Сборник рассказов - Гурам Сванидзе

Действительно, на проспекте появился наш старый знакомый. Услышав крики со второго этажа, Джесси остановился как вкопанный и покраснел. Мне показалось, что парень собирался с духом, чтобы пробежать под балконом и таким образом избавить себя от домогательств Звиада. Но не тут-то было! Он увидел Симона, который стоял, вперив в него свои глаза. Бедняга растерялся. Потом повернулся и бросился во все лопатки в обратную сторону.

Агент ЦРУ

Каждое утро, выгрузившись из чёрного лимузина, Первый невольно озирался на арку трёхэтажного дома напротив. В самый торжественный момент его прибытия, как в час назначенный, из жерла той самой арки, тёмной, дышащей запахом мочи и плесени, являлся Самвел. По виду становящейся не столь робкой паствы Первый делал заключение: день начался неудачно!

Самвел являлся местной достопримечательностью. В гнетущие, чопорные минуты утреннего ритуала, устраиваемого комсомольским начальством, он всегда был кстати. Как бы в отчаянном желании дожевать то, что не смог проглотить дома, он выскакивал на улицу – потешный карлик. Всё его лицо жевало, даже лысина морщинилась в такт работе гипертрофированной нижней челюсти. Наконец, с усилием, уже на улице, проглочена тягостная жвачка. На секунду-другую проясняется лицо, разглаживается лысина. Он оборачивается к нам, в знак приветствия воздевает руку и произносит: «Пэмэн, пэмэн!» – что означало: «Общий привет!» По-другому у него не получалось. Самвел был глухонемым.

Рабочий день в райкоме начинался с начальственных воплей шефа. Нельзя было сказать, что он был из звериного рода. По словам шофёра, перед тем, как свернуть на улицу, где находился райком, Хозяин бывает в хорошем настроении, даже благодушно сквернословит. Но вот последний поворот, и его лицо принимает каменно-похоронное выражение. Положение обязывало – таков был стиль руководства, сложившийся в системе.

В минуты отдыха, после проработки очередной жертвы, в одиночестве Первый расхаживал по садику райкома, задумчиво покуривая. Идиллию нарушал тот же Самвел. Завидев с улицы курящего в саду человека, он припадал к решётке-ограде, мычал, тянул руку, и никакие соображения о сане лица, к которому он приставал, его не волновали. Хорошо, если шеф близко: не повернув головы, он торопливо протягивал несчастному сигарету. Но если не близко, возникала заминка, и Первый предпочитал спешно ретироваться в здание под недовольные возгласы Самвела.

Вообще он не был идиотом. Редкий игрок мог похвастаться, что обыграл его в нарды или домино, чем тот забавлялся сутки напролёт. Любил посплетничать в кругу соседских женщин. Самвел бурно жестикулировал, иногда бывал до неприличия экспрессивным. Дурное поведение кого-либо глухонемой обозначал тем, что выпячивал свой зад и дубасил его правой рукой. Такие излишества вызывали недовольство собеседниц.

В его глазах была хитринка.

Однажды в райкомовском саду разворачивался рок-ансамбль. Электрик не мог понять, что произошло с динамиком. Самвел, который с любопытством наблюдал за происходившим из-за ограды, вдруг перелез через неё, с криками предостережения пробежался по газону, оттолкнул незадачливого электрика, за что-то дёрнул, и… динамик заработал.

Дети его не дразнили. Ему доверяли водить и приводить из детского сада малышей. Он пас детвору, когда та играла на улице. Появление машины, опасного объекта, Самвел знаменовал громким воплем. Он не мог слышать себя и кричал слишком громко, даже истошно.

Но вот однажды произошёл казус. «Удружил» Самвелу инструктор по имени Армагеддон. Его долго искали, пока взяли в райком. Для номенклатурной мозаики понадобилась деталь невероятной конфигурации. Говорят, имя сыграло не последнюю роль в этом деле, хотя он сам писал своё имя с ошибкой – с одним «д». Ничем другим этот инструктор не отличался, разве что склонен был к месту и не к месту острить на темы, интересные для одного бдительного ведомства. Чем больше он шутил, тем меньше скрывал желание попасть в число его рекрутов. В результате из райкома на почётную службу призывали других, не столь остроумных.

В тот день весь аппарат прохлаждался перед парадной. Погода стояла чудесная, Первый уехал в горком. Как всегда, клянчил курево Самвел.

– А вы знаете, – заговорил Армагеддон, указывая на него, – что этот чудик совсем не прост. Кто-то мне рассказывал, что видел в его каморке фото, где он на фоне калифорнийского пляжа. – Для пущего эффекта он громко и членораздельно спросил:

– Самвел, на какую разведку работаешь? – и ткнул того пальцем в бок.

Бедняга повёл себя неожиданно: завозился и, как бы что-то вспомнив, бросился в арку. Готовые было рассмеяться присутствовавшие остались с разинутыми ртами.

Несколько позже мне довелось узнать причину его непонятной выходки. По каким-то делам я находился во дворе того дома напротив, когда с обезумевшими глазами с улицы через арку вбежал Самвел. Он упал на землю у крана и стал биться в конвульсиях. С ним это бывало. Чувствуя приближение кризиса, он почему-то забегал во двор. Но тогда, после армагеддоновской шутки, каждому из нас происшедшее пришлось понимать по-своему. Как известно, юмор – нечто индивидуальное. То ли для смеха, то ли всерьёз беднягу вызвали кое-куда «на беседу».

После этого случая Самвел пропал на некоторое время, а когда появился, был уже не тот. Посерел, по утрам он не досаждал Первому, так как появлялся на улице далеко за полдень. Как обычно, стрелял сигареты, приставая к прохожим с дозволенной только ему беспардонностью. Но общаться с райкомовскими чурался.

Кстати, Армагеддона перевели на другую работу. Его заменил субъект по имени Моав Еприков.

Однажды во время прогулки по саду шеф сам лично подошёл к ограде и попытался подозвать слоняющегося на улице убогого. Он протянул сквозь решётку руку с сигаретой. В ответ Самвел только фыркнул и наградил Первого неприличным жестом.

И сантехник, и писатель

Недавно я поменял место работы и специальность тоже. Наш институт закрыли, срочно пришлось переквалифицироваться – перестал быть социологом, стал специалистом по госзакупам. Ещё раньше я работал журналистом.

– Ты меняешь профессии, как наш общий знакомый Миша жён, – сострил мой приятель Геворк. – Ты не слышал, что он шестой раз женился?

– Разница в том, что Миша в свободном поиске, мне же выбирать не приходится, – ответил я.

У самого Геворка по части занятости дела обстояли приблизительно так же, как у меня. Некогда он работал на станкостроительном заводе инженером. Завод приватизировали и закрыли. Новые владельцы в течение недели в виде металлолома вывезли в Турцию всё оборудование до последней гайки.

Геворк начал играть в духовом оркестре министерства внутренних дел. Он с благодарностью вспоминал деда, который обучил его играть на трубе. Каждый раз во время занятий сварливый старикан награждал внука оплеухами. Геворку выдали форму с погонами рядового. Опоясанный огромной медной трубой, он, мужчина невысокого роста, обращал на себя внимание.

Однажды во время какой-то праздничной демонстрации я проходил мимо играющего оркестра и, увидев Геворка, поздоровался с ним. Обильный горький пот струился из-под милицейской шапки по невероятно раздутым щекам трубача. По взгляду его выпученных от напряжения глаз я понял, что он видит и приветствует меня. Рядом с ним в оркестре располагался один верзила, который налево-направо непринуждённо раздавал приветствия многочисленным знакомым. Ему было многим легче, он играл на треугольнике – ударном инструменте. Картинно прикладывался к нему палочкой раз-два, преимущественно когда оркестр играл «тутти». На его погонах были сержантские лычки.

Через некоторое время мой приятель вынужден был покинуть оркестр. Говорят, что повздорил с сержантом, ещё то, что заболел – лёгкие стали сдавать, или ещё третье – оркестр из-за отсутствия средств в тогдашнем МВД распустили.

Геворк стал подрабатывать сантехником. Об этом я узнал на литературном вечере. Мы оба присутствовали на нём. Мероприятие не складывалось. Народ собрался хилый, депрессивные поэты-любители. Я с трудом подавлял зевоту. Мой приятель не стал выносить минорные выспренности поэтов и с возгласом «Oh, my fortune fucked!» вдруг встал, подошёл к праздно стоящему чуть поодаль роялю, поднял крышку, сел на стул и заиграл джаз. Его невозможно было унять. Назревал скандал.

– Вы знаете, что этот тапёр на самом деле работает сантехником, – желчно заметила мне поэтесса, сидевшая рядом.

– Для сантехника он весьма неплохо играет на рояле! – ответил я даме. Я мог предположить, что бывшему трубачу сподручно играть на рояле, но чтоб так исправно!

Позже я справился у Геворка о его новой специальности. Оказалось, что она совсем не новая. Просто не была для него основной.

– У тебя проблема с сантехникой? – спросил он у меня и предложил свои услуги.