Намбандзин - Александр Васильевич Чернобровкин

в меру сил и возможностей. Это были в основном старики и пожилые люди, лишь четверо лет тридцати и два подростка. Все в белых одеждах, точнее, желтоватых от времени и стирок. Они с бесстрастными лицами смотрели на иезуита, который вылез из паланкина, поднялся в храм по трем деревянным ступеням, которые были почти во всю ширину строения, и начал там демонстративно плеваться. Спектакль, как догадываюсь, исполнялся для носильщиков, чтобы поведали односельчанам, что новый бог круче старых. Священнослужителей Афонсу Гомеш вряд ли переубедил. Для них он был намбандзином — варваром с юга.

Я всегда относился с уважением к людям, стойким в своих убеждениях, даже если считал их неверными. Наши заблуждения — наша радость. Поэтому повернулся к служителям храма, улыбнулся смущенно и показал жестами: мол, просите убогого, не ведает, что творит! Если бы я начал убивать их, удивились бы меньше, наверное. Теперь им придется биться над неразрешимым вопросом: все ли намбандзины — это намбандзины? Уверен, придут к выводу, что есть плюющиеся черные (брюнеты) и немного воспитанные белые (блондины).

5

Поскольку город Исэ располагался у подножия невысокого холма, на котором высился замок (дзё) рода Китабатакэ, то обозначался словом дзёкамати (призамковый). Главная улица вела к главным воротам крепостного сооружения, непривычной для европейцев и азиатов формы. Это была окруженная рвом с подъемным мостом, высокая каменная платформа, по краю которой надстроили деревянные стены, обмазанные нуригомэ — толстым слоем штукатурки. В центре платформы находилась пятиярусная, сужающаяся кверху, деревянно-штукатурная башня (тэнсю), напоминающая пагоду, где жили и хранили припасы. На выступающих частях шатровых крыш (иримоя-хафу) каждого яруса, крытых черепицей, были симметрично надстроены мансардные окна (чидори-хафу), похожие на закрытые небольшие шалаши, а на углах — сятихоко — деревянные позолоченные рыбы с мордами тигров, защищающие от пожаров, которые об этом не знают. Что интересно, если противник преодолевал стены, тэнсю не защищали, как в Европе донжон, поскольку в военном плане сооружение довольно хлипкое, а поджигали и бросались в последний бой. В этом случае сятихоко, наверное, обязаны были раздувать пламя. Первые, более широкие, замковые ворота вели в квадратный дворик масугата, где в военное время даймё пересчитывал воинов до и после атаки, а в мирное гости оставляли оружие и лошадей. В боковой стене были ворота поуже, которые выводили во внутренний двор. Если враги врывались в масугата, то оказывались на открытом пространстве под обстрелом сверху, пока проламывали вторые ворота.

Мы были почетными гостями и без лошадей (носильщиков охрана из самураев тут же выпроводила), поэтому нас, забрав у меня оружие, сразу пропустили во внутренний двор, относительно маленький, откуда провели в северную его часть. Там в тени от башни, сидя на татами, даймё Китабатакэ Харумото — довольно крепкий и жизнерадостный мужчина лет под пятьдесят с приличными усами и жидкой острой бороденкой из черных волосин с вкраплениями седых — играл в сёги (игра полководцев) со своим ровесником, смурным худым типом, у которого усы были редкими, а борода и вовсе отсутствовала. Оба в кимоно темно-коричневого цвета без украшений, только у первого шелковое, а у второго хлопковое. У обоих по правую руку лежали катаны. Смурной тип выигрывал, причем с явным преимуществом. Несмотря на традицию тотального низкопоклонства, японцы не играют с начальством в поддавки. Преднамеренный проигрыш считается оскорблением.

Я видел сёги в будущем. Нисколько не изменилась. Это игра шахматного типа, только все фигуры одного цвета, плоские, пятиконечные (острием к противнику), с написанными сверху названиями. Основные отличия от шахмат: доска девять на девять клеток одного цвета, по двадцать фигур у каждого и «убитую» чужую можно выставить, как свою, потратив на это ход. Хорошо развивает логическое мышление. Если бы с детства не играл в шахматы, наверное, понравилась бы, а так не захотелось переучиваться.

Завидев нас, Китабатакэ Харумото воспользовался удобным предлогом избежать поражения. Обменявшись парой фраз, наверное, договорившись продолжить позже, оба игрока встали, отвесили легкие поклоны и поприветствовали нас. Афонсу Гомеш поклонился им ниже. Я выбрал средний вариант. После чего между этой троицей завязался довольно бойкий разговор. Часть его, судя по взглядам, был обо мне. Обоих явно поразила моя кольчуга с оплечьями и «зеркалами» на груди. Зато лук, который нес следом один из самураев, не впечатлил. Я видел длинные, более двух метров, луки у дозорных на стенах. Видимо, мой средний показался им недостаточно грозным. На саблю в ножнах и вовсе не обратили внимания. Наверное, насмотрелись на палаши португальских моряков и решили, что у намбандзинов с холодным оружием совсем плохо. Судя по вопросу даймё, в первую очередь японцев интересовало огнестрельное оружие.

— Герцог спрашивает, умеешь ли ты стрелять из аркебузы? — перевел мне иезуит.

— Конечно, — ответил я. — Не стал ее брать, потому что добирался до берега вплавь, другого груза хватало. Да и порох бы намок, а без него оружие превратилось бы в обычную дубину.

— Это точно, без хорошего пороха аркебуза не нужна! — с непонятной мне радостью согласился он и перевел мой ответ Китабатакэ Харумото, после чего — следующий вопрос даймё: — Ты можешь научить его самураев стрелять?

— Если сойдемся в цене, — ответил я.

Иезуит перетер с даймё и объявил:

— Он будет платить тебе по кобану в месяц.

Как ранее рассказал Афонсу Гомеш, несмотря на то, что главным средством обмена и платежа был рис, у японцев уже есть довольно широкая линейка монет из металлов, хотя в разных провинциях они могли отличаться по весу. Монеты использовались в основном богачами и купцами. Начинался монетный ряд с мона — бронзовой монеты, скопированной с китайского цяня, диаметром с дюйм, иероглифами на аверсе и квадратной дыркой в центре. Их нанизывали на шнурок и носили связками. Были монеты в один мон и четыре. Связка из десяти мон называлась хики, из ста — кам-мон. Монета из серебра (моммэ) была прямоугольной формы и с прямоугольным барельефом с иероглифами в нижней части обеих сторон. Весила она чуть менее четырех грамм и была равна восьмидесяти монам. Кстати, моммэ называлась и мера веса, поэтому монеты часто использовали, чтобы взвесить жемчуг, которого здесь ловят много. Золотая монета имела форму вытянутого овала, разные иероглифы на аверсе, весила около шестнадцати грамм и называлась кобан. Она была эквивалентна пятидесяти моммэ, или четырем тысячам мон, или трем коку риса. То есть за каждый месяц обучения мне предлагали три годовых пайка самурая — предложение, от которого трудно отказаться, когда очутился в стране с непривычной культурой. По идее надо бы двинуть в сторону Нагасаки, найти в тех