Том 3. Ранние и неоконченные произведения - Аркадий Гайдар

— Спохватились все-таки, — говорит он.

И приказывает прекратить огонь.

Без артиллерии докончить начатую измену полк не смог, сдался, был обезоружен и расформирован в тот же день.

К вечеру все было уже спокойно и тихо. Еще днем привычный киевлянин сначала робко высунулся на двор, потом показался на улицу. И не нашедши там ничего угрожающего своей особе, вздохнул с удовольствием и восхищением.

Восстание не удалось, но обнаружило, что в частях гарнизона не все благополучно.

А кругом, почти под самым городом, бродили мелкие шайки. Слабые красные части понемногу, но постоянно отступали. Подходил Деникин к Екатеринославу, а Петлюра и Галлер уже поглядывали на Жмеринку.

Теперь возле курсов по ночам стояли сильные посты и ходили патрули.

Однажды Сергей сидел и писал домой:

«Я посылаю вам третье письмо, но ответа до сих пор не получил. Знаю, конечно, что не ваша это вина, а все-таки досадно. За меня не беспокойтесь, я доволен своей жизнью и своим положением как раз настолько, насколько вообще может быть доволен человек. Работы серьезной и ответственной у курсов очень много, и я целиком ушел в нее. Производство в красные командиры я должен получить в сентябре, но поговаривают, что нас выпустят и раньше. Если все будет благополучно, то заеду тогда домой».

Окончил письмо, запечатал его в конверт и хотел спуститься вниз, как вдруг в комнату вбежал запыхавшийся Владимир, а за ним следом Николай.

— Дело есть, Сергей.

— Тут брат кругом какая-то чертовщина твориться начинает.

— В чем же дело?

— Сегодня я стоял на дневальстве. Когда сменился, захватил книгу и улегся под кустом в роще. Кругом — никого, вдруг слышу шаги, гляжу — начальник. Я вспомнил про твои, Сергей, подозрения. Куда, думаю, его чёрт несет? И тихонько за ним. А он возле крайней дороги у овражка встретился с тем самым человеком.

— С Агорским? — живо спросил Сергей.

— Да! Передал ему довольно большой синий сверток и сказал несколько слов. А затем пошел как ни в чем не бывало на курсы к артиллеристам.

— Странно что-то!

Друзья задумались.

— Знаете что? — сказал Сергей. — Тут дело не чисто. Возможно, что он передал ему какие-нибудь сведения. А затем прошел дальше действительно по делам к артиллеристам, чтобы скрыть следы своей отлучки. Надо потолковать с комиссаром.

Вместо заболевшего и несколько тяжелого на подъем прежнего комиссара теперь на курсы был назначен другой, молодой еще, умный и энергичный летчик Ботт.

Пошли к нему и рассказали все с самого начала.

— Вот что, товарищи, — сказал он. — Если арестовать Сорокина, то пожалуй никаких улик не найдется, а предупрежденные сообщники скроются, и дело будет закрыто. А кроме того, на чем в сущности основаны все эти подозрения? Ведь неловко, право, будет, если между ними просто какие-нибудь личные дела.

— Сверток бы достать! — сказал Владимир.

— Я попробую! — промолвил все время молчавший Николай.

— Ты! Каким образом?

— Это уже мое дело, — коротко ответил он. И быстро вышел.

То время, когда Николай поправлялся от полученного ранения, было временем еще более тесного и дружеского сближения с Эммой. Пользуясь привилегией больного, он встречался с ней каждый день. По вечерам с товарищами собирались вместе в красивом оживленном клубе. Один раз даже побывали в театре. Николай видел в Эмме теперь близкого и надежного друга. Вот почему Николай, во время разговора с Боттом быстро взвесив положение вещей, бросился к Эмме. Он вызвал ее в рощу.

— Что случилось? — тревожно спросила она.

— Случилось что-то скверное, Эмма. И я рассчитываю только на твою помощь.

— Чем я могу помочь? И в чем?

— Слушай, Эмма! Мы много говорили обо всем с тобой и кажется хорошо друг друга поняли. Теперь ты должна постараться помочь нам разрешить одну задачу.

— Что же такое?

— Твой отчим — белый офицер.

Эмма вздрогнула, чуть-чуть даже отшатнулась от него и побледнела.

— Как! Ты знаешь?

— Знаю! Я давно об этом догадался… А его брат, кажется, шпион, — резал Николай.

— Юрий Борисович? — и она посмотрела на него большими, удивленно испуганными глазами.

— Слушай меня внимательно, — продолжал он. — Сегодня к нему попали какие-то бумаги, и ты должна постараться во что бы то ни стало достать их, если еще не поздно, — твердо проговорил он.

Она несколько раз взволнованно порывалась перебить его. Николай продолжал неумолимо:

— Эмма! От этого, может быть, зависят сотни и тысячи жизней честных и преданных своему делу людей. Эмма! Мы много с тобой говорили, теперь тебе надо решить, с нами ты или нет. Этот шаг будет бесповоротным. Эмма! — добавил он вдруг другим голосом, — сделай, пожалуйста, если сможешь. Это для нашего дела и… для меня.

После долгого молчания Эмма тихо ответила:

— Но если я и достану, то как же я тебе передам сегодня, не отлучаясь от дома?

— Я буду ждать до поздней ночи возле снопов соломы, в вашем огороде, и ты перебросишь их тихонько через плетень.

Чай пили дома, потому что на дворе хотя и тепло было, но собирались тучи.

Пришел и Юрий Борисович, быстро сбросил на вешалку возле веранды пальто и спросил, проходя в глубь комнаты:

— Чай есть? Ну хорошо, дайте мне чего-нибудь закусить поскорее, потому что мне скоро бежать по делам.

Все уселись за стол. Старухи болтали. Агорский с жадностью ел жаркое. Эмма разливала чай и напряженно думала: «Сверток верно большой, в карман френча не войдет, должно быть в пальто». — И в голове уже мелькал план.

Тучи сгустились, послышался далекий еще отзвук грома.

— Мама! — громко сказала, вставая, Эмма. — Сейчас пойдет дождь, пожалуй белье замочит в палисаднике.

— Ах ты, боже мой! правда, беги скорей, Эммочка, и тащи сюда.

Эмма торопливо вышла. Вот и вешалка, вот и одежа; она торопливо ощупывает карманы, один из них оттопыривается от плотно засунутого свертка. — Здесь!

Она быстро срывает свое пальто, Агорского, прихватывает чей-то чепчик и бежит к плетню.

— Николай! Коля!

— Здесь.

— Держи! Уноси все скорее, — бумаги в кармане.

И перебросивши изумленному Николаю всю груду одежи, она быстро подбегает, распахивает калитку и, схвативши кое-как с веревок белье, бросается в комнаты. В ту же минуту капли крупного дождя забарабанили по крыше.

Юрий Борисович морщится, — придется переждать дождь.

Через полчаса гроза прошла, но стало уже совсем темно:

— Ну, я пойду, — сказал Агорский, вставая.

Едва сдерживая волнение, следит Эмма за тем, как направляется он к вешалке. И слышит оттуда через минуту встревоженный голос:

— Марья Сергеевна, вы не брали моего пальто?

— Нет, — удивленно отвечает та.

Агорский быстро выбегает на пустую улицу… Но кругом темно, тихо, ничего не видно и не слышно.

Воры скрылись.

Запыхавшись, порядком измокший, бежал Николай со своей увесистой и — главное — неудобной поклажей. Инсценировка кражи, повидимому, удалась как нельзя лучше.

Вот и курсы, но отчего там сегодня так темно? Должно быть электричество наверху попортилось.

Он постучал в крепкую дубовую дверь. Сначала отворилось небольшое окошечко, и выглянувшая голова спросила: «Кто идет?» — потом зазвенела цепь, дверь приоткрылась, и он вошел.

«Странно! — подумал Николай, — почему это на посту не курсант, а красноармеец хозкоманды».

Он пошел наверх, по лестнице, но в обширном помещении было тихо и темно. Ничего не понимая, он спустился вниз и спросил у часового:

— Где же курсанты?

— А где же ты был? — ответил удивленно тот. — Уже два часа, как курсы уехали на фронт.

У Николая опустились руки.

— Да они еще должно на вокзале, — прибавил тот, — на товарном, кажись.

Тогда Николай кинул свою поклажу с криком: «Сдайте каптеру!» — сам, как сумасшедший, сжимая сверток, помчался по темным улицам.

Он бежал версту, другую, третью, потом подлезал под вагоны, стукался о буфера и сцепы… Вот эшелон!

— В котором вагоне комиссар?

И сразу натолкнулся на Сергея.

— Николай! Наконец-то ты!

— Сережа! Вот… — задыхаясь говорил Николай и подал сверток. — Где Ботт?

— Ботта нет, он с другой половиной курсов уезжает под Жмеринку с Киева-пассажирского.

Они живо развернули синюю обертку свертка и при свете свечки увидели кипу приказов и карту с полной дислокацией частей Украины.

«Ого! — удивленно подумали они, — это — важная штука».

Паровоз загудел к отправлению. Сергей быстро схватил трубку полевого телефона и надавил вызывной клапан.

— Это кто?.. Это ты, Сержук? Скажи машинисту, чтобы до моего распоряжения эшелон задержался.