Стихи о вампирах (сборник) - Федор Сологуб

Заключение второй части

Маленький ребенок, слабый эльф,Поющий, пляшущий для себя самого,Нежное созданье, краснощекий эльф!

Нашедший все, не ища ничего,Наполняет радостью наши сердца,Делает светлым взор отца!И радость так полна и сильна,Так быстро бьет из сердца она,Что избыток любви он излить готовНепреднамеренной горечью слов.Быть может, прекрасно связать меж собойМысли чуждые одна другой,Улыбаться над чарами, чей страх разбит,Забавляться злом, которое не вредит,Быть может, прекрасно, когда звучатСлова, в которых слышен разлад,Ощущать, как в душе любовь горит.И что ж, если в мире, где грех царит(Если б было так – о горе и стыд),Этот легкий отзвук сердец людскихЛишь от скорби и гнева родится в них,Только их языком всегда говорит!

Д. Г. Байрон

Из поэмы «Гяур»

Чалма из камня. За кустомКолонна, скрытая плющом,Где в честь умершего османаСтихи начертаны Корана, —Не видно больше ничегоНа месте гибели его.В сырой земле лежит глубокоВернейший из сынов Пророка,Каких досель из года в годК себе святая Мекка ждет.Он, твердо помня запрещенье,К вину всегда питал презренье,Лишь «Алла-Гу», призыв святой,Он слышал – чистою душойТотчас стремился он к Пророку,Оборотясь лицом к востоку.От рук гяура здесь он пал.В родной долине умирая,Врагу он мщеньем не воздал…Но там, на небе, девы раяЕго нетерпеливо ждут,И стройных гурий взоры льютЛучи небесного сиянья.Свое горячее лобзаньеОни несут ему скорей.Такой кончины нет честней.В борьбе с неверным смерть – отрада,Ее ждет лучшая награда..Изменник с черною душой!Тебя Монкир своей косойИзрежет. Коль освободитьсяУспеешь ты от этих мук,То вечно должен ты вокругПрестола Эблиса кружиться,И будет грудь гореть огнем…Нет, о страдании твоемПересказать не хватит силы.Но перед этим из могилыТы снова должен выйти в мирИ, как чудовищный вампир,Под кровлю приходить родную —

И будешь пить ты кровь живуюСвоих же собственных детей.Во мгле томительных ночей,Судьбу и небо проклиная,Под кровом мрачной тишиныВопьешься в грудь детей, жены,Мгновенья жизни сокращая.Но перед тем, как умирать,В тебе отца они признатьУспеют. Горькие проклятьяТвои смертельные объятьяВ сердцах их скорбных породят,Пока совсем не облетятЦветы твоей семьи несчастной.Когда же юной и прекраснойЛюбимой дочери придетПогибнуть за тебя черед —Она одна тебя обнимет,И назовет отцом, и сниметОна кору с души твоей,И загорится пламень в ней.Но все же нет конца мученью:Увидишь ты, как тень за теньюРумянец нежный на щекахУ юной жертвы исчезаетИ гаснет блеск у ней в глазах,И взгляд печальный застывает…

И ты отделишь от волосОдну из золотистых кос,И унесешь в воспоминаньеНевыразимого страданья:Ведь в знак любви всегда с собойНосил ты локон золотой.Когда с кровавыми устами,Скрежеща острыми зубами,В могилу с воем ты придешь,Ты духов ада оттолкнешьСвоею страшною печатьюНеотвратимого проклятья.

Д. Китс

Ламия

Часть I

В те дни, когда крылатых фей отрядыЕще не возмутили мир Эллады,Не распугали нимф в глуши зеленой;Когда державный скипетр Оберона,Чье одеянье бриллиант скреплял,Из рощ дриад и фавнов не изгнал, —В те дни, любовью новой увлеченный,Гермес покинул трон свой золоченый,Скользнул с Олимпа в голубой просторИ, обманув Зевеса грозный взор,Спасительными тучами сокрытый,Унесся к берегам священным Крита.Пред нимфой, обитавшей там в лесах,Все козлоногие склонялись в прах;У ног ее, вдали от волн, тритоныЖемчужины роняли истомленно.По тайным тропам, близ ее ручья,Где плещется прохладная струя,Столь щедрые являлись приношенья,Что равных нет в ларце воображенья.«О, что за мир любви подвластен ей!» —Гермес воскликнул; тотчас до ушейОт пят крылатых жар проник небесный;Лилейных раковин извив чудесныйЗарделся розой в завитках златых,Спадавших прядями до плеч его нагих.К лесам и долам островного края,Цветы дыханьем страсти овевая,Он устремился – у истоков рекНайти возлюбленной невидимый ночлег.Но нет ее нигде! Под тенью букаОстановился он, охвачен мукой,Ревнуя деву и к лесным богам,И к яворам, и к вековым дубам.Донесся до него из темной чащиПечальный голос, жалостью томящейОтзывчивое сердце поразив:«О если б, саркофаг витой разбив,Вновь во плоти, прекрасной и свободной,Могла восстать я к радости природнойИ к распре огненной уст и сердец!О горе мне!» Растерянный вконец,Гермес бесшумно бросился, стопамиЕдва касаясь стебельков с цветами:Свиваясь в кольца яркие, змеяПред ним трепещет, муки не тая.

Казалось: узел Гордиев пятнистыйПереливался радугой огнистой,Пестрел как зебра, как павлин сверкал —Лазурью, чернью, пурпуром играл.Сто лун серебряных на теле гибкомТо растворялись вдруг в мерцанье зыбком,То вспыхивали искрами, сплетясьВ причудливо изменчивую вязь.Была она сильфидою злосчастной,Возлюбленною демона прекраснойИль демоном самим? Над головойЗмеиною сиял созвездий ройУбором Ариадны, но в печалиРяд перлов дивных женские уста скрывали.Глаза? Что оставалось делать им? —Лишь плакать, плакать, горестно немым:Так Персефона плачет по полям родным.Отверзся зев змеи – но речи, словноСквозь мед, звучали сладостью любовной,В то время, как Гермес парил над ней,Как сокол над добычею своей.«Гермес прекрасный, юный, легкокрылый!Ты мне привиделся во тьме унылой:На троне олимпийском, средь богов,В веселии торжественных пиров,Задумчиво сидел ты, не внимаяНапевам Муз, когда струна златаяДрожала нежно: горестью томим,Пред Аполлоном был ты нем и недвижим.Во сне моем спешил ты на свиданье:Подобен утру, в алом одеяньеСтрелою Феба тучи пронизав,На критский берег ты летел стремглав.Ты встретил деву, вестник благородный?»Гермес – над Летой светоч путеводный —Змею тотчас же пылко вопросил:«Посланница благая вышних сил!Венец, извитый с дивным совершенством!Владей, каким возжаждется, блаженством,Скажи мне только, где она таитСвое дыханье!» – «Клятва пусть скрепитПосул, произнесенный Майи сыном!»«Я кадуцеем поклянусь змеиным, —Вскричал Гермес, – тиарою твоей!»Легко его слова летели меж ветвей.Чудесная змея проговорила:«О нежный бог, твоя любовь бродила,Вольна как ветр, по долам и лесам,Невидима завистливым очам.Незримо странствуя по тропам мшистым,Она в потоке плещется сребристом;С дерев, склоненных у прозрачных вод,Невидимой рукой срывает плод.Волшебный дар мой – красоте защита:Моими чарами она укрытаОт похоти Силена, от лихихЗабав сатиров в зарослях глухих.Истерзанная страхами богиняСкиталась бесприютно, но отныне,Магической росой умащена,От домогательств жадных спасена.Среди дубрав – повсюду, где угодно —Ей дышится отрадно и свободно.Исполни свой обет, Гермес, – и тыУзришь ее желанные черты!»Бог, страстью очарован, увереньяВозобновил – и жаркие моленьяЛаскали слух змеи, как горние хваленья.Она главу Цирцеи подняла,Зардевшись пламенем, произнесла:«Я женщиной была – позволь мне сноваВкусить восторги бытия земного.Я юношу коринфского люблю:

О, дай мне женщиной предстать пред ним, молю!Дыханием я твой овею лик —И нимфу ты увидишь в тот же миг».Гермес приблизился, сложив крыла;Змея его дыханьем обожгла —И нимфа им предстала, словно день, светла.То явь была – иль сон правдивей яви?Бессмертен сон богов – и в долгой славеТекут их дни, блаженны и ясны.Гермес одно мгновенье с вышиныВзирал на нимфу, красотой сраженный;Ступил неслышно на покров зеленый —К змее, без чувств застывшей, обернулся,Жезлом извитым головы коснулся.Потом, исполнен нежности немой,Приблизился он к нимфе молодой.Ущербную луну напоминая,Пред ним она потупилась, рыдая;Склонилась, как свернувшийся бутонВ тот час, когда темнеет небосклон;Но бог ее ладони сжал любовно:Раскрылись робкие ресницы, словноЦветы, когда, приветствуя восход,Они жужжащим пчелам дарят мед.Исчезли боги в чаще вековечной:Блаженство лишь для смертных быстротечно.

Змея меж тем меняться начала:Кровь быстрыми толчками потеклаПо жилам; пена, с жарких губ срываясь,Прожгла траву; от муки задыхаясь,Она взирала немо – и в глазахСухих, забывших о благих слезах,Метались искрами страдание и страх.Изогнутое тело запылалоОкраской огненной, зловеще-алой;Орнамент прихотливый скрылся вдруг —Так лава затопляет пестрый луг;Исчез узор серебряно-латунный;Померкли звезды и затмились луны;Погас наряд диковинно-цветнойИ пепельной застлался пеленой;Совлекся медленно покров лучистый:Сапфиры, изумруды, аметистыРастаяли, тускнея, и однаОсталась боль – уродлива, бледна.Мерцала диадема еле зримо —И вот, во тьме дубрав неразличима,Слилась с туманом; слабый ветерокРазвеял возглас: нежен и далек,«О Ликий, Ликий!» – над пустой равнинойПронесся он и смолк за дальнею вершиной.

Куда исчезла Ламия? Она,Вновь во плоти прекрасной рождена,На полпути к Коринфу, где пологоВедет с кенхрейских берегов дорогаК холмам крутым, свергающим ручьи —Святые пиэрийские ключи —У кряжа горного (грядой отвеснойОн тянется, туманной и безлесной)Вплоть до Клеонии, на самый юг.Там опустилась Ламия на луг —И, слыша в роще быстрое порханье,Среди нарциссов затаив дыханье,Склонилась над прудом – узнать скорей,Пришло ли избавленье от скорбей.

О Ликий, счастлив ты: с ней не сравнитсяНикто из дев, что, опустив ресницыИ платье расправляя, меж цветовСадятся слушать песни пастухов.Невинные уста – но сердце зналоЛюбви науку с самого начала.Едва явилась – острый ум отторгОт горя неразлучный с ним восторг,Установил их вздорные пределы,Взаимопревращения умелоВ обманчивом хаосе отыскал,

Частицы разнородные связал, —Как если б Купидона обученьеОна прошла, но в девственном томленьеПокоясь в праздности, не знала вожделенья.

В свой час узнаете, зачем онаВ задумчивости здесь стоит одна,Но надобно поведать вам сначала,О чем она плененная мечтала,Куда рвалась из пут змеиных прочь,Где в грезах пребывала день и ночь:То ей Элизий представал туманный;То как спускается к богине океанаСонм нереид по волнам утром рано;То Вакх, что под смолистою соснойНеспешно осушает кубок свой;Сады Плутона, сонная прохлада —И вдалеке встает Гефеста колоннада.То в города неслась ее мечта —И там, где шум пиров и суета,Среди видений бытия земного,Коринфянина Ликия младогоУвидела. Упряжкою своей,Как юный Зевс, он правил. Перед нейЗатмился свет – и сердце страсть пронзила…В Коринф вернуться должен Ликий милыйДорогой этой в сумеречный час,

Чуть мотыльки начнут неслышный пляс.С востока ветер дул, и у причалаГалеру медленно волна качала,О камни тихо шаркал медный нос.В эгинском храме юноша вознесМоленья Зевсу – там, где за порталомКурится жертвенник под тяжким покрывалом.Его обетам громовержец внял;Путь одинокий юноша избрал,Отстав от спутников, чьи речи сталиЕму несносны; по холмам вначалеШагал бездумно Ликий – но когдаЗатеплилась вечерняя звезда,В мечтаньях ввысь унесся он, где тениВкушают мир Платоновых селений.Приблизился он к Ламии – и вот,Рассеян, мимо, кажется, пройдет:Сандалии шуршат по тропке мшистой.Незрима Ламия в долине мглистой;Следит за ним: прошел, укрыт плащом,Окутан тайной. Нежным голоскомВослед ему она заговорила:«Оборотись, прекрасное светило!Ужель одну оставишь ты меня?Взгляни же, сострадание храня».Он поглядел – о нет, не изумленно,А как взглянуть бы мог Орфей влюбленно

На Эвридику: мнилось, этих словДавным-давно впивал он сладкий зов.Он красоту ее самозабвенноДо дна испил, но в чаше сокровеннойНе убывало; в страхе, что сейчасОна исчезнет, скроется из глаз,Он волю дал восторженному слову(И стало ясно ей – он не порвет оковы):«Тебя оставить? Нет, богиня, нет!Забыть ли глаз твоих небесный свет?Из жалости не покидай: едва лиСмогу я жить, отвергнутый, в печали.Коль ты наяда – каждый ручеекТебе послушен будет, хоть далек;Коль ты дриада – утренней пороюНапьются сами заросли росою;А если ты одною из ПлеядСошла на землю, гармоничный ладПоддержат сестры, в вышине сверкая.В твоем привете музыка такаяМне слышится, что тотчас без нееНавек мое прервется бытие.Молю, не покидай!» – «В земной юдолиМне стопы тернии пронзят до боли.В твоей ли власти заменить мне дом,Тоску умерить сладкую о нем?

Как мне бродить с тобою по долинам —Безрадостным, холодным и пустынным,Как мне забыть бессмертия удел?Ученостью ты, Ликий, овладелИ должен знать, что духи сфер блаженныхНе в силах жить, дышать в оковах бренных.О бедный юноша, ты не вкушалНектара, светом горним не дышал!Есть у тебя дворцы, где анфиладаПокоев дарит утешенье взглядуИ прихотям моим бесчисленным отраду?Нет-нет, прощай!» Простерла руки ввысь,Еще мгновенье – с ней бы унеслисьЛюбви необоримой упованья,Но он поник без чувств от горького терзанья.Жестокая, все так же холодна(Хотя бы тень раскаянья виднаБыла в глазах, сверкнувших пылом страсти),Устами, вновь рожденными для счастья,В его уста жизнь новую влила —Ту, что искусно сетью оплела.Из одного забвения в иноеОн пробужден – и слышит неземноеЗвучанье голоса, в блаженстве и покоеДарующего ласковый привет;И звезды слушали, лия дрожащий свет.

Потом, в волнении сжимая руки —Как те, кто после длительной разлукиНаговориться, встретившись, спешат —Она, чтоб вытравить сомнений яд,Дрожащим шепотом его молилаСомненья отогнать, затем что в жилахУ ней струится трепетная кровь,А сердце безграничная любовь,Точь-в-точь как у него, переполняет.Дивилась, что в лицо ее не знает:Коринфянам ее богатый дом,Довольства полный, хорошо знаком.Ей золото блага земли дарило,И одиночество не тяготило,Но вот случайно увидала: онУ храма Афродиты, меж колонн,Среди корзин, гирлянд и свежесжатыхЦветов и трав (курились ароматы:Был празднества Адониса канун)Задумчиво стоял, красив и юн…С тех пор в тоске о нем сменилось много лун.И Ликий от смертельного забвеньяОчнулся, снова полон изумленья;Внимая сладостным ее речам,Он женщину, себе не веря сам,Зрел пред собою – и мечтой влюбленнойЛетел к восторгам, страстью окрыленный.

Вольно безумцам в рифмах воспеватьФей иль богинь пленительную стать:Озер ли, водопадов ли жилицаСвоими прелестями не сравнитсяС тем существом прекрасным, что ведетОт Пирры иль Адама древний род.Так Ламия разумно рассудила:Страх вреден для восторженного пыла;С себя убор богини совлекла —И женщиной, застенчиво мила,Вновь сердце Ликия завоевалаТем, что, сразив, спасенье обещала.Красноречиво Ликий отвечалИ со словами вздохи обручал.На город указав, спросил в тревоге,Страшится ли она ночной дороги.Но путь неблизкий, пройденный вдвоем,Ее нетерпеливым волшебствомДо нескольких шагов укоротился:Влюбленный Ликий вовсе не дивилсяТому, как оказались у ворот,Как незаметно миновали вход.Как в забытьи бессвязный лепет сонный,Как смутный рокот бури отдаленной,В дворцах и храмах, освящавших блуд,По переулкам, где толпился люд,Во всем Коринфе гул стоял невнятный.

Сандалии прохожих в час закатныйО камень шаркали; меж галерейМелькали вспышки праздничных огней,Отбрасывая пляшущие тениНа стены, на широкие ступени:Тревожно тьма металась по углам,Гнездилась средь колонн у входа в шумный храм.

Закрыв лицо, он руку сжал любимой,Когда прошел величественно мимоС горящим взором старец, облаченВ философа поношенный хитон.В широкий плащ закутавшись плотнее,Поспешно прочь стремится Ликий с нею;Дрожь Ламию охватывает вдруг:«Любимая, откуда твой испуг?Твоя ладонь росой покрылась влажной».«Нет больше сил… Кто этот старец важный?Не вспомнить мне никак его черты.О Ликий, почему укрылся тыОт взгляда острого в тоске безмерной?»«То Аполлоний – мой наставник верный.Он муж ученый, но в мой сладкий сон,Как злобных бредней дух, сейчас ворвался он».Меж тем крыльцо пред Ликием предсталоС колоннами у пышного портала;Сияние светильника теклоНа темный мрамор – гладкий как стекло —И в нем звездой мерцало отраженной;Переплетались вязью утонченнойПрожилки в камне дивной чистоты:Воистину богиня красотыМогла ступать по ровным плитам пола.С волшебною мелодией ЭолаДверь отворилась в царственный покой,Сокрывший их от суеты мирской.Уединенье слуги разделяли —Немые персы; их подчас видалиВ базарном гвалте, но никто не могПроведать, где хозяев их порог.Но, истины во славу, стих летящийРасскажет о печали предстоящей,Хоть многие желали бы сердцаПокинуть любящих в неведенье конца.

Часть II