Самоход. «Прощай, Родина!» - Юрий Корчевский

Виктор и пошел бы снимать затворы, но из леса к пушке неожиданно вышел Илья. Вот уж кого не ожидал увидеть Виктор!

Подносчик снарядов гаденько улыбался. В правой руке он держал снятый затвор пушки, на плече висел карабин.

– Геройствуешь? – не здороваясь спросил он и уселся на станине напротив Виктора.

– Не всем же дезертировать, как тебе…

Следил он из леса за Виктором, что ли? Или узнал о стрельбе в одиночку по гильзам и пустым снарядным ящикам? Зачем тогда явился? Совесть пробудилась? Но в этом Виктор сильно сомневался…

– Небось, голодуешь? Тут километрах в двух деревня брошенная. Жители ушли, а на улице наша разбомбленная автоколонна. Я хлеба с консервами наелся до отвала.

– Ты зачем явился? Жратвой дразнить? Так я не мародер…

– Ну да! Я у тебя и дезертир, и мародер. Еще как-нибудь обзовешь – заброшу затвор в кусты. Попробуй найди…

– Если сказать больше нечего, иди восвояси.

– Ой какие мы грозные! Немцы с самолета листовки сбросили – полно около деревни. Я подобрал одну. На-ка, прочитай… – Илья вытащил из кармана листовку и протянул ее Виктору.

Виктор взял лист бумаги, взглянул на текст. В начале было: «Русский солдат! Германские войска подходят к Москве, зимовать они будут в столице. Сопротивление бесполезно».

А дальше – о прелестях жизни в плену. Под теплой крышей жить будут, есть сытно – даже нормы питания приводились. Виктора поразило – 25 граммов мармелада к вечернему кофе! У наших солдат иной раз куска хлеба за день во рту не было.

А в конце: «Бросайте оружие, убивайте комиссаров. Данная листовка служит пропуском».

– Ты что же, к немцам хочешь перейти? – Виктор был удивлен и шокирован. Его сослуживец, с которым он воевал – пусть и один день, – готов изменить присяге и Родине.

– В тылу особисты. Заградотряд с пулеметом стоит, вовремя я их приметил. Дома тоже не спрячешься, НКВД найдет. Почему не сдаться?

Рассуждения прагматичные.

Виктора покоробил циничный тон Ильи.

– А как же присяга, семья? У тебя же мать и отец есть!

– Куйбышев от фронта далеко. А мне жить хочется – здесь и сейчас. У меня эта война уже вот где! – Илья ткнул пальцем в кадык.

Неужели он не шутит? Впрочем, изменой Родине не шутят. Предателей не любят ни в одной армии мира. Лизать немцам сапоги? Да никогда!

– Положи затвор пушки и уходи.

– Сейчас? Белым днем? Да меня лейтенант пехотный в спину из пулемета расстреляет!

– Зачем ты тогда здесь?

– Подожду, пока немцы в атаку пойдут. Пушечка-то твоя – тю-тю! Танки окопы и траншею проутюжат – тогда можно идти…

– Ну ты и сволочь! – Виктор вскочил.

Илья тоже поднялся, бросил на землю затвор пушки и стянул с плеча ремень карабина. И тут он совершил оплошность: сделав шаг назад, запнулся о станину и упал. Уже в лежачем положении попытался передернуть затвор карабина.

Виктор понял, что медлить нельзя. Еще секунда – и подносчик выстрелит. Он рванул клапан кобуры, выхватил револьвер и выстрелил.

Выстрел прозвучал негромко, не целился, а попал.

Илья выронил карабин и зажал рукою рану на животе.

– Откуда у тебя оружие? – простонал он.

– Подарок лейтенанта.

– Больно как, если бы ты знал…

Лицо Ильи на глазах бледнело, он стал часто дышать.

– Знал бы про револьвер – сразу застрелил бы…

От слова к слову голос Ильи слабел, последнее слово он произнес уже шепотом и замер.

Виктор так и остался стоять с револьвером в руке. Первый раз он выстрелил в человека и убил его. Два дня назад Илья был его сослуживцем, вместе сухари ели, Виктор пил из его фляжки…

На душе появилась тяжесть, стало муторно. Стреляя из пушки, он убил не одного немца, но они были далеко, и он не видел их мучений, смерти.

Из ступора Виктора вывел взрыв снаряда на позициях пехоты. Он сунул «наган» в кобуру и припал к прицелу. Танки были еще далеко. Чувствовал Виктор себя неуютно, как будто Илья смотрел ему в спину из-под прикрытых век.

Виктор встал с сиденья наводчика, подошел к убитому и забрал его карабин. Илье он был уже не нужен, Виктору же мог еще пригодиться. Было противно, но он взялся за ноги убитого и оттащил тело в сторону. Подобрав с земли затвор, обтер его рукавом, вставил в казенник и снова уселся на место наводчика.

Но Илья не шел из головы. Вот как так случилось, что парень в одночасье предателем стал? Да, он еще не перешел к немцам, но морально уже был готов к этому и листовку-пропуск приберег. А ведь ходил в школу, как все, песни пионерские пел, маму целовал… Или была уже червоточина, которую никто не заметил?

Взрыв снаряда раздался рядом с позицией пушки, как раз там, где лежал труп Ильи. Второй снаряд угодил в бугор перед пушкой. Осколки ударили в щит, Виктора и пушку заволокло пылью, сильно запахло сгоревшим тротилом. Взрывной волной Виктора отбросило от пушки и крепко приложило спиной к земле – так, что даже дыхание перехватило.

Несколько минут он приходил в себя. Потом встал. В ушах звенело, и все звуки доносились, как через вату.

Виктор осмотрел себя. Обмундирование в пыли, кое-где порвано, но крови нет, руки-ноги двигаются.

Пыль рассеялась, и он вернулся к пушке. Одного взгляда на орудие хватило, чтобы понять – все. Щит покорежен и пробит справа осколком, из накатника тонкой струйкой течет стеол. Других повреждений не видно, но вернуть пушку к жизни может только ремонт в артиллерийской мастерской.

Виктор посмотрел вперед – танки уже близко. Да, засекли его позицию, надо было брать у лейтенанта двух бойцов и перекатывать пушку в другое место. Благо еще что сам жив остался. Ну и что теперь делать? Брать карабин и идти в траншею?

Один из танков вырвался вперед и пер, как слон на водопой. Увидев это, Виктор подумал: «Но ведь один выстрел пушка сделать может? Развалится после него – это да, но в танк попасть надо попробовать».

Он уселся в кресло наводчика, подвел прицел под борт танка и нажал на спуск. Грохнуло здорово. Ствол откатился назад, да так и застыл. Гильзу не выбросило, а из накатника ручьем хлынуло масло. Вот теперь все… Пушка – хлам, только в переплавку.

Виктор подобрал карабин и разочарованно вздохнул: э, оружие-то к бою негодно. Осколок, пробивший щит, как ножом срезал дульную часть ствола с мушкой.

В этот момент на позициях пехоты хлопнул выстрел бронебойного ружья, и Виктор выглянул из-за пушечного щита. Горел танк, в который он стрелял, и еще один. Он уже дошел до траншеи, стал крутиться на ней, и бронебойщик всадил в него пулю с расстояния несколько метров.

Потом забил «максим» и быстро смолк.

Из траншеи не доносилось ни одного винтовочного выстрела. Неужели все погибли? Виктору стало страшно. Танки еще ползут по полю, следом за ними бежит немецкая пехота, и остановить их некому. Он один остался, а из оружия – револьвер с шестью патронами. Им врага не остановить. Знают ли в штабах, что рота погибла, как и противотанковая батарея, и путь перед наступающим врагом свободен?

Послышался треск кустов, и к пушке выбрался лейтенант. Гимнастерка на нем была порвана, пилотки на голове не было, в руке – пистолет ТТ.

– Жив? – обрадовался он, увидев Виктора.

– Я-то жив, а вот пушку разбило.

– Суки! От роты я один остался, а от батареи – ты. Все полегли! Все, уходим, немцы уже траншею нашу заняли. У пулемета патроны закончились.

Лейтенант сунул пистолет в кобуру.

– Попить есть?

– Ни фляги, ни воды.

– А, найдем…

Резко повернувшись, лейтенант зашагал прочь, и Виктор бросился догонять его – вдвоем сподручнее.

Шли через лес.

Через час бодрого хода вышли к деревне и остановились на опушке.

– Наши в деревне или немцы?

В деревне не было видно ни жителей, ни военных – как вымерла.

– Идем. У изб колодцы есть, хоть воды напьемся. Да узнаем, где наши.

Но деревня оказалась брошенной. Двери изб нараспашку, людей нет.

Они зачерпнули ведром воды из колодца, напились, и Виктор умылся.

– Интересно, где штабы, где позиции наших? – Лейтенант потер подбородок, и отросшая щетина затрещала под его пальцами.

– Ладно, идем. Думаю, за дезертиров нас не примут.

Виктор в этом уверен не был. Но сейчас в их паре лейтенант старший, и он решает.

Из деревни вели две дороги.

– Вот эта на восток ведет, пойдем по ней.

Но не успели они пройти и двух-трех километров, как увидели, что дорога перекопана, и не взрывами, а специально. Из-за бруствера торчало тупое рыло «максима».

Увидев идущих по дороге, навстречу им шагнул сержант НКВД – василькового цвета околыш фуражки и такого же цвета петлицы не оставляли в этом никаких сомнений. Однако согласно рангу специальных званий сержант госбезопасности приравнивался к армейскому лейтенанту.

Сержант вскинул руку:

– Стоять!

Виктор и лейтенант остановились.

– Почему в тыл идем? Где ваши подразделения?

– Я командир роты лейтенант Гуськов.

– Где ваша рота, лейтенант?

– Перед тобой! Разуй глаза! Я один из ста человек остался. Можешь пройти в траншею, убитых посчитать! – разъярился лейтенант.