Сын Толстого: рассказ о жизни Льва Львовича Толстого - Бен Хеллман
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Мама мне сказала, будто ты сказал, что я сказал, что я буду очень огорчен, ежели ты выдержишь экзамен, или что-то подобное, – одним словом такое, что имело смысл того, что я поощряю тебя к тому, чтобы не держать экзамены и не учиться. Тут недоразумение. Я не мог сказать этого.
Важен, разумеется, внутренний процесс, то есть стремление человека к добру, а не внешние отношения.
А так как у тебя (к сожалению) нет другого дела и даже представления о другом деле, кроме своего plaisir’а, то самое лучшее для тебя есть гимназия. Она, во-первых, удовлетворяет требованиям от тебя мамá, а во-вторых, дает труд и хотя некоторые знания, которые могут быть полезны другим. Бросить начатое дело по убеждению или по слабости и бессилию – две разные вещи. А у тебя убеждений никаких нет, и хотя тебе кажется, что ты все знаешь, ты даже не знаешь, что такое убеждения и какие мои убеждения, хотя думаешь, что очень хорошо это знаешь.
Убеждений шестнадцатилетнему Лёве, возможно, не хватало, но его интерес к теориям отца о религии, обществе и жизненном предназначении человека явно рос. Вместо того чтобы выполнять школьные задания, он мог подолгу сидеть в углу прокуренного отцовского кабинета, впитывая витавшие там радикальные идеи. Истина формулировалась здесь, а не в учебниках истории, рисовавших картины развития человечества. Идеалом, понимал Лёва, становились деревенский уклад, физический труд, ненасилие, целомудрие, трезвость, вегетарианство и анархистский отказ от подчинения государству. Обо всем этом Лёва мог прочесть в двух свежих – запрещенных в России – отцовских работах «Исповедь» и «В чем моя вера?». В этих текстах Толстой развивал учение Христа, очищенное от догм и чудес и сжатое в свод моральных правил.
Равнодушие двух старших сыновей к мировоззрению, недавно обретенному Толстым, стало для писателя мучительным сюжетом. Теперь же он мог радоваться интересу, проявляемому Лёвой. Уже в 1882 он пишет в письме:
Леля и Маша мне кажутся лучше. Они не захватили моей грубости, которую захватили старшие, и мне кажется, что они развиваются в лучших условиях, и потому чутче и добрее старших.
А спустя два года Толстой сообщает единомышленнице Марии Шмидт:
Лëва имеет и умеет, чтó сказать мне, и сказать так, что я чувствую, что он мне близок, что он знает, что все его интересы близки мне, и что он знает или хочет знать мои интересы.
Физический труд был важной составляющей жизненных идеалов Толстого. Летом вся семья работала на сенокосе. Толстой и Лёва с косой на плече уже в четыре утра выходили в поле, где их ждали крестьяне. Через час-другой появлялись Татьяна и Мария с граблями в руках, а младшие Андрей и Михаил к обеду приносили еду. Домой возвращали в сумерках, пот смывали, купаясь в большом пруду.
Сторонники отца становились друзьями и для Лёвы. В ноябре 1885 он знакомится с Владимиром Чертковым, который будет главным соратником Толстого. Чертков отказался от гвардейского чина и аристократических привилегий ради того, чтобы вслед за «мастером» вести жизнь истинного христианина. Несмотря на большую разницу в возрасте, Лёва и Чертков стали близкими друзьями. Они быстро перешли на ты, и между ними установились доверительные отношения. Для Лёвы важны были также контакты с преданным толстовцем Павлом Бирюковым, с художником Николаем Ге и его сыном, с литературным критиком Николаем Страховым.
Лёва боготворил отца и жаждал его внимания, но по-прежнему страдал от частых конфликтов между родителями. Разногласия нередко заканчивались скандалами. В 1884 году после очередной шумной баталии разгневанный Толстой решил бросить семью и уехать в Америку. Однако уже на полпути к Туле он передумал и вернулся. Лёве пришлось утешать Софью Андреевну, беременную на последнем сроке. Родившуюся в ту же ночь девочку назвали Александрой – из детей именно она проживет дольше всех.
Мир, однако, существовал и вне школьных стен и отцовского религиозного кружка. В светской жизни Лёва делал успехи. Мария, дочь дяди Сергея, вспоминает тогдашнюю Москву:
Особенно хорошо танцевал мой двоюродный брат (его тогда звали Лёля), Лев Львович Толстой. Он уже и раньше умел танцевать, но почти всегда участвовал в наших танц-классах. Всем доставляло большое удовольствие, в том числе и взрослым, смотреть, как он танцует мазурку.
Юных дам Лёва очаровывал музыкой. «Лев Львович, кажется, ухаживал за многими, и было всегда приятно видеть его стройную фигуру с гибкими движениями, блеск его красивых черных глаз и приятную улыбку», – вспоминает Мария о 1880-х годах. Он подходил к роялю и играл какую-нибудь короткую вещь, чаще всего один из своих любимых цыганских романсов «Очи черные» или «В час роковой». «Туше его было замечательно приятное, и музыка его всегда доставляла большое удовольствие». Когда Лëва заканчивал игру, слушатели непременно хотели продолжения, на что, он, впрочем, соглашался редко.
Лёва любил петь, аккомпанируя себе на пианино. Иногда они с матерью играли в четыре руки. Ходили вместе в оперу слушать «Фауста» Гуно. Не была забыта и скрипка. Летом 1887 года для Лёвы пригласили в Ясную Поляну учителя-скрипача. А следующей весной, перед итоговыми экзаменами в гимназии, Лёва купил балалайку. Таким образом, штудирование греческого, латыни и математики чередовалось с разнообразным музицированием.
Начиная с пятого класса ситуация с учебой у Лёвы несколько улучшается. Унылые школьные уроки все чаще переходят в запойное чтение. Влияние Софьи Андреевны ощутимо. Она постоянно печется о самочувствии болезненного сына, беспокоится о повторяющихся простудах, пишет о его кашле и насморке в дневнике и письмах к супругу. Ей приходится терпеть случающиеся у Лёвы сильные перепады настроения – он то злой, раздраженный, мрачный и подавленный, то все понимающий и безоглядно добрый. В мае 1888 года девятнадцатилетний юноша поражает мать вопросом: «Мамá, вы счастливы?» – «Да, я себя считаю счастливой», – отвечает мать. «Но почему вы выглядите такой измученной?» «Он все замечает, и ему надо, чтоб всем было хорошо», – пишет Софья Андреевна мужу, который предпочитает остаться на зиму в Ясной Поляне.
Софья Андреевна следит за тем, чтобы Лёва готовился к экзаменам, всеми силами пытается помочь даже по тем предметам, в которых сама не сильна, например по геометрии. Толстого же интересует духовное развитие Лёвы. В январе 1889 года он
