо матери, что Иниго счёл было себя мёртвым. Потом вспомнил: кажется, одна из его сестёр — Магдалена — сильно походила на мать. Годы превратили похожесть в точную копию.

   — Проснулся, — сказала она кому-то.

   — Ну, что ж, тогда начнём, пожалуй! — бодро произнёс мужской голос. Над кроватью Иниго с любопытством нависли два здоровенных бородача не особенно презентабельной наружности.

   — Вы лекари? — с опаской спросил он. Они переглянулись. Один сказал успокаивающим тоном:

   — Конечно, нет, сеньор. Мы — цирюльники. Кровопускатели.

   — Что? — попытался рявкнуть Иниго. Сил опять, разумеется, не хватило. — Сестрица! Почему ко мне не вызвали лекарей?

   — Потому, что вы, братец, нуждаетесь в операции, — с ледяным спокойствием произнесла Магдалена, — а хирурги относятся к цеху цирюльников. Церковь не велит отворять кровь в качестве лечения, разве вам неизвестно?