ПРОГНОЗ ПОГОДЫ НА УТРО. Сказка для всё познавших - Сен ВЕСТО

Подле отсутствующего крылечка с видом крайней степени утомленности в жестах и на породистом челе возник сдержанно жующий широкобедрый господин без пиджака. По его широкому лицу все сразу понимали, что размышлять ему в настоящий момент приходилось о чем-то привычном и, вместе с тем, наболевшем, глубоко трагичном по своему содержанию, отвязаться от которого он уже отчаялся. Слегка прикрывая веками успокоенные глаза, измученный неблагоприятным стечением обстоятельств представитель некоторое время с болезненным выражением обозревал весь представший его взору ландшафт, и то, что он наблюдал, видимо, также не сулило ему особых перспектив.

Какой-то случайный прохожий, задержав шаг и развернув свое круглое, как блин, озадаченное лицо под прямой угол к изъеденной тенями груде глыб, вздымавшихся неподалеку, очертаний жутковатых, сутулых и грубых, на манер гранитных искусственных образований острова Пасхи, долго всматривался, словно соображая, где это все он мог видеть раньше, и, сохраняя поворот головы и негнущийся шаг, вскоре скрылся за сумерками.

Хоругви были тоже. Кто-то сосредоточенно хлопал в ладоши, к чему-то напряженно прислушивался, ожесточенно сплевывал промеж ладоней, шептал, хлопал еще раз и снова к чему-то прислушивался. Кем-то с неподдельной тревогой – достаточно ли хорошо то заметно на общем фоне? – поправлялось двумя пальцами на животе некое странное перекрестье на стальной цепи. Аналогичные перекрестья поправлялись, но без особого успеха, и дальше по передовым рядам тугих животов, поясов, рук и грудей, с различной степенью нарушений причинно-следственных связей и последствий для окружающей среды, – и только бегающие влажные зрачки, сопровождавшие, когда это было возможно, вещицу в ее эволюциях, оставались одними и теми же, полными отражений дверей и требовательной любви. Кто-то сосредоточенно изучал, поддерживая обеими руками и шевеля слипшимися губами, припухлый томик – и просил одного, кто-то в очередной раз просматривал (не без видимого удовольствия) ежемесячное собрание гороскопов, и ожидал того же. Третий ничего не просил, глядя перед собой, прищурясь, как на яркий свет, бьющий в застекленное прорезиненное окошко лазерного прицела, но должен был кончить тем же.

…Некоторое оживление в народе и сонном стане мух вызвал какой-то совсем посторонний мрачный сударь в сильно подусохшем и умятом пиджачке. Скорбно поджав губы, ни на кого не глядя и, более того, словно никого тут вокруг не видя, мужчина протиснулся вначале мимо на целую минуту притихшего собрания, затем мимо снулого мздоимца возле самого порога и дальше, в едва скрипнувшую за ним створку косяка. Толпа загудела с новой силой.

Мздоимца качнуло в очередной раз, он без видимой охоты переместил скучающий взгляд на людское скопление перед собой, но сразу же возвернулся к посиневшим небесам, как бы оберегая зрение, сосредоточился, всмотрелся во что-то пристальнее и, скуласто напрягшись, страстно зевнул, ненадолго отделяясь от косяка, освобождая карман от руки и деликатно прикрывая губы пальцами. Под сенью развесистых крон уже кто-то стоял, исходя соками всезнания, отведя в сторону мизинец, держа перед собой на весу граненый стакан. «А что, отцы, – осведомился богохульный силуэт, проницательно вглядываясь в молчаливые невнятные лица, – здоровее будем?.. Костюмчик очередного абитуриента оказался не столь вызывающе скромен, как у его предшественника, однако его обладатель оказался еще более мрачен и снизошел в круг света с той же стороны. Создавалось впечатление, Дверь вообще способна была работать лишь в одном направлении.

Передние ряды со всевозрастающим беспокойством проводили посетителя взглядами до самых створок косяка и в нехороших предчувствиях все вместе развернули головы к странному исходу вновь в ожидании, что произойдет еще. И там, в самом деле, уже шуршала трава и проглядывал неуместный отсвет бледной огромной луны сквозь черные плетья деревьев, но только смотрели они все туда зря, нечего им было туда пялиться, поскольку вынужден был маячить и шуршать травой там уже я, шепча, тихо ругаясь и путаясь во влажной от росы траве. Мне как раз сейчас меньше всего было до них, до их поджатых губ и осуждающих взглядов, некогда – да и далеко было, слишком далеко. Если бы не этот вереск и не увлажненный росой порог, я и сказать бы не смог, чем все это кончится. Еще бы вот только чужие тени не лезли мне под ноги все вместе, торопясь улечься в некое подобие приблудного удобного мостика и тропки. Толпа со злобным ожиданием ревниво следила, как я выбираюсь под открытое небо, с предписанными в такого рода делах непроницаемостью и мрачным выражением миную один из двух ближайших загадочных трилитов, вросших во влажную землю подобно угрюмым сооружениям Стоунхендж, – запутавшиеся в проросших деревьях и деревцах пара-другая исполинских грубо обработанных неизвестно когда, кем и для каких надобностей гранитных камней были накрыты другим, тоже плоским и многотонным, – как миную низкие вбитые в траву колышки с натянутыми волчьими зубчиками, как пробираюсь на свое место мимо собравшихся, мимо двери и, в рабочем порядке откашлявшись в кулак и поправив чуть приспущенный узкий галстук, пристраиваюсь неподалеку от невзрачного мужичка, явно приодетого по случаю события, прикорнувшего между делом в сени древних заскорузлых дерев, пристраиваюсь тоже невзначай – посмотреть. Смотреть было на что.

Господин на пороге закрытых дверей, ностальгически морщась, постоял так с минуту, неопределенно озираясь и перекатываясь с пятки на носок и обратно, утомясь, окинул всепонимающим проницательным взором аудиторию еще раз, убрал руки за спину и, то и дело привставая на цыпочки и надсаживаясь, закатывая глаза и употребляя челюсть в качестве указателя, принялся делать сообщение; он, казалось, стремился донести наконец до сознания слушателей некое обстоятельство, очевидно, представлявшееся ему как нечто само собой разумеющееся, которое же, однако, присутствие по какой-то не вполне понятной еще причине упорно не желало принимать во внимание. Докладчик, по всей видимости, являлся уже народу не впервые, прежний опыт оказался малоутешительным, и он сам уже не очень верил в благоприятный исход предприятия, что он говорил – разобрать было отсюда трудно, только вскоре толпе, видимо, надоело стоять на одном месте, она угрюмо зашевелилась, неохотно загалдела и предприняла попытку сбиться плотнее. Поступило сдержанное расстоянием предложение слезать с бочки.

Народ все также неинтересно глядел, чесал подбородки, апатично темнея штандартами и коченея лицами религиозного содержания. Поначалу я даже немножко удивлялся про себя, отчего это толпа на себя не похожа, весьма сегодня дружелюбна толпа и как-то не по сегодняшнему тиха, выглядывая из-за плеч, шаркая, благосклонно посматривая на пару разбитых лиц из числа ближайшего окружения, но потом быстро стало ясно, что дело было во мздоимце у перекошенного Косяка. Когда в крайнем ряду, устав, видимо, уже нависать и хрипло орать над редкими заградительными флажочками, кто-то, наконец, плюнул, прервавшись, чтобы сейчас же решительным образом начать перебираться через завесь волчьих зубчиков, мздоимец с перекинутым через плечо ремешком, ни на секунду не утратив скучающего вида, опустился глазами на простертое поле голов, как-то не очень понятно подвигал губами и мышцами лица, не то переживая в этот момент неудобство в полости носа, не то доставая некую с обеда еще затерянную у десен крошку, и уперся рукой себе в пояс, выставляя на свет хорошо, по всему, уже знакомый тут всем малогабаритный инструмент, приосанясь с ответным недвусмысленным намерением воспользоваться правами. В инструменте я с удивлением узнал крайне компактный, почти карманный очень специальный автоматик-«кофемолку» при длиннющей коробке боезапаса и чудовищном, едва ли не втрое большем против остальных размеров, табельном цилиндре глушителя. Вороненый гладкий цилиндр неприятно поблескивая на свету, не оставляя никаких сомнений в отношении своей боеспособности.

Измятый мужчина подо мной – под деревом, в смысле, внезапно обеспокоился, задышал глубже, елозя лопатками и устраиваясь удобнее, я тронул его за рукав, теряясь в догадках, исполнясь любопытства и стараясь с ходу определить, насколько высока вероятность того, что увижу его и все это когда-нибудь вновь, и без особого огорчения приходя к выводу, что такая вероятность крайне невелика: заметно было, что он только со сна и снилось ему не совсем то, что ему хотелось бы. «Грабли…» – утершись узловатой, крепкой пятерней, сумрачно обронил он в пространство, не раскрывая глаз, отстранившись на время от цепляющейся сзади коры, поддернув рубашку, потом поводил плечами и застыл снова. Теперь его измученный сном взор был прикован к собравшимся за моей спиной. «Н-ну, чего, мужик… – недовольно произнес он, сильно налегая на подтекст согласных, недобро раздувая ноздри и упорно пряча глаза в сторону. – Эта… грабли, говорю, убери. Если дороги…» Тут его внимание отвлекло что-то, да так, что даже немножко приподнялись густые кустики бровей, он снова умолк, невольным движением отослав руку к лежавшему рядом пиджаку. Присутствие на самых подступах к лесному покрытому вереску пригорку вполголоса гудела, словно бы чего-то с замечательными терпеливостью и безропотностью ожидая. Отчетливо попросили перестать хихикать и дать выйти. «Уже все, – сказал я, насколько получилось дружелюбно. – Не стоит волноваться. Надолго тут эта пандемия?»