Великий и Ужасный (СИ) - Евгений Адгурович Капба
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я сунул в рот ванильный сухарик и принялся работать челюстями, продолжая искать одежду. И — о чудо! Нашел неразбитый комод! Там на верхней полке обнаружились вполне себе демократичные джинсы, правда — рваные на одной коленке и весьма потепанные не моды ради, а изношенности из-за. На свет Божий вылезла также безразмерная черная футболка с крупной белой надписью через всю спину — «KRASOTA STRASHNAYA SILA!»
Стараясь сдерживать приступы хохота, я переоделся, сунул ноги в самые обычные синие резиновые сланцы, которых тут имелось аж четыре пары, в одну руку взял шуршащую упаковку ванильных сухариков, а вторую сунул в карман джинсов — там что-то заманчиво позвякивало!
В ладони моей оказались монеты достоинством одна, пять и двадцать денег. Так и было написано на реверсе — «20 deneg. Kazennyj monetnyj dvor Gosudarstva Rossijskogo». И тот самый геометричный орел с мечом и молотом там, где и полагается быть орлу — на аверсе. Уф! Однако!
Местных цен я не знал, но выхода не было: пачки сухарей весом в двести пятьдесят грамм для насыщения этой махине было явно недостаточно!
— Вперед, за колбасой! — сказал я, и, бренча монетами в кулаке, принялся спускаться по лестнице.
Во дворе гоблины жарили на костре из всё тех же покрышек мясо и перекусывали, не дожидаясь, пока оно пропечется как следует и отхватывая с импровизированных шампуров из арматуры огромные куски пищи своими кривыми зубами.
— Бабай, а ты куда? — уточнил Кузя. — Ваще-то ночь на дворе, шатаются по Маяку всякие-разные…
Маяк? Это нужно было запомнить. А вот про всяких-разных — это прозвучало даже смешно, так что я хохотнул, почесал себе подбородок и, обойдя обшарпанное здание гостиницы, выперся на главную улицу. Интересно — в гоблинской ночлежке кроме меня постояльцы были? Или — только эти самые гоблины?
Утром прояснится, наверное.
* * *
Сухари закончились в тот самый момент, когда появилось уличное освещение. Не в том смысле, что фонари загорелись, нет. Просто этот участок местного Бродвея мог похвастаться тем, что фонари на нем в принципе физически существовали.
Неровный, мерцающий электрический свет приподнял завесу тайны над окружающей действительностью: вокруг царила разруха и мерзость запустения. Дома не выше четырех этажей зияли пустыми глазницами разбитых окон, многие двери были заколочены, стены — исписаны граффити, изгажены и заплеваны. В подворотнях и на обочинах громоздились груды мусора, попискивали крысы, копошились бродячие собаки. Плафоны фонарей атаковал рой насекомых. Ночные бабочки, мошкара и жуки стучались в толстое стекло и падали на землю. Нарезали круги на этой благодатной пажити летучие мыши — вот уж у кого не было проблем с продовольствием!
Контрастно, чуждо рядом со всей этой матерой гнилью, развалинами и древними лампами накаливания смотрелись яркие неоновые вывески закрытых тяжелыми рольшторами витрин магазинов и рекламные голограммы. Пляшущие полуголые барышни, яркие надписи, холеные рожи каких-то медийных личностей — всё это иллюзорное великолепие мелькало тут и там, излучаемое проекторами, которые были установлены на недосягаемой для вандалов высоте: на фонарных столбах или под самыми крышами зданий.
Мир другой — проблемы те же! Пиво, прокладки, шампуни, станки для бритья, средства от изжоги, косметика. Косметику рекламировала самая настоящая эльфийка — стройная, внеземная, белокурая, с большой грудью, аппетитной задницей, фиалковыми глазами и теми самыми остренькими ушками. Мечта фетишиста!
Я прошел сквозь эльфийку, следуя указаниям моего носа. Новообретенные органы чувств отличались восприимчивостью: я совершенно точно вычленял из окружающих миазмов и зловония ароматы растворимого кофе и свежего хлеба! Не то, чтобы я любил растворимый кофе, просто — наверняка там имелось еще что-нибудь съестное. Скорее всего, впереди меня ждало круглосуточное кафе или хотя бы — магазин!
— Но мы подымем гордо и смело
Знамя борьбы за рабочее дело,
Знамя великой борьбы всех народов
За лучший мир, за святую свободу! — принялся в такт шагам мурлыкать себе под нос я, вдохновленный скорой возможностью наконец пожрать вдоволь.
— Ии-и-и-и-и-и!!! — собачий визг раздался чуть ли не со всех сторон, помоечные псины из подворотен ринулись врассыпную в панике, наводя суету и завывая на все лады.
— Твою мать! — огорчился я.
Вообще-то это несправедливо! В какой момент поющий на ходу человек стал сродни сумасшедему? Все наши предки пока работали, или там в походы ходили — пели песни! Это ведь свойственно нам — людям!
— Эй, образина! — раздался злой голос откуда-то сверху. — Шел бы ты отсюда! У нас тут люди спят.
— А? — по мнению местных, похоже, мне до человека было далековато.
— Говна! Щас пальну дуплетом, поговоришь у меня! — послышался звук взводимых курков, едва слышно скрипнуло открываемое окно.
— Я магазин ищу, круглосуточный.
— А-а-а-а! Вот натравлю я муниципалитет на этого Хуеморгена, закроют его лавочку — сразу спокойнее на районе станет… Тебе полтора квартала вперед и смотри синюю вывеску на той стороне улицы, — голос, кажется, стал капельку менее злым.
— Спасибо, добрый человек! — откликнулся я. — От всей души. Выручил!
— Не, ну вежливых уруков я еще не видел! Марта, слышь че? Мне черный урук спасибо сказал! — удивление было неподдельным, искренним.
— Так то ненастояшшый урук, дурень! Спать иди, чтоб я тебя не видела! И окно закрой — дует!
— Жара страшная, Марта! Душно! Никак нельзя закрыть, задохнемся насмерть!
Это ж надо: даже в параллельном мире все люди делятся на тех, кому дует и других — кому душно!
Полтора квартала я прошел быстро, минуты за три, замедлив шаг только для того, чтобы косо глянуть на смешанную компанию, оккупировавшую крыльцо какого-то то ли бара, то ли клуба. «Nadym» — мерцали красные буквы над входом. Надим? Надум? Надым! Ночной клуб с названием «Надым» — это сильно!
Рожи на крыльце синхронно повернулись в мою сторону. Тут определенно большая часть была самыми обычными людьми, просто изрядно поддавшими. Орки-снага тоже имелись — парочка лысых зеленокожих выглядела куда как приличнее давешних налетчиков. По крайней мере, на них была чистая одежда: всё те же джинсы, майки-алкашки, кожаные жилетки с карманами… Широкоплечий коренастый бородач с маленькими блестящими глазками — явный вожак компании, прогудел голосом гулким, как из бочки:
— Эй! У тебя штаны порвались, мужик! — и хохотнул, поглядывая на товарищей.
— Беда! — откликнулся я и пошел дальше.
— Это из ваших? — услышал я за своей спиной голос бородача.
— Не-ять! — откликнулся скрипучий тенор. — Это-нах даже-ять не урук-ять. Полу-нахрен-кровка. Выродок-х.
Неистерпимо захотелось вернуться и разбить невесть что о себе возомнившему снаге морду, но жрать хотелось сильнее — и потому я устремился к одиноко сиявшей впереди синей вывеске «EDA I NAPITKI». Сланцы прошлепали по по ступеням, половина плитки на которых давно потрескалась и отвалилась. Рука потянула за ручку двери.
— Тилинь! — звякнула под притолокой бесячая висюлька из металлических трубочек.
Тут было немноголюдно: над ближайшим столиком склонились двое работяг в оранжевых комбинезонах — они, обжигаясь, пили какую-то бурду из пластиковых стаканчиков и тыкали вилками в нарубленный крупными кусками салат и ярко-розовые сосиски в тарелках. Какой-то худой длинноволосый тип заливал в себя пиво, проводя время в компании целой батареи поллитровых стеклянных бутылок с хмельным напитком. Из закуски у него имелась пачка чипсов. Еда! Еда, чтоб ее!
Стараясь не задеть и не опрокинуть ничего из хлипкой пластиковой мебели и не споткнуться о ноги тощего любителя пива, я проследовал к стойке-прилавку, за которым хозяйничал невысокий бородатый крепыш с маленькими, хитрыми глазками. В его светлой бороде были заплетены косички, волосы — подстрижены под полубокс.
— Доброй ночи, — сказал я, и ляпнул на стол все имеющиеся в моем
