Варьельский узник - Мирей Марк

— Это поэтическая зарисовка, в ней говорится о волнах...— он помолчал немного, затем улыбнулся, закрыл книгу и начал говорить, сосредоточенно разглядывая свои руки. На слух язык вельтов оказался намного мягче и приятнее рокочущего систельянекого. Эммануэль разобрал одно похожее слово: «Систелема». Рассказ длился несколько минут. По паузам и интонациям можно было различить диалоги и описания. Затем последовала заключительная фраза, юноша замолчал на секунду и вдруг залился радостным смехом. Эммануэль и Сальвиус удивленно смотрели на него, не узнавая осужденного. Он смеялся как ребенок, его глаза лукаво блестели из-под непослушных белокурых прядей. Смех был настолько заразительным, что оба захохотали вместе с ним.

— Малина вассим Систелема ульмэ,— повторил узник, смеясь. Потом внезапно замолчал, пробормотав: — Прошу прощения, монсеньор.

— Не извиняйтесь,— ответил ему де Лувар.— Вельтский язык так забавен?

— Не совсем так, монсеньор. Все зависит от говорящего. Обычно,— Юноша вновь стал серьезен и спокоен.

Он заметил, что Эммануэль взирает на него с любопытством, и опустил глаза:

— Я переведу тексты, монсеньор.

— Если вам не трудно. В любом случае, эти рукописи никого не интересовали триста лет, и думаю, они могут подождать еще.

В коридоре сеньор и лекарь недоуменно посмотрели друг на друга.

— Может, наш преступник и в самом деле немного не в себе? — задумчиво протянул Сальвиус.— Над чем он так смеялся?

— Мне кажется,— ответил Эммануэль, улыбаясь,— он просто удачно пошутил над нами и, конечно, ни за что на свете не станет переводить эту колкость... Ты видел, Сальвиус? Он смеялся как ребенок.

На следующий день узника провели не в маленький кабинет, как обычно, а в большой зал. Кроме Эммануэля и Алексиса де Шевильера там было еще три человека, подданные владельца соседних земель — сеньора Ларви. При виде незнакомцев юноша на мгновение замер в испуге, но быстро взял себя в руки и встал чуть поодаль от де Лувара. Алексис де Шевильер дружелюбно улыбнулся осужденному, но Проклятый, казалось, не обратил на него внимания.

Сегодня собравшиеся мужчины не говорили о несчастной судьбе юного принца, скрывающегося в лесах Бренилиза от солдат Регента, хотя последнее время эта тема была на устах всех сеньоров северной Систели. Аристократы расположились вокруг разложенной на столе огромной карты, желая обсудить положение дел на севере страны. Владения Лувара и Ларви последними подчинились королевской власти. За их доменами простирались непокоренные и почти неисследованные земли, заселенные варварскими племенами. Время от времени дикари предпринимали набеги на селения. Правда, до последнего времени их вылазки были намного восточнее и не касались Лувара, поскольку невежественные ватаги боялись его солдат. Эммануэль несколько раз в год высылал отряды, укреплявшие пограничные аванпосты и тщательно следившие за любой активностью противника. Его передвижения отмечались на карте маленькими флажками. Речь шла о том, пришло ли время предпринимать срочные меры. Эммануэль ратовал за то, что не следует торопиться до тех пор, пока племена варваров не начнут объединяться.

— Но мы могли бы...— горячо возражал ему Шевильер.

Он был молод и горяч до безрассудства. Ему не сиделось на месте, хотелось нестись во весь опор на орды противников под развевающимся знаменем Лувара. Эммануэлю же всякий раз приходилось охлаждать его пыл.

— Не теперь, Алексис. Вы же знаете, зимой племена без конца кочуют. Вы хотите отправиться на войну с ветром?

Эммануэль заметил, что юный узник с интересом рассматривает карту.

— У вас на юге карты такие же точные? — обратился он к юноше.

— Не знаю. Я никогда не видел карту всего острова.

— Можете подойти ближе.

Юноша осторожно приблизился к столу. Мужчины расступились, с любопытством глядя на него.

— Вот здесь — мои владения. Видите? На севере,— де Лувар указал границы на карте.

— Очень большая территория.

— А также крайне уязвимая. Дальше на север — совершенно неизученные земли. Мне понадобилось шесть лет только на то, чтобы исследовать границы.

— А где находится Бренилиз? Мы проезжали там в декабре.

Эммануэль показал ему Бренилиз, располагавшийся южнее, затем Варьель на самой южной оконечности острова и, наконец, в самом центре — столицу, из которой веером расходились дороги во все уголки острова.

— Какой он огромный! — выдохнул юноша.

— А вы думали, вся страна умещается в паре замков? — не удержался от насмешки Рульер.

Юноша ничего не ответил ему и молча отошел к стене.

— Он не знает самых элементарных вещей! — возмущался на следующий день Сальвиус.— Думаю, в детстве его учил монах, который пренебрегал всем, кроме книги Бытия. Наш узник знает наизусть всю литургию, свободно говорит на вельтском языке, который помнят разве что старейшие служители, но при этом впервые слышит о теории Сиверта! Я не могу поверить, как такое возможно в наше время! Возмутительное невежество! Мне не верится, что Проклятый знатного происхождения. Последний дворянчик с Воксельских гор знает больше, чем он!

— И, тем не менее, он из очень знатной семьи...

— Я знаю...

— Тебе не безразлична его судьба, Сальвиус? — улыбнулся Эммануэль.

— Да,— выдохнул лекарь.— Он весь — сплошное противоречие! Столько невежества при такой ясности ума и избытке здравого смысла! Ему так мало лет, но он уже безумен! Столько учтивости при такой гордыне! Он чрезвычайно раним, но поразительно храбр!.. Вы часто замечаете, как браслет мучает его?

— Не часто. Да у меня и нет особого желания наблюдать за чужой болью.

— Приступы случаются пять или шесть раз за день. И столько же ночью, я полагаю. По его виду понятно, что он на грани. Но он пытается не кричать, весь сжимается и замирает от боли. Если не знать, то можно сначала и не заметить.

— Да, я видел нечто подобное несколько раз.

— Когда же происходят сильные припадки, его выдержке можно только подивиться.

— Они долго длятся?

— Пять или шесть минут. Иногда чуть больше, иногда меньше.

— И как он?

— Никак. Сначала старается не кричать, терпит как можно дольше. Но такое мучение сломит любого. Подозреваю, не так много человек сможет перенести подобную боль молча. Он сопротивляется, ведет с браслетом настоящую войну и, на свою беду, никогда не теряет сознания. Воистину дьявольское наказание! Интересно, а на себе судьи его испытывали? Может, тогда убийц из благородных семей приговаривали бы к костру! Из милосердия.

— Возможно. Но мы с тобой — не Верховный Трибунал Систели, не нам судить.

Они стояли на стене крепости, глядя вслед удаляющемуся отряду во главе с капитаном Сент-Люком. Внизу под стенами море яростно билось о камни.

— Вы знаете,— внезапно спросил Сальвиус,— что в декабре он встречался с принцем?

— Проклятый? Где?

— В лесу Бренилиза, когда они ехали сюда с графом де Ривой. Наследник скрывался там в одном из монастырей. В Агатанже, надо полагать.

— И он виделся с ним?

— Он так сказал.

— Но как такое возможно?

— Вы же знаете, согласно предписаниям, Проклятый обязан исповедоваться настоятелю каждого монастыря, мимо которого проезжает. Так вот, его преосвященство лично выслушал преступника, рассказ занял целый час. А Рива не удержался и проговорился, что ребенок, сидящий недалеко от них,— наследный принц Систели.

— И какой он?

— Расспросим об этом графа при следующей встрече. По словам нашего узника, это очень печальный светловолосый мальчик лет двенадцати или тринадцати с огромными голубыми глазами. Его судьба не менее трагична, чем у Проклятого, сеньор,— Сальвиус нахмурился и продолжил: — Я имею в виду то, что Регент никогда не допустит этого ребенка к престолу, а значит, тот не доживет до совершеннолетия. Подобная участь грозит и нашему узнику. На что можно надеяться, когда твоя судьба уже решена раз и навсегда?

— Но у принца, пожалуй, еще есть шанс. Удалось же епископам вырвать его из лап Регента.

— До сих пор он спасался лишь чудом! А чудеса не длятся вечно. Войска Регента окружили Бренилиз. Кольцо сжимается с каждым днем. Его ждет смерть, монсеньор, если, конечно, он до сих пор жив...

Узник пришел к Эммануэлю вечером того же дня и, поскольку не имел права заговаривать первым, молча протянул свиток. Его глаза лучились радостью. Он улыбнулся и уже собрался уйти, но де Лувар удержал его за руку:

— Спасибо. Не торопитесь, нам нужно это обсудить.

Они прошли в библиотеку. Эммануэль развязал ленточку и развернул свиток:

— Это поэма?

— Нет, монсеньор. Песня-плач. Я думал, что знаю все, но этот текст оказался мне неизвестен. Его сочинил во втором веке монах из Иллири.