Под псевдонимом Ксанти - Георгий Черчесов

— Пришелся по душе? — усмехнулся, кивнув на синяк под глазом, Корзин.

— Путь к дружбе бывает и через это, — улыбнулся Хаджумар и попросил: — Прошу поручить мне операцию.

— Вы свое сделали. Спасибо. Все остальное будут делать другие.

В последующие год Хаджумар участвовал в нескольких сложнейших операциях, в двух из которых принял весьма ответственные и нешаблонные решения, которые привели к успех. И наконец наступило время первого самостоятельного поручения, давая которое, комкор, чтоб подчеркнуть, у кого оно исходит, произнес фразу с характерным акцентам. И Хаджумар понял, как исключительно ответственно задание.

Речь шла о видной деятельнице международного рабочего движения, которую нужно было вызволить из стен печально известной на весь мир тюрьмы. Вызволить и переправить в нашу страну.

Перед вылетом на задание Хаджумару показали кинопленку, подобранную из фондов хроники, и он с интересом наблюдал за довольно миловидной дамой, что долго разглагольствовала о необходимости упорной борьбы со всеми проявлениями буржуазной идеологии, которая проникает под невинными увлечениями и в среду пролетариата, а порой заглатывает в свои сети и членов партии. Она особенно гневно обличала тех, кто оказывается в плену неверного толкования путей развития революционного рабочего движения. В таких случаях она требовала жесткой кары, призывала не прощать ни ошибок, ни заблуждений.

Всматриваясь в черты ее лица и вслушиваясь в текст, который торопливо произносил переводчик, Хаджумар невольно поразился контрасту между гневными фразами и едва скрываемым удовлетворением — так бывает, когда человек как бы со стороны любуется собой. Чем-то неискренним повеяло от ее блуждающих глаз. Он ни с кем не поделился в те дни своими сомнениями, он отбросил их в сторону, ибо для разведчика священным должна быть вера в чистоту и непреклонность авторитета человека, ради которого идешь на риск. Он убедил себя, что выражение лица дамы — результат кокетливости женщины, упоенной своей значимостью. Он невольно подумал о том, что женщина и в политике все-таки женщина.

Им была разработана уникальная по своей дерзости и неожиданности операция. В истории разведки подобного хода еще не было.

Хаджумар и по сей день удивляется, что все исполнилось в точности так, как было задумано: расчет на неожиданность — нелепо было даже представить себе, что на такое можно пойти, — оправдал себя. Он помнит, как оказавшись в той тюрьме, где находилась она, Хаджумар присматривался и прислушивался, беспокоясь, не есть ли легкость, с которой они проникли за эти могучие стены, уловка угадавшего их намерения врага. Но все шло как нельзя лучше, и появилась уверенность в удачном выполнении задания. Хаджумар неторопливо вел дело к развязке. И вдруг в один момент показалось, что побег срывается. И виной этому оказалась та, ради которой все было задумано. Когда он вошел в камеру и сообщил ей, что ночью будет организован побег, она неожиданно заколебалась, а увидев, что это заметил Хаджумар, постаралась поспешно показать, что ее нерешительность — результат женской трусости, неверия в успех побега. Но он уже насторожился. Мгновенно всплыло то чувство, которое овладело им, когда он в тиши глухой просмотровой комнаты вглядывался в экран. Вот и камера мало чем напоминает тюремную. Одно трюмо, щедро обставленное склянками с духами, чего стоит… А ведь в стране господствуют фашистские порядки…

Настороженность заставила Хаджумара, не поставив ее в известность, перенести время побега на три часа. Он сделал это, чтобы спутать все карты охране, если вдруг ей станет известно об операции. И в самом деле, о побеге узнали, и отсек, где сидели уголовники и куда должны были выбраться через подкоп беглецы, был перекрыт охраной, организовавшей засаду. Но это случилось уже после того, как часом раньше Хаджумар и двое его помощников вновь вошли в камеру и приказали ей немедленно идти с ними. Она пыталась отказаться, но они вывели ее силой, доставили к границе, а оттуда переправили через кордон.

Докладывая об успешно проведенной операции, Хаджумар не мог не поделиться своими сомнениями о странном поведении спасенной им женщины, хотя это и бросало тень на операцию. Ему же лично было поручено разобраться до конца в ситуации. Ознакомившись с деталями ее ареста и предшествующими ему событиями, Хаджумар убедился, что налицо предательство. И она, как только ей представили доказательства вины, полностью призналась в своей измене.

Хаджумар в проведенной операции был безупречен, смел, расчетлив. Разработкой ее восхищались, считали, что она не только уникальна в своем роде, но и свидетельствует о безграничных возможностях самого разведчика. Мамсуров был отмечен орденом, его досрочно произвели в майоры. Пусть указ и не был напечатан в газетах, пусть о награде знало лишь несколько человек, а из родных, домочадцев и друзей никто — пусть. Удача окрылила Хаджумара, ведь и сам-то он отлично понимал, как скрупулезно, точно надо было сработать ему и его помощникам, чтобы добиться успеха. И еще в одном он убедился: в нужный момент следует действовать не по инструкции, а творчески — это поможет избежать провала.

Глава 2

Вот какие воспоминания вызвало у Хаджумара упоминание улицы Красивой Владикавказа… Те ребята, без которых он не может себе представить ее, давно уже стали отцами и даже дедами… Но и сейчас, много лет спустя, Хаджумар отчетливо видит каждую пару этих детских глаз, слышит их восторженный шепот — ив груди невольно теплеет. Стоит закрыть глаза, и встает картина: он распахивает калитку, перед которой замерли малыши. Стоят полукругом, кто засунув в рот палец, кто почесываясь, кто восторженно вытаращив глазенки… Их, мальчишек, было четырнадцать, и теперь, спустя сорок лет, он мог обрисовать каждого: какие у кого были глаза, нос, лоб, кто во что был одет… Точно снимал кинокамерой и откладывал в память, как кассеты с пленкой в фильмохранилище, и теперь ему не стоит никакого труда мгновенно вызвать прошлое из ее закоулков…

Но что это? Хаджумар пытается вспомнить белобрысого шестилетнего мальчонку, что прибыл на побывку к тете, — и никак не может. Помнит всех детей и подростков, что жили на улице Красивая, помнит, как встречали его на углу, помнит, как, стоя полукругом возле него, шмыгали носом, сопели, сосредоточенно и с завистью поглядывая на бравого красавца курсанта. Хаджумар легким усилием воли задержал эту картину перед глазами, мысленно обвел каждого из ребятишёк взглядом, перескакивая с одного лица на другое, будто разглядывал фотографии, уточняя для себя, кто их родители, чем славились.

Вспомнил семью Дмитриевых. Отчетливо увидел, как тетя Внуского, Клавдия Серапионовна, по субботам выбивала пыль из ковра — старого, потускневшего, с бахромой по краям. Она, высокая и стройная, косила на Хаджумара, проходящего мимо, синими, с грустинкой глазами. Он здоровался, она поворачивалась всем телом и вежливо произносила: «Здравствуйте и вы, товарищ командир!» Клавдия Серапионовна была из числа тех, кого годы не состарили, но внутренне надломили. Ее муж, банковский служащий, вечно щелкал семечки. Его не задевали насмешки соседей, сетовавших, что неприлично на виду у всех сидеть посреди двора и выплевывать шелуху. Он даже бравировал этим, цедя сквозь зубы: «Привычка с детства. Я ведь не из интеллигентов и богачей. У нас, простолюдинов, семечки — единственное развлечение». Была у них еще девочка лет одиннадцати. Длинная, голенастая, бойкая и острая на язык — многие соседи страдали из-за даваемых ею обидных прозвищ. Она резко отличалась от отца и матери — легко бегала по улице, порхая из одного дома в другой, выполняя многочисленные поручения матери: принести то, отнести это, сказать то-то…

А белобрысого мальчонку генерал никак не мог вспомнить. Зная душу детей, трудно поверить, что он не выскакивал из дома, не бросался вместе со всеми навстречу кумиру. Как же Хаджумар мог забыть его? Наверное, старость начинается вот так, с провалов в памяти.

Мамсуров отложил досье Внуского, взялся за другое. Но никак не мог он смириться с неудачей… И рука вновь потянулась к папке, полистала страницы, глаза ухватили строчки автобиографии Внуского: «В сентябре — ноябре 1928 года я гостил у своей тети, Клавдии Серапионовны Дмитриевой, во Владикавказе, которая проживала на улице Красивой». И все. Больше ни слова. Генерал не отрывал взгляда от двух строчек досье. Чем они его озадачили? Догадка плутала в голове, и он пытался поймать ее и четко сформулировать. Так во сне стараешься что-то вспомнить, но тебе мешает нечто большое и мутное…

Генерал заново перечитал автобиографию Внуского. Автобиография как автобиография. Ничего особенного. ЕСЛИ НЕ СЧИТАТЬ ЭТИХ ДВУХ СТРОЧЕК. Почему Внуский отметил свой приезд на побывку к тете во Владикавказ? Для чего? Ишь важность — прожить несколько недель в шестилетнем возрасте у тети! Но Внуский вписал этот факт в автобиографию. Зачем? Что же заставило Внуского отметить это малозначительное событие? Что за этим скрывается? ЧТО? Возможно, что в воспоминаниях детства эта поездка в город, окруженный с трех сторон горами, была одним из ярких впечатлений малыша, и Внуский до сих пор придает ей огромное значение. Странно? Но сантименты встречаются и у людей, занимающихся серьезными делами… А если это не так? Вдруг есть некий смысл, ради чего вписаны в документ эти строчки? Мелочей в нашем деле нет. Значит, необходимо докопаться до истинной причины.